— Завтра ты обязательно придёшь в себя, — прошептал он. — Обещай мне.
Он встал неохотно. На пороге обернулся — и натолкнулся взглядом на Байсюэ, которая всё это время молчала. В её глазах не было тревоги. Только спокойная, тяжёлая уверенность: всё идёт так, как должно.
— Я буду в соседней, — сказал Цзяньюй. — Если что… просто позовите.
Байсюэ коротко кивнула.
Когда он ушёл, плотно закрыв за собой дверь, в комнате повисла тишина.
Байсюэ подошла к кровати, села рядом на край. Не спеша, чуть склонилась вперёд, глядя на Яохань. Её пальцы коснулись лба девушки — нежно, почти матерински.
За окном донёсся короткий щелчок — где-то во дворе, должно быть, слуга открывал ворота ещё одному ночному гостю. Байсюэ не отвлеклась. Она ещё мгновение смотрела на лицо Яохань — такое юное, упрямое, живое. В уголках губ девушки дрогнула почти незаметная тень улыбки, будто во сне она разговаривала с кем-то дорогим. Это был хороший знак. Яохань не проснулась. Но пальцы её чуть дрогнули.
А в соседней комнате, за тонкой стеной, Цзяньюй лежал на спине, глядя в потолок, где от дрожащего пламени свечи плясали тени.
Он перевернулся на бок, уткнулся лбом в подушку и зажмурился. Не помогло. Сердце всё ещё билось слишком громко.
Он провёл ладонью по лицу. Всё было в порядке. Никто не умер. Все живы. Всё хорошо. Всё должно быть хорошо. Но что-то внутри будто не верило. В груди было пусто и тесно одновременно.
Почему-то именно сейчас он вспомнил, как когда-то давно, когда они с Яохань были ещё детьми, она разбила колено и подвернула ногу. Глупая была история — кто-то из них предложил посоревноваться, кто быстрее переберётся через забор. Он уже и не помнил, кто предложил. Наверное, он. Наверняка он.
Яохань тогда не плакала. Он принёс ей воду с кухни в тарелке для супа, и пытался дуть на ссадину.
— Не дыши на меня, — сказала она. — Ты только хуже делаешь.
— Я просто хочу, чтобы тебе стало легче!
— Да ты и помогать толком не умеешь… Я сама!
Он тогда обиделся. Но не ушёл. И сидел до заката, рассказывал смешные истории, пока она не встала сама, хромая. Всё равно пошла — через боль, через упрямство И всё-таки оперлась на него, хотя делала вид, что это ей не нужно. Вот и вся их история.
Сейчас, лёжа в темноте, он почему-то вспомнил именно этот момент. И не мог понять — почему это так важно.
Цзяньюй повернулся к стене. Той самой, за которой была другая комната. Там — она.
Он знал, что волнуется. Просто не знал, как именно. Не просто как за сестру. Не просто как за товарища. Но и не…
Цзяньюй сжал глаза крепче.
— Просто спи, — прошептал он себе. — Утро расставит всё по местам.
***
Первым, что почувствовала Чжао Яохань, был запах чая. Тонкий, цветочный, с лёгкой горечью.
Веки дрогнули. Тень мыслей зашевелилась в голове. Мир был тих, но не пуст. Кто-то был рядом.
Она открыла глаза. Потолок был чужим. Белый, с резьбой по краям. Ткань над изголовьем — лёгкая, как дым.
— Ты проснулась, — раздался мягкий голос сбоку.
Яохань повернула голову.У окна, сидя за чайным столиком, в идеальной неподвижности, словно вышедшая из свитка, находилась женщина.
Белые волосы, собранные высокой заколкой. Лицо — тонкое, без возраста, и слишком безмятежное, чтобы быть человеческим. Одежда — простая, но безупречная, золотисто-белая, как утренний свет, рассеянный сквозь туман.
— Вы… — Яохань приподнялась на подушке. В горле пересохло. — Простите, мы знакомы?
Женщина взглянула на неё спокойно, без удивления. Только чуть склонила голову.
— Мы встречались, — сказала она. — Но ты не могла этого запомнить.
В голосе не было упрёка. И всё же у Яохань по спине пробежала дрожь. Она попыталась напрячь память, но в голове всё ещё был туман.
— Вы… та, кто была в храме. Под куполом, — прошептала она. — Богиня…
— Байсюэ, — кивнула женщина. — Этого имени будет достаточно.
Они долго смотрели друг на друга. Яохань чувствовала, что должна задать Байсюэ сотню вопросов — о том, что произошло, о том, кто она такая, о том, как они выбрались.
— Ты спасла нас… — только и выдохнула она.
Байсюэ отвела взгляд к окну.
— А Цзяньюй? – Яохань застыла. Сердце глухо ударилось в груди. Она боялась услышать ответ. Только сжала пальцы на покрывале.
В этот момент дверь скрипнула — быстро, нетерпеливо. И в комнату влетел Цзяньюй.
— Ты проснулась! Слава Небу, наконец-то!
Он подскочил к кровати, присел на корточки и взял девушку за руку. Она не отдёрнула её. Даже, наоборот, сжала чуть крепче.
— Мы в порядке? — спросила она чуть хрипло, глядя в его глаза. Они были такие же, как всегда — живые, ясные, полные света.
— Да, — кивнул он. — Мы живы. И даже уже в нормальном городе, на нормальном постоялом дворе!
Яохань рассмеялась. Цзяньюй даже в такой ситуации умудрился сморозить глупость.
Байсюэ только слегка улыбнулась, наблюдая за ними.
