точно не скажет. Паолино пристально посмотрел ему в глаза:
– Что?
Почему Паолино так легко согласился принять сыщиков в своих владениях? После всего, что произошло? И после всего, что могло…
– …Несмотря на то, что его с ней больше нет.
– Не только с ней, – коротко поправил Отшельник. – Ты же знаешь, я ничего не смог забыть. Ведь знаешь? Впрочем, не отвечай.
Они замолчали. Женщина с легким шарфом на шее давно скрылась, вереница безликих людей становилась все короче. Последними по трапу поднялись солдаты. Самолет зарычал громче, и маленький волчонок откликнулся из загончика воем, каким-то чудом перебивая мотор.
Кап успел обогнать его и открыл дверь, звякнув колокольчиком. Изнутри повеяло теплом и ароматами разной еды. Запах тушеного в капусте кролика смешивался с запахами рыбы и курицы, чувствовались резкие ноты орехов и пряностей Малого мира. Совсем слабо пахло ягодным трэмом и крепким бодрящим черножаром – напитком из мелких молотых зерен. Бино оживился, иллиций на его лбу опять начал разгораться, и Роним, не желая привлекать внимание посетителей, мягко накрыл фонарик ладонью. На ощупь желтый шар света был привычно теплым и скорее напоминал не лампочку, а яблоко, только-только начавшее подгнивать. Бино это не причинило особого неудобства. Он уже приветливо тянул морду навстречу спешившей к детективам женщине – черноволосой, с крупной родинкой на открытом лбу.
– Мальчики! – замурлыкала она, поводя острым ухом. – Рада вас видеть. Что будете?
Ла Бонна Лорецца, хозяйка «Причала», была единственной знакомой Рониму полукровкой шпринг, которая не боялась воды. Ла Лорецца любила и воду, и моряков, и последних, пожалуй, даже больше. Бино радостно лизнул ее руку, виляя хвостом. Как и всегда, он не выказал ни малейшего желания разорвать шпринг в клочья. Она ответила ему нежной улыбкой.
– Две говяжьи отбивные с тушеными желудями. Кусок жареного сыра, хороший, с корочкой. – Выбрав свободный стол, ками уже уселся за него. – И что-нибудь выпить, за что меня не оштрафуют на работе.
– То есть воду или сладкий трэм, – уточнила шпринг и, получив ответ, повернулась к Рониму: – А вам, мой дорогой?
– Ему – что-нибудь, что у тебя осталось от обеда, а если ничего нет, то ему тоже отбивную. А мне черножар. Крепкий. И всё.
Роним будто со стороны слышал свой голос – отстраненный, усталый. Желтые глаза шпринг не отрываясь смотрели на него. Когтистая рука бесцеремонно опустилась на лоб.
– Что это с тобой, котик? Не замечала за тобой плохого аппетита. Может, хотя бы пару лапитапьих ножек? С твоим любимым кислым ягодным соусом? Или свеженький торт с симириткой? Хотя бы кусочек? Я же знаю, ты любишь сладкое, и…
– Бонна, – он невольно улыбнулся, – эти зайцы в соседнем корпусе используются как ищейки. Я точно не буду их есть. И сладкого тоже не хочу.
– А рыбу? Мне доставили четыре вида свеженькой… Есть красный скат, и…
– Бонна, я хочу мои отбивные, – напомнил Пагсли. – Хватит обхаживать этого красавчика, неси ему черножар, а его псине потроха.
– Как знаешь, – вздохнула шпринг и удалилась. – Вечно ты…
Пару раз она обернулась. Ее глаза тревожно мерцали. Даже юбки будто бы выдавали возмущение хозяйки своим колыханием.
Роним подтолкнул Бино вперед, и тот послушно влез под стол – так, чтобы свечение иллиция не мешало посетителям. Как и всегда, еду волк получил первым – прошло совсем немного времени, и огромная миска, которую притащил кто-то из маленьких помощников ла Лореццы, оказалась на полу. Судя по раздавшемуся характерному хрусту, Бонна не пожалела хороших мозговых костей.
– Ты как-то неважно выглядишь, приятель, – отметил Капрам, рассеянно постукивая широким пальцем по левому клыку. – И без обеда тухло работать дальше. Закажи-ка у этой кошечки что-то еще. Хотя бы соленых гренков с помидорами. Или, может, ты на мели? Так я угощу, ты-то за меня всегда…
– Не хочу, – коротко отозвался Роним. – Нет, деньги есть. Не надо.
– Значит, тебя так взвинтил тот ублюдок, которого мы закрыли? – ками приподнял брови. – Брось. Его вздернут, будет плясать на веревке, как пить дать. Очень скоро. Можем сходить посмотреть, если это будет в Аджавелле. Помашем ему ручкой.
Кулаки Ронима невольно сжались, ногти впились в ладони.
– Я не люблю казни.
– А я люблю. Именно глядя на них, я понимаю, что работаю не зря.
Роним промолчал, обращая взгляд к закопченному окну. Ясный и ветреный день отсюда казался серо-хмурым. Даже разноцветный дым курительных трубок лишь делал помещение еще более мрачным. Под этой крышей все казалось тусклым.
Там дни были другими, и ему хватило прожитых недель, чтобы это понять. На острове Четырех Ветров Зуллур светил ярко, кроме утренних часов, когда по берегу стелился мокрый туман. А океан был светлым и насыщенным, совсем не похожим на серое покрывало, расстилающееся до самого горизонта. Огромным. Почти бескрайним. Стоять на камнях и любоваться им можно было бесконечно, хотя в распоряжении Ронима для этого был лишь маленький кусочек вахты.
