— Они думают, что это знамение богов? — Цзяньюй оглянулся.
— Да, — холодно ответил Юншэн. — Но не знают, насколько ошибаются.
— Вперёд, — перебила их Байсюэ. — Время заканчивается.
***
Гостиница «Журавль в тумане» стояла на другом конце города. Здесь всё ещё пахло чаем и чем-то вкусным. Вдали от храма всё казалось таким… нормальным.
Яохань подошла к окну и посмотрела на небо. За дальними крышами, там, где возвышался храм, пролитыми чернилами расползалось чёрное пятно. Солнечный свет путался в плотных облаках и гас, как только приближался к тому месту.
— Оно растёт, — тихо сказала она.
— Да, — отозвался Юншэн. Он сидел за столиком, подперев щёку рукой, и даже не обернулся. — И будет расти. До тех пор, пока не поглотит всё сущее. Или пока мы не остановим Юэцзиня.
Цзяньюй шагал из угла в угол. Он не выпускал меч из рук, хотя тот уже не был нужен — сейчас они были в безопасности. Но надолго ли?
— Вы знали, что это произойдёт, — бросил он наконец.
Юншэн поднял взгляд, встретившись с его глазами.
— Мы знали.
— Кто — «мы»? — вмешалась Яохань. — И кто я вообще в этой ситуации?
Она развернулась. В голосе не было истерики, но в её глазах горела жажда правды.
— Я хочу знать всё. Что со мной произошло? Почему во мне искра пламени богов? И почему… — она запнулась, — …почему я видела Юэцзиня?
Байсюэ сидела за столиком напротив Юншэна. Свет из окна мягко скользнул по её бело-золотой одежде, как бы напоминая о её божественном происхождении. Но в этот момент она казалась просто уставшей женщиной.
— Мы с Юншэном хотели изменить ход судьбы, когда вложили в тебя силу богов.
Яохань чуть качнулась — будто ветер пошатнул её стойкость. Цзяньюй тут же подскочил к ней, придержав за локоть. Он гневно посмотрел на Байсюэ: богиня или нет, сейчас он был готов сражаться и с ней, и с Юншэном, и с чем угодно, что выползет из храма.
— Ты хочешь сказать… — медленно произнесла Яохань, — …что я не человек?
— Ты человек, — вмешался Юншэн. — Но в тебе живёт то, чего не было ни в одном смертном до тебя. Божественная сила. Мы сделали ставку, не спросив у тебя разрешения тогда. Но теперь — мы должны всё рассказать. А ты — сделать выбор. Ты можешь оставить всё, уйти — и мы тебя не остановим. Если решишь остаться — возможно, ты погибнешь. Хотя, если мы потерпим неудачу, то это произойдёт в любом случае.
Наступила тишина. Снаружи закричала птица, где-то внизу скрипнули половицы и послышались шаги. Город продолжал жить и дышать несмотря на тревогу.
— Расскажите мне всё, — попросила Яохань. — С самого начала.
Юншэн начал рассказ.
***
— Существовали два царства, отделённые невидимой гранью: мир богов — нетленный и вечный, — и мир смертных — хрупкий и полный дыхания жизни. Между ними существовала великая договорённость.
Боги не правили смертными, но оберегали их. Следили за равновесием, не вмешиваясь в дела людей напрямую, защищали мироздание от искажений и разрушений. Смертные, в свою очередь, поднимали к небесам молитвы — за свет, за дождь, за дыхание жизни. Так длилось тысячи лет — в гармонии, которая казалась нерушимой.
Но даже в мире богов есть те, кто не довольствовался покоем.
Юншэн говорил ровно, почти бесстрастно — будто сам был лишь летописцем чужой трагедии. Но на этих словах голос его чуть дрогнул.
— В небесном мире жил бог по имени Юэцзинь. Он был не просто одним из бессмертных — он был воплощением жажды познания. Его звали богом открытий, и его глаза искрились мечтой узнать больше, чем позволено даже богам. Он уходил всё дальше, за края карт, туда, где ни один бог, ни смертный прежде не бывал…
Он сделал паузу.
— Юэцзинь был моим другом, — добавил Юншэн почти шёпотом, но в каждом слове отзывалась боль. — Моим братом.
Он продолжил:
— Однажды Юэцзинь вернулся из своих путешествий… другим.
Он рассказал мне, — голос Юншэна стал глуше, — что достиг границы мира. Места, где рушатся законы бытия. Где звёзды перестают быть точками света, а время превращается в линию.Он сказал: «Я встретил нечто. Оно не имело формы. Оно не имело имени. Но оно… говорило».
Юншэн на миг умолк.
— Он рассказывал, что сущность поведала ему: их мир — лишь песчинка. За ним лежит бесчисленное множество иных миров. Есть знание, к которому не прикасались ни смертные, ни бессмертные. Голос звал его дальше. Голос обещал раскрыть истины, перед которыми даже божественные законы покажутся детской сказкой.
Сначала Юэцзинь сопротивлялся. Неведомая сущность предлагала слишком многое. Шептала ему о времени вне времени. О законах, что могли прогнуть саму реальность. Он ушёл в уединение. Даже его близкие друзья, ни сам Небесный Император — никто не знал, где он скрывался.
Жажда познания оказалась сильнее. Сильнее страха. Сильнее здравого смысла. Сильнее богов.
