— Ты готова? — спрашивает военврач, без предупреждения открывая дверь в каюту Каликса. — Пойдем, у нас окно в десять минут, пока я буду один дежурить у генерала. Маску возьми.
Он ни разу так и не переоделся в черный военный комбинезон, ходил белой тенью по коридорам и сам редко снимал медицинскую маску. Мне иногда казалось, что Публий — мой седьмой дух. Больше, чем друг и чуть меньше, чем любимый мужчина. Хранитель. Нашим привязкам давно пора придумать новый цвет. Совершенно особенный.
— Сюда, — шепчет военврач, открывая первую дверь шлюза. — Извини, не могу оставить вас с Наилием наедине. Закрой глаза, сейчас будет обработка.
Легкое облако спускается с потолка. Запаха и вкуса у него нет, но я все равно стараюсь не дышать. Обработка нужна, мы с детьми опаснее для Наилия, чем он для нас. Иммунитет после вируса еще не до конца восстановился.
За первым шлюзом матовое стекло, за вторым прозрачное. Большой получился карантинный бокс, но сейчас он практически пуст. Отдыхает реанимационная бригада, медкапсулу откатили в сторону, а единственный пациент спит на широкой кровати. Его не разглядеть между одеялом и подушкой. Весь белый, почти прозрачный.
— Наилий, — тихо зовет Публий, открыв последнюю дверь. — К тебе гости.
Одеяло колышется, генерал открывает глаза. Веснушки на носу будто выцвели, пластырь возле губы и на лбу. Он достает руки из-под одеяла и тянется ко мне:
— Дэлия…
Мой мир разлетается на части и собирает вместе только, когда я падаю в белую пену одеяла, касаюсь щекой груди. Наилий пахнет, как кейс с медикаментами, и говорит только шепотом:
— Родная, осторожнее… Подожди, я сяду. Нет, не помогай, я сам.
Руки у него в текстильных перчатках. Таких же тонких, как медицинская форма. Под рубашку страшно заглядывать. Мне кажется, я через ткань чувствую выпирающие ребра и позвоночник. Похудел генерал. Половину веса потерял, но остался жить.
— Любимая, — зовет он, — какое счастье просто видеть тебя. Я так соскучился… Не плачь, не надо, все хорошо. Обойдется пока бездна без меня. Подождет. Не плачь…
Он вытирает мои слезы пальцами и прижимает к себе крепче. Худой, слабый и бесконечно родной. Не знаю, как бы жила без него. Никак. Разумом не понять, сердцем не почувствовать до конца. Мы — две половины одного целого. Я всю жизнь буду повторять ему это:
— Я люблю тебя, Наилий.
— Я тоже тебя люблю.
Минуты пролетают мгновенно. Нужно уходить, Публий торопит, а я никак не могу оторваться от объятий.
— Подожди, — просит Наилий, — еще чуть-чуть. Я не усну, если не узнаю. Как ты назовешь детей?
— Мы назовем, — отвечаю ему и целую.
Теперь впереди еще очень много таких «мы».
Эпилог
Четыре месяца спустя…
Ветер дует над Тихим морем, гладит ласково белые барашки волн. Светило на юге щедрее, и день длится дольше. Я до сих пор привыкаю к пропитанному паром и солью воздуху. Кажется, что не дышу, а глотаю его, как коктейль, но пить хочется только больше.
— Ты не устала? — спрашивает генерал. — Мы далеко ушли, тяжело будет возвращаться.
— Нет, давай еще погуляем, — тяну его за руку, — вон до тех камней.
Наилий хмуро смотрит на темные контуры валунов, но соглашается. Не устала я. Ходить по кромке воды — сплошное удовольствие даже с округлившимся животом. Море гладит мои босые ступни, я тону в песке. Куда не обернусь, только бирюзовая гладь, песчаный берег и ровная гряда камней. Частный пляж. Собственность одного очень крупного ученого. Мы в гостях у него третий день, пока Наилий в отпуске.
Поправился генерал. Располнел на питательной смеси, и уже сгонял лишний вес в тренировочном зале. Неугомонный. Пока стоит медотвод, поединок ему не грозит, а для текущих дел идеальная физическая форма не так важна.
— Осторожно, — он уводит меня в сторону от выброшенной на берег коряги, — смотри под ноги. Я не знаю, когда в последний раз убирали пляж, вдруг поранишься.
— Не волнуйся, я смотрю.
Мы оба босиком. У Наилия подвернуты штанины форменного комбинезона, и верхняя часть болтается на поясе. Ветер треплет полы его расстегнутой рубашки так же, как широкую юбку моего платья. Я забыла про имя Тиберий, живу под новыми документами, но пока еще с прежним лицом. Я снова женщина, я нравлюсь себе в зеркале и не хочу терять эту радость.
Дети растут. Уже вертятся и пинаются в животе, но я пока не чувствую толчков. Рано. Публий говорит, должен пройти еще месяц. Да, меня наблюдает полевой хирург. Я отказалась от акушерки. Своих детей я доверю только одному врачу. А на руки их первым возьмет только один мужчина. Их отец.
Мы долго выбирали имена, Наилий фыркал почти на каждое. Вспоминал знакомых цзы’дарийцев со скверным характером и просил: «Только не так. Давай другое имя». В итоге мне наши дети приснились и представились сами. Аврора и Маркус. Я гладила живот и звала их по именам. Представляла, как буду качать их в колыбели. Главное, чтобы было, куда ее поставить.
Обратно в особняк мне с прежним лицом нельзя. Я живу в комнатах генерального штаба, переделанных под квартиру. Рядом Публий и целый медицинский центр. Уютно, удобно, безопасно. Друз больше не враг, а временный союзник, но Наилий все равно не хочет раскрывать, что я жива. Война за мудрецов продолжается, и счет не в нашу пользу. Мемори прижилась в четвертом секторе, Создатель преподает свою теорию гражданским специалистам. Я чувствую, как мир делится на два полюса, но не хочу в этом участвовать. Я гуляю с любимым мужчиной по кромке моря и смотрю, как вода смывает наши следы. Мудрецы подождут, Истинные тоже. Счастье растет во мне и толкается маленькими ножками. Я заслужила его. Я хочу радости и тишины. Покоя.
Нет ничего лучше, чем обрести себя.
Эпилог 2
Эридан
2 года спустя
Рагнар знал, что не сможет заткнуть рты всем недовольным. Но без вождей и без войны прежняя буря ненависти к цзы’дарийцам превратилась в холодный сквозняк. Вокруг разрушенного Тирьял-Дума до сих пор сочиняли легенды о болезни, посланной черными хозяевами, чтобы избавиться сразу от всех, кто родился с белой кожей. Умирали не только пациенты, но и врачи, и бойцы из карантинного оцепления. Цзы’дарийские погребальные костры коптили густым дымом эриданское небо. Впервые за много лет небесный сброд оставлял своих мертвых на чужой земле и сжигал вместе с бывшими врагами. Боги лиеннов принимали всех. Прошло два года и вместе с богами цзы’дарийцев принял народ Рагнара.
Генерал выполнил все свои обещания. Вирус исчез. Случились еще три вспышки недалеко от Тирьял-Дума, но медики вылечили зараженных. Шахты заработали в полную силу. Из космоса спустили оборудование, материалы, и началась стройка. Новая столица тянулась к небу высотками из красного кирпича, заплетала равнину ветками железной дороги. Все лиенны вдруг оказались в одном месте, побросав деревни и переехав в города. Там строили больницы, возводили приземистые корпуса школ и принимали на работу женщин. Цзы’дарийцы по-прежнему запрещали им работать в шахтах, но теперь лиеннки помогали лечить взрослых и воспитывать детей. В семьях шахтеров появились деньги. Их приносили оба родителя, и дети больше не засыпали голодными. Мирная жизнь должна быть сытой. Иначе ничего нового не создать.
Жаль, что суеверия и страхи укоренились гораздо глубже, чем залегал родий в земле. Имари забеременела от Рагнара. Цзы’дарийские врачи клялись, что ребенок родится здоровым. Что он будет умным и талантливым, как все метисы. Но сложно было поверить тем, кто грозил своим бойцам отдать их под трибунал за смешение крови. Имари помнила категорическое «нет» Малха. «У нас никогда не будет детей». Рагнар тоже родился с белой кожей, и лиенны не принимали «черных выродков».
Имари плакала и мечтала потерять ребенка. Не губить ему жизнь, не делать изгоем. Пусть лучше у Северных земель не будет наследника, чем рожденный мальчик проклянет своих родителей.
— Ты с ума сошла, — шептал Рагнар и прижимал голову жены к груди. — Мы будем любить его. Я разобью рожу всем, кто косо посмотрит в его сторону.
— Его не примут, — стонала Имари. — Появится еще одна Найят с ножом. О, духи предков, в меня начнут бросаться камнями, как только станет заметен живот.
Рагнар не знал, как успокоить жену. Увез в цзы’дарийский лагерь и оставил там под охраной. Дошло до того, что по приказу нового полковника разведчики прочесывали Северные земли. Искали живых метисов и нашли. В палатку Имари привезли брата с сестрой. Очаровательных детишек с кожей цвета спелого персика. Волосы у них вились, как у эридан, но были чуть светлее. Принцесса играла с ними весь день и только тогда успокоилась.
— Но рожать я все равно буду здесь, — заявила она мужу, кивая на ошарашенного лейтенанта в медицинской форме.
— Но, родная, — вдохнул Рагнар. — Мужчине нельзя смотреть. Это тайна. Только повитуха…
— Я к повитухе не пойду! — вскрикнула Имари и прикусила губу. От суеверных повитух она и пряталась в военном лагере. Одни боги знали, на что способны обезумевшие от суеверного ужаса лиеннки. Навредят ребенку. — Здесь останусь.
— Хорошо, — сдался Рагнар и повернулся к лейтенанту. — Ты хотя бы умеешь? Знаешь, что делать?
— Знаю, — кивнул он, но, как показалось Великому вождю, не слишком уверенно.
У цзы’дарийцев мужчины лечили мужчин, а женщины женщин. И только Имари знала, что бывало по-другому. Помнила доктора со смешным именем Публий, и как он хорошо разбирался в интимных премудростях.
В лагере она прожила месяц. Потом достроили больницу в новой столице, и жена вождя переехала на третий этаж под присмотр все того же лейтенанта. Наола разрешил. Прислал поздравления и подарок ребенку прямо из Дарии. Архитектора с бригадой рабочих. Генерал подарил еще нерожденному мальчику целый дворец.
— Пусть будет, как в сказке, — шептала Имари и водила пальцем по чертежам. — Вот здесь бы что-нибудь нарисовать.
— Барельеф можно сделать, — согласился архитектор, — с орнаментом. Или с цветами…