– Роним! – Кап ощутимо толкнул его в плечо. – Ну что тебя гложет? Я же не смогу есть, глядя на твое унылое рыло!
Конечно, Пагсли преувеличивал. Он мог есть при любых обстоятельствах. Он ел, когда нервничал. Ел, когда получал взбучку от Вышестоящих или конфликтовал с алопогонными. Ел, только выйдя из хранилища мертвецов. И вряд ли кислое лицо Ронима могло испортить ему аппетит. Не успел он законить свою фразу, как перед ним поставили большую тарелку, с которой буквально свешивались шматки жирного обжаренного мяса. И Капрам сразу же удовлетворенно облизнулся. Роним придвинул к себе чашку с черножаром. Бонна разбавила его молоком, как он любил, и все же положила на блюдце пару шоколадных печений.
– Ну, – ками взял длинную вилку с тремя зубчиками, – давай.
– Я хочу повидать Отшельника, – произнес Роним. – И детей.
К его удивлению, Пагсли не возразил. Вообще, он явно ждал именно чего-то подобного. Капрам прожевал кусок мяса и резонно заметил:
– Для этого тебе надо тащиться в его глушь. На тот остров… как его там…
– Четырех Ветров.
– Вот-вот. Это удаленное местечко.
– Не слишком. Туда можно долететь за вахту, а на живом самолете и быстрее.
– Почему ты тогда до сих пор не там? – Ками подхватил вилкой сразу три размякших желудя и забросил их в пасть. – Неужели дело в том… мальчишке, которого ты предал?
Роним вздрогнул и уставился ему в лицо. Пагсли, медленно и тяжело двигая челюстями, глядел на него в ответ. Несмотря на маленькие, слегка заплывшие глазки свиньи, он обладал буравящим взглядом. Дожевав желуди и отправив в рот кусок золотистого сыра в панировке, ками что-то невнятно пробормотал. Роним переспросил, и Кап терпеливо повторил:
– Да я ж не дурак. Ты не хотел давать ему надежду и все такое, ох уж эти непятачковые…
– Все такое?
Пагсли раздраженно стукнул вилкой по краю тарелки и пояснил:
– Ты видел, как он бежал к самолету. Ты чувствуешь вину. Я все понимаю, и я согласен, что ты скотина, хотя что с тебя взять-то. Но…
Дело не в этом. Не только в этом.
– Но что?
– Он вырос. Ты не обязан быть ему отцом, да и никогда не был обязан, и ты говорил, он тоже это понимает.
– Мне казалось, он понимал.
Хотя что мог понимать маленький черноволосый мальчик с голубыми глазами, с которым они читали в книжной комнате одни и те же детективные истории? Который даже не разговаривал, а только писал быстрые короткие строчки, то и дело поглядывая на него, чтобы убедиться, что он разбирает его почерк… Тот. Самый. Мальчик.
– Дружище, невзирая на то, что дети все понимают, они всегда надеются. Что пятачковые, что непятачковые. Они надеются до самого конца и даже после, на то они и дети.
У Пагсли, женатого на чистокровной ками, было трое своих поросят и второй выводок на подходе. И с ним трудно было не согласиться. Прожевав кусок мяса, он подпер рукой голову:
– И знаешь, ты зря его не забрал. Мне кажется, это довольно глупо, пусть даже у тебя нет самки.
– Из меня никогда бы не вышел хороший отец, Кап. С женщиной или без.
– Чушь. Ты парень что надо.
– К тому же он не поехал бы без сестренки.
– Взял бы и сестренку. – Ками подмигнул. – Может, со временем она бы тебе понравилась.
Дело не в этом. Не только в этом. Ему пришлось подбирать слова, которые звучали бы убедительно. И он их нашел.
– А теперь представь, как бы я воспитывал двоих детей с нашей работой. Особенно девочку.
Пагсли раскатисто засмеялся:
– Ты бы справился, дружище. Если бы, конечно, тебя не пришили.
А вот теперь ты довольно близко к правде, мой друг.
Роним в упор посмотрел на Пагсли. Тот, слопав большую часть своего обеда, уже вынимал из кармана свернутую газету и огрызок карандаша. Вряд ли ками о чем-то догадался.
На ее шее снова был шарф вишневого цвета. Сцепленные в замок руки лежали на столе. «Словно защищается», – так он отвлеченно подумал. Защищается, но вряд ли боится.
– Я видела вас где-то. Или кого-то похожего на вас.
В ее взгляде блеснула насмешка. Но больше она никак себя не выдала. Может быть, сомневалась? Вряд ли она действительно хорошо помнила его невыразительный облик, а уж спустя шестнадцать юнтанов – когда черты его лица ужесточились, волосы отросли, а взгляд стал пустым…
– Возможно, кого-то похожего.
Нельзя было ответить иначе: другой детектив, рослый рыжий Пикстер, стоял рядом и терпеливо протоколировал. Роним радовался, что Пикстер не из лавиби: про этих диких тварей, с которыми он никогда не сходился характером, говорили, что они чуют ложь.
– Тогда простите, ло детектив. У меня отвратительная память.
Женщина слабо, но спокойно улыбалась и глядела на него исподлобья. «Совсем молодая», – опять подумал он. А раньше выглядела старше. Раньше – когда она шла через вагон в кабину машиниста к своему отцу, шла, расстреливая штурмовавших поезд алопогонных из двух пистолетов. Она улыбалась так, как сейчас. Он прекрасно запомнил ее именно в тот момент, хотя должен был помнить совсем другое.