Юэцзинь однажды полностью впустил голос в себя. Раскрыл для него сознание и душу. И в тот миг, когда неведомая сущность коснулась его божественного разума, звезда по имени Юэцзинь угасла. А вместо неё зажглась Пустота. Такое имя мы дали этой сущности…
— Я… видела это, — выдохнула Яохань, не отрывая взгляда от Юншэна.
Он удивился, но позволил ей продолжить.
— Когда я была в храме… я попала в странную иллюзию. Я видела разговор: ты и он, в библиотеке. Ты уже тогда не доверял этой сущности, а он был уверен, что сможет держать всё под контролем.
— Да, — кивнул Юншэн. — Тогда я ещё надеялся, что любовь, дружба, воспоминания… способны удержать душу от бездны.
— А теперь? — спросила Яохань.
Молчание было его ответом.
Затем Юншэн продолжил:
— Когда Юэцзинь открылся Пустоте, он ещё оставался собой. Его голос звучал, как прежде, и лицо его не утратило света. Он улыбался, беседовал с друзьями, странствовал между мирами. Но в его тени уже скрывалось нечто хищное. Пустота пришла не сразу. Она проявлялась постепенно. Сначала — затекала в сны смертных. Там, в тихих уголках сознания, она шептала то же, что и когда-то Юэцзиню: «Ты мал, но ты можешь стать больше… Позволь войти».
Отчаявшиеся первыми начали слушать. Потом — верить. А потом — молиться. Так появился культ Пустоты. Сначала их было мало. Культ рос в тенях храмов. Но Пустота росла на страхе. Чем больше смертных охватывал ужас, тем сильнее становился её шёпот.
Он покачал головой:
— Боги заметили признаки слишком поздно. Они были мудры, но не всевидящи. И в своём величии не поверили, что один из них мог обречь весь мир на уничтожение.К тому времени Юэцзинь исчез. Вместо него уже был кто-то иной. Не бог и не демон. Просто сосуд, чьё тело всё ещё помнило небесную силу богов, но чья душа уже принадлежала Пустоте. Его взгляд изменился, а голос стал звучать так, будто говорили сразу двое.
Он не созывал армии. Не нападал. Он просто странствовал по миру. И за ним шла Пустота.
Юншэн говорил почти без интонаций, но чувствовалось, как нелегко ему дается быть бесстрастным.
— Смертные начали сходить с ума. Города вымирали без следа. Мёртвые птицы, изуродованные и гниющие, слетались со всех сторон — как вестники конца. Полчища нежити затопили землю. И каждый из них когда-то был живым. Солдатом. Чиновником. Ребёнком. Дворовой собакой. Оленёнком в лесу…
Боги встали на защиту смертных. И пали. Десятками. Сотнями. Их сияющие души не вернулись в цикл перерождений. Пустота питалась ими, и с каждым павшим богом она становилась сильнее.
Юншэн остановился, чтобы перевести дыхание.
— Юэцзинь пришёл в Ваньфу Цзинтан, святое место, где соединялись силы земли.Врата открылись.Небо треснуло под тяжестью мрака. Это был разлом в самой сути мира. Сквозь него Пустота окончательно могла войти в мир, чтобы поглотить его…
— Я… — Яохань подняла голову. — Я это тоже видела.
Цзяньюй напрягся, словно тоже хотел что-то сказать, но лишь сжал кулаки. Он всё ещё злился, но внимательно слушал.
— Пустота росла. Больше не было времени. Она не просто прорывала ткань реальности — она пожирала её. Где были дворцы — оставалась пыль. Где возносились небесные корабли — зияли дыры в ничто.
Тогда Небесный Император — последний, кто ещё мог приказывать, — принял решение. Оно не было благородным. Оно было отчаянным. Необходимым. Он собрал всех оставшихся богов и сказал: «Мы не можем победить, сражаясь, как привыкли. Мы создадим одно оружие, которое станет нашим последним словом».
Юншэн на мгновение замолчал, прежде чем продолжить:
— Мне, как богу памяти, он приказал остаться. Чтобы увидеть. Запомнить. Передать. Стать хранителем памяти, когда всё остальное исчезнет. И тогда все оставшиеся боги пожертвовали свои тела, свою силу и судьбу, чтобы соткать одну душу.
Так появилась Байсюэ. Не рождённая, но сотворённая. Светлая, как первый снег, и холодная, как одиночество, в котором она возникла. Я стал её проводником. Я рассказал ей всё — о том, как пришла Пустота, кем стал Юэцзинь, кем были они, и что случилось с богами. О том, что она — не просто оружие, но воля мира.
Он взглянул на Байсюэ. Та молча слушала.
— И она пошла в бой, — сказал Юншэн. — Но не смогла победить. Мир умирал. Пустота пожирала всё. Она не была злом в привычном понимании. Она была Голодом. Сущностью вне времени и пространства, для которой миры — это просто еда. Пустоту невозможно уничтожить.
Единственная возможность остановить разрушение — не дать ей проникнуть. Но как это сделать, если Врата уже открыты, а боги — мертвы?
Юншэн перевёл взгляд на Яохань.
— И в тот день, когда не осталось ничего — ни небес, ни земли, ни солнца, — Байсюэ сразилась не с Юэцзинем. Не с Пустотой. А с самим Временем. И Время, что до этого не было подвластно даже богам, преклонилось перед её последней волей. Она сломала ход дней и переписала путь.
Не всё поддалось изменению: гибель богов нельзя было предотвратить. Появление Пустоты — невозможно отменить. Лишь отдалить. Байсюэ вернула время к точке, где ещё был шанс. За тридцать лет до открытия Врат.