Цзяньюй быстро понял, что даже несмотря на божественное присутствие, с чудовищами так просто не сладить. Его широкий меч со свистом рассёк сгнившие перья ближайшей птицы и ударился о кость. Тварь зашаталась, но осталась на ногах, хищно раззявив обломанный клюв.
Яохань, оправившись от шока, тоже встала в боевую стойку. Она провела пальцами лезвию своего меча. Оно вспыхнуло огнём, и мёртвая птица, которую только что ударил Цзяньюй, отступила на шаг. Тут же её пронзил ледяной меч богини, но и это оказалось ненадолго. Из раздробленных костей возродилась новая скелетообразная птица.
Ци Цзяньюя растеклась подобно корням дерева, сковывая врагов, чтобы пылающий меч Яохань на земле и ледяные клинки Байсюэ с небес разили точнее. Но сколько бы они ни убивали, враги возвращались.
— Ими кто-то управляет, — пробормотал Юншэн. — Я этим займусь.
Пространство над его раскрытой ладонью дрогнуло, как поверхность воды от порыва ветра, и из этой вибрации выскользнуло едва поблескивающее копьё.
Юншэн уверенно сжал древко. В следующий миг его уже не было рядом. Цзяньюй даже не успел восхититься скоростью старшего ученика.
В небе, на границе крон, едва заметно колыхалась тень. Всплеск зелёного света — и присутствие исчезло.
Юншэн скользил по стволам деревьев, преследуя призрачную фигуру — с больши́м черепом, похожую на скелет гигантского горного орла с разложившимися крыльями. Их бой был стремительным: копьё Юншэна рассекало воздух, отражая когти и тени. Но вожак ускользал, всё время уводя бой вглубь леса.
А затем он резко развернулся и полетел обратно, к повозке. Юншэн выругался про себя и ринулся следом.
Слишком поздно Яохань заметила, что крылатый скелет устремился прямо к ней, увлечённая борьбой с крупной тварью, отличавшейся от остальным больши́м плоским клювом. Но Цзяньюй успел в последний миг: он всем телом врезался в нового врага, сбив его сторону. Оба покатились по земле, но призрачный вожак взвился вверх, теперь уже явно раздражённый. Распростёр крылья и приготовился к новому нападению.
Байсюэ, сжав зубы, сконцентрировала силу в том месте, куда взлетел вожак. Перед ним, прямо из воздуха, образовалась тонкая золотая сеть. Монстр ушёл в пике, чтобы не налететь на ловушку — на миг поток зелёного света ослаб.
Юншэн, словно ждал именно этого, спрыгнул с верхушки сосны и вонзил копьё прямо в череп летающей твари. Раздался влажный хруст. Свет потух. Вся стая мёртвых птиц замерла… а затем они рухнули, как марионетки с отрезанными нитями.
Цзяньюй сидел на земле, тяжело дыша, меч всё ещё дрожал в руках. Яохань не отпускала свой пылающий клинок.
— Вы в порядке? — спросила Байсюэ, подходя. Со стороны казалось, что она даже не волновалась, но поджатые губы и прищуренные глаза говорили об обратном.
— Я хочу обратно в повозку, — пробормотал Цзяньюй. — И кувшин с вином.
Юншэн пнул рассыпавшиеся кости, словно проверяя, действительно ли всё кончено.
— Что-то мне подсказывает, что это не случайность, – мрачно проговорил он.
Он поднял голову — и встретился взглядом с Байсюэ. И в её взгляде читалось нечто большее, чем просто усталость после боя. Узнавание, будто всё это уже случалось. Богиня прикрыла руками лицо и отстранилась, скрылась в повозке.
— Мы двинемся, как только передохнём, — сказал Юншэн. — Вино под сидением.
Его взгляд был всё ещё прикован к повозке, но думал он вовсе не о вине. Он даже не был настроен шутить и подкалывать Цзяньюя. Цзяньюй же, пользуясь случаем, тут же полез внутрь, бормоча проклятия в сторону всего, что имеет кости, крылья и светится зелёным.
Глава 11. Сквозь вечность
Повозка скрипнула, сдвинувшись с места. Никто из четверых не заговорил.
Байсюэ сидела неподвижно как статуя. Яохань, несмотря на усталость, внимательно наблюдала за дорогой, но то и дело поглядывала на богиню, при этом её пальцы то и дело сжимались и разжимались. Казалось, она хотела о чём-то спросить, но никак не решалась, а Байсюэ никак не реагировала на её нервозность. Цзяньюй молча потягивал вино из маленькой фляги, периодически бросая настороженные взгляды в чащу, как будто ждал второго акта безумного боя. Даже Юншэн был тише обычного — он твёрдо управлял будто бы расслабленно, глаза были прикрыты, но спина – слишком прямой для человека, который отдыхает.
Время тянулось вязко. Дождь, несмотря на тёмные низкие тучи, так и не пошёл, как будто те странные существа испугали само небо. Они рассчитывали прибыть к закату — но бой выбил их из ритма. Ворота близлежащего города показались лишь в начале ночи.
— Здесь недалеко есть одно место, — наконец проговорил Юншэн, легко, но без привычной насмешки. — Называется «Журавль в тумане».
Цзяньюй вскинул бровь.
— Мы же были в таком же заведении, когда возвращались в Школу. Неужели оно и здесь есть?!
— Удивительно, как они всегда находятся в нужном месте, — подтвердил Юншэн.
— А кто их владелец? — осторожно поинтересовалась Яохань.
