– Аниса, уйди, – приказал он.
Девочка заколебалась, но Алукард с улыбкой кивнул ей, она попятилась и вышла из зала. Едва они остались одни, Беррас рявкнул:
– Где Кобис?
– Я выбросил его за борт, – ответил Алукард. Лицо Берраса скривилось, и Алукард усмехнулся: – Да что ты, Беррас, я же пошутил. Твой жалкий шпион мирно спит в таверне вместе с остальной командой.
При упоминании о людях со «Шпиля» Беррас презрительно фыркнул.
– Напрасно ты так, братец, – сказал капитан. – «Ночной шпиль» ходит под королевским флагом. Оскорбить мой пост – значит нанести обиду дому Марешей, а это никому из нас не нужно.
– Чего явился? – прорычал Беррас и взял кубок, но отпить не успел: Алукард ударил его по запястью. Вино выплеснулось широкой лентой и свернулось кольцами. Через мгновение оно застыло куском рубинового льда.
Алукард взял висящий в воздухе кристалл и рассеянно осмотрел его.
– Я приехал на турнир. А сюда заглянул посмотреть, как поживает моя семья. Глупо было надеяться, что я встречу радушный прием.
Он бросил ледышку в камин и шагнул к двери.
Беррас не раскрыл рта, пока Алукард не очутился на пороге.
– Надо было оставить тебя гнить в тюрьме.
Губы Алукарда тронула горькая усмешка:
– Хорошо, что это зависело не от тебя.
С этими словами он выскочил из зала. Лайла пошла по стене, свернула за угол и увидела Алукарда – он стоял на широком балконе, выходившем во двор. За стеной в рассеянном мерцании реки виднелся королевский дворец.
Лицо Алукарда застыло в ледяном спокойствии, но пальцы, стиснувшие перила, побелели.
Лайла не издала ни звука, однако Алукард вздохнул и сказал:
– Подглядывать нехорошо.
Черт возьми. Она забыла о его способности видеть магию. Такой дар очень пригодился бы в воровском деле, и Лайла в который раз задумалась: интересно, можно ли украсть талант, как безделушку из кармана?
Она шагнула с невысокой стены на перила и спрыгнула к нему на террасу.
– Капитан, – произнесла она, то ли приветствуя, то ли извиняясь.
– Опять скажешь, что просто заботишься о своих интересах? – спросил он. Но в голосе не слышалось злости.
– А ты не сердишься, – заметила она.
Алукард приподнял бровь, и она вдруг поняла, что ей не хватает знакомой искорки над бровью.
– Пожалуй, нет. Кроме того, мои экскурсии совершенно безобидны по сравнению с твоими.
– Ты за мной следил? – возмутилась Лайла.
– Какое ты имеешь право обижаться? – усмехнулся он.
Лайла покачала головой, тихо радуясь, что не пошла напрямик во дворец к Келлу. Честно говоря, она до сих пор не решила, когда увидится с ним. И увидится ли вообще. Но когда – и если – она решится на это, ей бы очень не хотелось, чтобы за ними шпионил Алукард. Келл в этом мире важная особа, он принц, он святой, даже если для нее он всего лишь глупый контрабандист, который слишком много хмурится и едва не довел их обоих до беды.
– Чего усмехаешься?
– Ничего. – Лайла взяла себя в руки. – Значит, Алук? Да?
– Это прозвище. Они есть у всех. И к твоему сведению, я предпочитаю, чтобы меня называли Алукард. Или капитан Эмери.
– А команда знает?
– О чем?
– Что ты… – Она обвела рукой особняк, подыскивая слово.
– Это не секрет, Бард. Арнезийцы хорошо знают дом Эмери.
В его взгляде читалось: «Странно, что не знаешь ты».
– Разве ты не слышала, как меня называют «вестра»?
– Слышала. Я думала, это ругательство. Вроде «пилс».
Алукард беззвучно расхохотался.
– Для них – может быть. Это означает «человек из королевской семьи».
– Вроде как принц?
Он невесело рассмеялся.
– Должно быть, я тебя разочаровал. Ты бы хотела, чтобы я был пиратом. Надо тебе было пробираться на другой корабль. Но не волнуйся. Между мной и троном много дверей. И у меня нет желания их открывать.
Лайла задумалась.
– Но если все всё знают, то почему ты прячешься, как вор?
Он окинул взглядом садовую стену.
– Потому что в городе много других людей. Некоторых я не хочу видеть. А другим не хочу показываться на глаза.
– Неужели? – поддразнила она. – У великого Алукарда Эмери есть враги?
– Профессиональный риск.
– Трудно представить, что на свете есть люди, которых ты не сумел очаровать.
Он прищурился.
– Кажется, это вовсе не комплимент.
– Так оно и есть.
Повисло неловкое молчание.
– Красивый дом, – нарушила его Лайла.
Фраза оказалась неуместной. Он посуровел.
– Прошу прощения, что не приглашаю тебя войти и не знакомлю с моей достопочтенной семьей. Мне будет трудно объяснить внезапное появление девушки в мужском костюме, которая умеет говорить по-королевски, но не решается войти в парадную дверь.
Лайла прикусила язык. Она почувствовала, что ее прогоняют, и вспрыгнула на балконные перила, но Алукард сказал: «Погоди», – и в его голосе послышалась нотка, которую она не сразу распознала, потому что никогда раньше не слышала от него. Искренность. Она обернулась и увидела его на фоне света, падающего из комнаты, в обрамлении дверного проема. Он превратился в силуэт, в схематичный портрет дворянина.
Не того, какой он есть, а того, каким должен быть.
Алукард шагнул вперед, вышел из круга света в тень. И стал настоящим. И Лайла поняла – когда он сказал «Погоди», то имел в виду «Подожди меня».
– По-моему, нам обоим пора возвращаться, – сказал он, пытаясь изобразить безразличие. Не получилось.
– Даже не попрощаешься?
– Не люблю прощаний. Да и приветствий тоже. Пустая трата времени. Кроме того, они меня еще увидят.
Лайла оглянулась на дом.
– Разве Аниса не расстроится?
– Расстроится, наверное. Боюсь, я привык ее разочаровывать.
– А как же…
– Хватит вопросов, Лайла. Я устал.
Не дав ей возразить, Алукард встал на перила рядом с ней и одним легким шагом переступил на садовую стену.
Стена была узкая, но он шагал по ней легко и уверенно. Даже под ноги не смотрел.
– Я здесь вырос, – пояснил он, заметив ее удивление. – Знаю все ходы и выходы.
Они спустились со стены во двор и, держась в тени, добрались до ворот.
Алукард вышел на улицу, не оглядываясь, но Лайла все же бросила взгляд на роскошный особняк.
По правде говоря, она понимала Алукарда. Понимала, почему он променял скучную надежность на приключения. Она сама никогда не чувствовала себя в безопасности и никогда не знала безмятежной скуки. Но однажды сама сказала Келлу: люди воруют, чтобы остаться в живых или чтобы почувствовать вкус жизни. Убегают, наверное, по тем же причинам.
Лайла вприпрыжку догнала капитана. На тихой улице звучали только их шаги. Она украдкой покосилась на него, но взгляд Алукарда был обращен вперед, в неведомую даль.
Она всегда терпеть не могла таких, как он. Тех, кто не ценит добро. Кто высокомерно отказывается от теплой еды и крыши над головой.
Но потом погиб Бэррон, и она поняла, что и сама сделала то же самое. Убежала от хорошей жизни… По крайней мере, от счастливой. Лайла всегда считала, что счастье – это слишком мало. Ей хотелось большего. Хотелось приключений. Она думала, что, если будет воровать как можно больше, то эта жажда утихнет, рассеется, но, видимо, все не так просто. Наверное, дело не в том, что у нее есть и чего нет, а в ней самой. Может быть, она не из тех, кто ворует ради того, чтобы выжить. Может, ее это просто развлекает? И от этих мыслей становилось страшно. Они означали, что ей не нужно заниматься воровством, а, значит, у нее нет оправдания и она вполне могла бы остаться в таверне «В двух шагах», могла бы спасти Бэррона… Эти мысли были скользкими, как мокрый склон, ведущий к обрыву, и Лайла попятилась.
Она – это она, и этим все сказано.
А Алукард Эмери?
Что ж, у него свои тайны.
И не ей его за это винить.
Келл метался по Цистерне, как тень, ловко уходя от ударов.
Мышцы горели, сердце стучало, но ему это нравилось. Он плохо спал, тяжело просыпался, все мысли вертелись вокруг одного: Лайла вернулась. Что ж, этого следовало ожидать: ведь она ушла на арнезийском корабле, а теперь почти все они прибыли в Лондон на турнир.
До Эссен Таш осталось всего два дня.
Высоко взметнулся клинок, и Келл отпрянул.
Всего два дня, а ее еще нет. Ему казалось, что он должен почувствовать ее появление, ощутить в душе тот же отклик, какой вызывали таверны «В двух шагах», «Заходящее солнце» и «Горелая кость». Они притягивали его. Опорные точки в разных мирах. Может быть, она для него – такая же опора. Легкая, невидимая сила, которая притянула его в город.
Но он ее потерял. А сейчас, когда город переполнен, как найти ее вновь?
«Иди за ножами, – прозвучал в голове ее голос. – И за телами, в которых они торчат».
Он улыбнулся про себя. И потом его больно уколола другая мысль: интересно, давно ли она в Лондоне? И почему до сих пор не пришла? Их пути пересеклись всего на несколько дней, но в этом мире она знает только троих: его самого, Рая и Тирена. Точнее, знала четыре месяца назад. Может быть, за это время у нее появились десятки друзей – но он в этом сомневался.
Обрушился новый удар, и Келл едва успел увернуться.
«Будь внимательнее, – велел себе он. – Дыши ровней».
Серебряная маска идеально повторяла очертания лица, скрывая его, но не мешала дышать и видеть. Он надел шлем, чтобы привыкнуть к его размеру и весу, и быстро обнаружил, что ему это нравится. Он нырял в уютное тепло неузнанности, примерял на себя другую личность. В этой маске он переставал быть Келлом.
И становился Камероу.
Что подумает об этом Лайла? Лайла, Лайла. Он даже хотел призвать магию крови, чтобы найти ее, – ведь у него остался ее платок. Но остановился, так и не достав нож. Он не собачонка, чтобы бегать за хозяином или за косточкой. Пусть сама придет. Но почему она еще не…
Совсем рядом сверкнул металл, он чертыхнулся и отскочил.
Он сменил десятки противников на одного-единственного, но этот был уже не манекеном, а вполне живым человеком. Гастра в боевых доспехах ловко избегал ударов Келла. Он на удивление охотно вызвался поработать мишенью и проворно сновал по Цистерне, вооруженный лишь небольшим щитом и тупым мечом, а Келл упражнялся в ловкости и превращал стихии в оружие.