— Тебе повезло, — сказала она. — Её душа сильная. Она не отпустила жизнь, даже когда тело почти сломалось.
— Она упрямая. Сколько себя помню. Однажды в детстве… — он начал, но запнулся, вдруг поймав взгляд Яохань. — Э… потом расскажу. Главное — ты здесь. И я тоже. И всё хорошо.
— Хорошо, — согласилась она. А потом вдруг добавила, глядя на Байсюэ: — И спасибо вам. Мне почему-то кажется, что мы встречались раньше, но я не могу вспомнить…
Богиня на миг прикрыла глаза, как будто почувствовала боль. Но когда снова открыла их — на губах играла лёгкая, едва заметная улыбка.
— Возможно.
Солнечный луч скользнул по полу и лёг на край кровати. Впервые за много дней было по-настоящему светло.
Некоторое время Яохань и Цзяньюй просто сидели в тишине. Он не отпускал её ладонь, словно боялся, что если ослабит хватку — она исчезнет. Поглощённые друг другом, они и не заметили, как Байсюэ, не говоря ни слова, вышла, неслышно закрыв за собой дверь.
— Как ты себя чувствуешь? — наконец спросил он, чуть тише обычного.
— Тело немного ломит, но это... не то, что меня волнует.
— А что тебя волнует? – он внимательно посмотрел на неё.
— Всё, — выдохнула она. — Всё, что произошло. Этот храм… зверь… И… ты.
— Я? — он чуть удивлённо вскинул бровь. — Что я?
Она отвела взгляд и посмотрела на свои пальцы в складках одеяла.
— Ты… Ты бросился на него. Это последнее, что я помню.
Цзяньюй молчал. Потом вздохнул.
— Очень испугался. Больше, чем когда-либо в жизни.
— Тогда зачем?
— Потому что... — он помедлил. — Потому что ты лежала на земле и не дышала. Потому что я не знал, смогу ли ещё когда-нибудь услышать, как ты ругаешься на меня за то, что я съел последнюю булочку. Или улыбаешься, когда думаешь, что я не вижу. Потому что, если бы я убежал — я бы никогда себе этого не простил. Ни в одной жизни.
Яохань посмотрела на него. В глазах её что-то дрогнуло, и уголки губ приподнялись.
— Ты дурак, Лю Цзяньюй, – она выдохнула это как привычное заклинание, как щит, за которым прятались чувства.
— Ну наконец-то, — оживился он. — Я уже думал, что ты меня больше не будешь так называть. А это почти как прозвище.
— Не обольщайся, — отозвалась она, но голос её звучал тепло.
Он засмеялся и, наконец, отпустил её руку, но между ними словно всё равно осталась ниточка.
— Что ты думаешь о Байсюэ? – Цзяньюй отошёл от кровати и начал наливать чай в чашки. – У меня ощущение, что у неё собственный план. Даже когда она молчит — у неё план.
— Может, и так. Но она спасла меня. Поэтому думаю, ей можно доверять.
Оставив друзей наедине, Байсюэ направилась на голубятню «Журавля в тумане». В руке у неё была тонко свёрнутая записка, запечатанная каплей воска.
— Мне нужен голубь, — тихо сказала она слуге.
Он кивнул и проводил её, к небольшой хижине в дальнем углу двора. Там на деревянной жёрдочке под навесом, сидели три белоснежных голубя с чёрными кольцами на лапках.
— Этого, — произнесла Байсюэ и указала на крайнего, того, что не двигался, но наблюдал за ней с почти человеческим вниманием.
Закрыв глаза, Байсюэ приложила пальцы к груди голубя.
— Истинная нить, связывающая души… покажи мне путь, — прошептала она.
Под её ладонью слабо вспыхнул неяркий холодный свет. Он прошёл по перьям голубя, заструился к крыльям и растворился в воздухе. Голубь слегка дёрнулся, будто сопротивлялся — и затем успокоился, принимая заклинание.
Она прикрепила к лапке птицы записку и отпустила его ввысь.
У неё действительно был свой план.
Глава 7. Школа Пяти Циклов
Колёса повозки размеренно скрипели, перекатываясь по каменистой дороге. С каждым поворотом путь становился круче, воздух — холоднее, а горы — выше и строже. Сквозь разреженную листву уже виднелись резные крыши павильонов, вырастающие среди облаков.
Цзяньюй держал поводья чуть напряжённо. Он знал этот путь, но его пугало то, как он будет объяснять, что произошло и почему они с Яохань отсутствовали так долго. А также, кто такая Байсюэ. Он был уверен, что Глава Хэ всё поймёт, но на душе было неспокойно.
Внутри повозки было тихо. Байсюэ сидела прямо, как всегда — с руками, сложенными на коленях, с закрытыми глазами. В её безмолвии было столько достоинства и отрешённой сосредоточенности, что казалось даже потряхивание повозки на камнях не осмеливалось её коснуться.
Рядом Яохань приподняла край занавеса и выглянула наружу. Ветер проник внутрь и коснулся её щёки, разметал тёмные пряди волос.
— Мы почти на месте? — спросила она негромко, больше для того, чтобы нарушить молчание, чем ради ответа.
— Ещё несколько ли*, и увидим Южные Врата, — ответил Цзяньюй, не оборачиваясь.
Яохань снова взглянула на Байсюэ. Та не шевельнулась.
Повозка медленно въехала на каменный мост, перекинутый через глубокое ущелье. Ветер застонал в скалах, сорвав с повозки пыль и сухие листья.
— Почти дома, — пробормотал Цзяньюй. Но сам не знал, для кого он это сказал. Для Яохань, для Байсюэ, или для себя.