— Кто-то, кто любит секреты.
— Вроде тебя, да? – пробурчал Цзяньюй.
Юншэн усмехнулся, не открывая глаз.
Впереди среди теней медленно проступали очертания здания — деревянные крыши, мерцающий фонарь у входа, и знакомый силуэт журавля, выведенного белилами на потемневшем дереве. Тот самый «Журавль в тумане», только в новом месте.
Вопросов становилось всё больше, а вот ответов так и не прибавлялось.
После ужина молодые заклинатели разошлись по своим комнатам без лишних слов. Яохань так и не решилась поговорить с Байсюэ, хотя несколько раз пыталась, но каждый раз задерживала дыхание и продолжала трапезу молча. Цзяньюй тоже был нетипично молчалив, только пожаловался, что их весь день преследуют птицы: то мертвые, то нарисованные на вывесках, то с хрустящей корочкой — на стол подали курицу.
***
Во внутреннем дворике «Журавля в тумане» казалось было тише, чем в мире вокруг, хотя где-то в глубине сада перекликались цикады, как напоминание, что жизнь не замирает даже глубокой ночью.
Байсюэ вышла прогуляться. Богам не нужно было спать для восстановления сил — только если они сами того хотели.
Тучи, наконец, рассеялись, и небо было ясным и чистым. Луна смотрела вниз, как безмолвный свидетель — холодная, неподвижная, яркая. В её свете Байсюэ казалась бесплотным призраком. И всё же, не успела она сделать и нескольких шагов, как замерла.
— Ты ждал, — произнесла она не оборачиваясь.
Юншэн сидел на скамье под старым деревом, почти сливалась с ночной темнотой.
— Я всегда тебя жду, — ответил он. — Даже когда ты забываешь.
Она медленно повернулась к нему, прижала ладонь к груди и мягко посмотрела в ответ.
— Сегодня, — сказала Байсюэ, — я вспомнила…
Юншэн встал и подошёл ближе. Они остановились в полушаге друг от друга — два силуэта, белый и чёрный. Воздух между ними дрожал как натянутая струна. Байсюэ чуть склонила голову и сделала всего один шаг. Но этого оказалось достаточно. Лишь ткань её платья коснулась его, Юншэн, словно больше не мог держать в узде ни память, ни боль, ни себя самого. Он заключил её в объятия так, будто хотел впитать её в себя, растворить в собственном дыхании. Байсюэ вздрогнула — и сама прильнула ближе, позволив себе быть слабой только на несколько ударов сердца.
Он опустил подбородок ей на макушку. Её волосы пахли вечерней прохладой и дымом благовоний, которыми пропитался постоялый двор.
— Так много жизней, — тихо сказала она. — А ты всё ещё здесь…
Байсюэ подняла к нему лицо, и Юншэн уже не мог отвести взгляда. Он не дал ей закончить мысль. Он коснулся её щеки, так осторожно, как касаются лепестков бутона, боясь нарушить его форму. Пальцы скользнули к подбородку, приподняли его чуть-чуть — достаточно, чтобы их губы встретились.
Поцелуй не был мягким — он был жадным, долгим, ненасытным — ничего от сдержанности, которую они оба хранили всё это время. В нём слились тоска и отчаяние, и жажда близости, которую ни время, ни перерождения не смогли вытравить. Это была уже не просто близость — это была молитва. Бессловесная. Горячая. Безвозвратная. Миг, украденный у вечности.
Её пальцы сжались в ткани его одеяний, прижимая его ближе. Он провёл ладонью по её спине, по изгибу талии.
Она откинула голову, на миг разорвав поцелуй, но только для того, чтобы вдохнуть, — а он, не дожидаясь, вновь накрыл её губы своими. Снова, и снова, и снова. Каждый поцелуй — клятва, которую он приносил каждую жизнь.
— Ты знаешь, что будет, если план не сработает, — прошептала она сквозь поцелуи, её голос дрожал, но губы всё ещё были горячими от их прикосновений. — Я забуду тебя снова.
— Я буду ждать и помнить за нас обоих, — пальцы сжались в её волосах, а дыхание сорвалось с губ. — Всю вечность. И ещё одну, если понадобится.
Слёзы обожгли её глаза, но не пролились, она просто уткнулась лбом ему в грудь. Впервые за долгое время позволила себе чувствовать, просто держаться за тепло рук, за голос того, кто помнит всё, что она забывала.
— Прости, — прошептала она. — Мне так больно от мысли, что ты снова будешь смотреть на меня — а я узна́ю тебя, буду говорить с тобой, но не буду помнить о своих чувствах к тебе.
— Всё, что нам нужно сделать, чтобы этого не повторилось — победить.
Юншэн обнимал не богиню. Он обнимал женщину, которую любил больше жизни. И если бы в эту ночь рухнули небеса, они бы поцеловались и под их обломками.
***
Иногда память — это не благословение. Это проклятие.
Юншэн знал это лучше всех. Он не просто помнил. Он был Памятью. Богом-хранителем истин, которые не должны были исчезнуть. И всё же теперь ему казалось, что было бы легче забыть. Но он вспоминал, даже если не хотел.
В небе пылали разломы. Тела умирающих богов обращались в пепел, прежде чем касались земли, а души гасли в пасти Пустоты. Противостоять ей не мог никто. И тот, кого Юншэн считал братом, открыл ей путь в этот мир.
Совет богов собрался в последний раз. Их стало мало. Слишком многие пали. Оставшиеся приняли решение: