И только глядя как она легко идет к столу, я понял что изменилось. Прошедшее с нашего расставания время и произошедшие события не оставили следов на теле, но сильно изменили душу. Это совершенно четко читалось в пластике движений, во взгляде.
Прежняя Леночка смотрела на мир удивленно распахнутыми глазами и была совершенно беспомощна перед ним, ее постоянная неуверенность в суждениях и действиях проистекала в первую очередь из опасения кого-либо невольно (про «вольно» и говорить нечего), обидеть. Чем она сама вызывала неодолимое желание укрыть и защитить. Теперь же в каждом движении чувствовалась непоколебимая уверенность и готовность — этот человек четко понимал границы собственных сил и был готов действовать исходя из них.
Да и взгляд… Нет он ни в коей мере не был «мертвым», или остановившимся, скорее добрым, но вот глубина спокойствия, в нем отраженная, мне не нравилась категорически — в этом океане утонут любые чувства. Взгляд человека, увидевшего мир без прикрас и иллюзий, и принявшего его таким, каков он есть. И себя в нем.
Оставалось только понять — есть ли мне место в ее новом мире, и осталось ли в новой Леночке хоть что-то от той, которую я любил. Впрочем, долго терзаться ожиданием не пришлось — подойдя к столу, мое Солнце ухватила стакан, который успела на треть наполнить ставшая совершенно самостоятельной моя левая рука, и снова грустно улыбнувшись: «Сегодня что-то все пытаются меня споить», — выпила его мелкими глоточками как обычную воду. «Но что-то не получается», — продолжила моя прелесть, занюхав термоядерное пойло рукавом: «Спасибо, наверно все же это мне было надо», — после чего совершенно спокойно начала рассказывать. А я только сидел и смотрел в такие знакомые глаза, на дне которых нет-нет, да мелькали тени произошедшего, и истово надеялся, что не все потеряно.
«Операции сегодня закончились довольно поздно», — в голосе не слышно «забубенности» — как бывает, когда одна история рассказывается в сотый раз — или сомнений. Видимо сейчас, рассказывая, она заново переживает события:
«… руку ампутировали. Девочка, десять лет — водитель не удержал дистанцию и ударил кузов впереди идущей машины, она возле заднего борта была и выпала прямо под колеса… раздробление локтевого сустава и открытый перелом. Сутки тянули, но дальше ждать было некуда — хоть и жалко, но тут все равно нет возможностей, чтобы то, во что превратили ручку колеса грузовика, назад собрать», — показалось, или в глазах мелькнула тень?
«… отдали мне. А куда я с ним? В обычной больнице надо было б в крематорий топать, а тут… Взяла маленькую лопатку, ручку, да и потопала…», — на губах промелькнула легкая усмешка, но глаза выражения не поменяли, — «даже халат стянуть забыла, потом спохватилась, что в белом землю копать собралась, а потом рукой махнула — ну какой он белый после двенадцатичасовой смены?». Леночка смотрит на свои руки и наверно представляет, как держа в этих ладошках черенок и ампутированную конечность, храбро пробирается на окраину лагеря. Храбрость эта проистекала не из четкого понимания опасности, а из ее обычной мечтательности и неспособности представить отрицательные последствия. Вон она и сама улыбается, вспоминая какой была.
«… дошла до крайних палаток, миновав стоявшего возле входа часового — периметр-периметром, но тут край лагеря, и звери вполне могли от запаха крови и голову потерять…», — легкая пауза и на лбу появляются «задумчивые» морщинки, — «не знаю, что заставило меня оглянуться… Наверно по тому, что уже со всеми успела перезнакомиться, а этот был явно незнакомый, еще подумала — „какой здоровый“, в нем не меньше метр девяносто… было». Леночка знакомым до боли жестом потерла запястье большим пальцем: «И ведь не просто глазом скосила, а специально в сторону приняла, чтобы под капюшон дождевика заглянуть. Ну да… сеяло таким мелким, а я даже без плаща понеслась, так спешила. Вот и стою как дура в пяти метрах от него и пялюсь, пытаясь вспомнить, как я такого проглядеть могла. А он на меня тоже смотрит и улыбается так…», — а теперь пальцы в замок сцепила. Волнуется? Скорее недоумевает.
«… светло так улыбается, не похотливо, а будто была у человека какая-то мечта, но практически недостижимая, а потом вдруг, вот прям счас — она возьмет и сбудется. А я стою как столбик, и пошевелиться не могу — все отнялось, как поняла, что это Враг», — сокрушенно покачав головой над столь неразумным поведением, девушка продолжила, — «а он все также улыбается, только глаза предвкушением загорелись, и карабин с плеча скидывает». Хочется закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы эта картина — громадный мужик и замершая перед ним от ужаса крохотная фигурка — стала менее яркой.
«… и штык так быстро ко мне приближается. Четко понимаю — он меня насквозь пропорет и даже не остановится, а сил даже закричать нет. И все так четко-четко видно, и глаза голубые, и капельки пота на верхней губе, и даже сорванные заусеницы на его левой руке…», — на секунду эти странные, излучающие покой глаза закрылись, и подумалось, что сейчас она, вспомнив как все было, сорвется, расплачется, и этот жуткий разговор прервется. Но оказалось — просто вспоминала.
«Я даже отскочить не подумала, так он вперед пер — было понятно, что догонит. Да и просто немыслимо страшно было к смерти спиной повернуться… попробовала только лопаткой штык в сторону отвести — куда там, он даже не шелохнулся… в таких-то руках…». И я увидел в глазах Леночки искреннее недоумение, она развела руками, видимо, не зная, как объяснить случившееся. «Он просто упал мне под ноги. Как шел, так и пухнул… плашмя… не пытаясь ни руки подставить, ни голову уберечь…».
«… вот стою я как дура и не знаю, что делать. От меня в двух шагах лежит человек, пытавшийся меня только что убить, и не шевелится… Это хорошо, что не шевелится — справиться с ним у меня никаких шансов нет», — укоризненно покачала головой, вспоминая свою растерянность, и вдохнув, как перед прыжком в воду, продолжила: «Бросила тогда я ручку девочки, ухватилась второй рукой за лопатку, сделала шаг назад, да и рубанула сверху вниз по затылку… изо всех сил… Какие были…».
Леночка проворачивает в руке стакан, пуская гранями веселые зайчики и подняла на меня виноватые глаза: «Я же не знала, с какой силой бить надо, вот и… А сопротивления вообще не почувствовала, лезвие так и прошло насквозь, и в землю вошло… Будто не череп, а арбуз расколола… И звук соответствующий…», — сокрушенное покачивание головой, — «а потом, представляешь, я присела и пульс на шее пощупала… наверно подумала, что такому красавцу мозг — не главное, он и без него жить сможет».
«А если честно — ничего я там не думала… но наверно это и спасло. Когда глаза подняла, а рядом со входом в палатку… справа кажется… второй стоит. Тут никаких сомнений не было — форма точно не наша. Так вот, стоит и на меня смотрит — как я пульс найти пытаюсь. Наверно он просто не понял что это я первого…», — небольшая пауза, в ходе которой девушка пыталась вернуться к потерянной мысли, и продолжение, — «зато он понял, что я могу поднять тревогу и пошел прямо на меня. Странно так пошел, красиво, будто танцует, и в руке у него нож еще такой необычный был… А я опять бежать не пробовала, как представила, что догонит и этим ножом по горлу… так лопатку выдернула и с писком на него бросилась. Он понятно легко от меня уклонился, просто шаг назад и в сторону сделал, и повернулся… ну действительно, будто танцевал. А вот потом просто упал назад, и руками так…», — девушка передернула плечами то ли от воспоминаний, то ли показывая, как дергался противник.
«А я стою напротив выхода палатки, там внутри полно этих… я их уже толком не видела, странно все — пятна вместо лиц, такие… серо-белые, размытые, хоть внутри и светло, а вот форма — видна в малейших деталях… Тут я поняла, что „это всё“, они же прямо на выход бегут, и деваться некуда. И как-то так мне спокойно стало… и наконец, про оружие вспомнила. Ты ведь мне говорил, чтобы носила не снимая… Вот я и носила, а как понадобилось — напрочь все забыла. Извини, пожалуйста, а?», — преклонившись через стол, накрываю ее ладонь своей. Небольшая прохладная ладошка вцепляется с неожиданной силой.
«Хорошо, что на мне мой халатик был, на нем пуговицы слева, так что я просто полу рванула, и кобура под рукой оказалась… А потом было очень странно — они ведь быстро бежали, но людьми они для меня уже небыли… так просто, силуэт, который надо поймать в прицел, нажать спуск и увидеть как он подпрыгнет или упадет вбок… И знаешь… я была быстрее. Они быстро бежали, но я была все равно быстрее».
Глубокий вдох, тонкие пальцы теперь трут уже мое запястье. «Я сменила обойму и догадалась обернуться. С другой стороны, между палатками ко мне тоже бежали люди, и форма у них была та же самая… Вторую обойму я отстреляла спокойней, а потом… потом мне стало страшно, но как-то странно, в голове одна мысль — „третья запасная обойма в сумочке осталась!“, я так и не поняла сама, как у себя в палатке оказалась. Вытряхиваю все из сумочки, а соседка на меня с соседней кровати таращится — хороший же у меня вероятно был видок, в халате с драными с мясом пуговицами…», — коготок нарисовал у меня на ладони заковыристый вензель, — «а пока я там что-то нашла, все и закончилось».
Леночка выпила неизвестно когда налитое из стакана и, решительно тряхнув головой, переместилась ко мне на колени.
— Ты меня теперь бросишь? — горячо выдохнули губы прямо в ухо, — я ведь людей убивала. И знаешь, ничего по этому поводу не чувствую. Я чудовище? — вот теперь в голосе тревога и сожаление прозвучали явственно.
Оставалось только прижать ее покрепче и, зарывшись лицом в волосы, дурея от знакомого запаха, так же выдохнуть: «Ничего страшного, я убивал их тысячами».
Мое Солнце слегка отклонилось, внимательно и серьезно посмотрев мне в глаза, и важно кивнув, уткнулось мне носиком в шею, моментально засопев — все же для ее массы доза спирта была слишком большая.
Так я и сидел, держа на руках свое тихо сопящее сокровище и размышляя как мы будем жить дальше, — хотя что там думать, сначала надо до этого «дальше» дожить, а там уж вдвоем разберемся с любой проблемой — пока на пороге не появился один из давешних санитаров и не помахал в воздухе «сбруей». С намеком, так сказать, что очередь на эвакуацию дошла и до младшего медицинского персонала.