– Келл, что с тобой? – Лайла коснулась его плеча.
Он стряхнул ее руку.
– Лайла, там десятки кораблей! И тебя угораздило попасть именно к нему.
– Прости, – ощетинилась она. – Мне казалось, я имею право идти куда захочу.
– По правде говоря, – добавил Алукард, – сначала она собиралась ограбить корабль и перерезать мне горло.
– И что же тебя остановило? – накинулся на нее Келл. – Ты же любишь махать ножом, так почему же не прирезала его?
– Мне кажется, в конце концов я ей понравился, – заметил Алукард.
– Я и сама могу ответить, – огрызнулась Лайла и спросила у Келла: – Что тебя так огорчает?
– Алукард Эмери – никчемный человек без чести и совести! Единственное, что у него есть, – это бездна обаяния. И тебе взбрело в голову связаться именно с ним…
В этот миг из-за угла показался Рай.
– Что тут за крик?.. – спросил он и осекся, увидел Келла, Лайлу и Алукарда. – Лайла! – радостно воскликнул принц. – Значит, ты все-таки не померещилась моему брату!
– Здравствуй, Рай, – вымученно улыбнулась она и обернулась к Келлу, но тот уже в ярости выбежал из зала.
Принц вздохнул:
– Алукард, что ты натворил на этот раз?
– Ничего, – с невинным видом ответил капитан.
Рай шагнул вдогонку за Келлом, но Лайла остановила его:
– Я сама с ним разберусь.
Келл рывком распахнул двери во внутренний дворик. С минуту постоял на пороге, подставив лицо ледяному дыханию ветра. Потом, как будто холод так и не помог унять его злость, выскочил в зимнюю ночь.
На пороге балкона его поймала чья-то рука, и он, не оборачиваясь, понял – это она. Пальцы Лайлы горели жаром, и искра этого огня передалась ему. Он не оглянулся.
– Привет, – сказала она.
– Привет, – прохрипел он.
Он сделал еще несколько шагов, не выпуская ее руки. Они подошли к перилам балкона, и холодный ветер внезапно затих.
– Лайла, ты что, не могла найти другого корабля?
– Может, расскажешь, за что ты его так ненавидишь? – спросила она.
Келл ответил не сразу. Он долго смотрел на красневший внизу Айл. И только после долгого молчания сказал:
– Дом Эмери – один из старейших в Арнсе. У него давние связи с домом Марешей. Ресон Эмери и король Максим были давними друзьями. Королева Эмира приходится Ресону кузиной. А Алукард – второй сын Ресона. Три года назад он исчез прямо посреди ночи. Никому не сказав ни слова. Никого не предупредив. Ресон Эмери пришел к королю Максиму с просьбой: помочь найти сына. А Максим обратился ко мне.
– Ты искал его, как Рая и меня, с помощью магии крови?
– Нет, – ответил Келл. – Я сказал королю и королеве, что не могу его отыскать, но на самом деле даже не пытался.
– Почему? – не поняла Лайла.
– Разве не ясно? – ответил Келл. – Потому что это я велел ему проваливать. И хотел, чтобы он больше никогда не показывался во дворце.
– Но почему? Что он тебе сделал?
– Не мне, – стиснул зубы Келл.
– Неужели Раю? – осенило Лайлу.
– Когда моему брату было семнадцать, он не в меру увлекся твоим… капитаном. А потом Эмери разбил ему сердце. Рай был убит горем. Я и без всяких татуировок чувствую боль брата. – Он провел рукой по волосам. – Я велел Эмери исчезнуть, и он послушался. Но ненадолго. Он явился через несколько месяцев – точнее, его привезли в столицу под стражей за преступления, совершенные против короны. Короче говоря, за пиратство. Король и королева в знак уважения к дому Эмери сняли обвинение. Дали Алукарду «Ночной шпиль», приняли на королевскую службу и отпустили на все четыре стороны. А я пообещал, что если он еще хоть раз покажется в Лондоне, я с ним разделаюсь. Думал, на сей раз он все-таки послушается.
– А он вернулся.
Келл стиснул ее руку.
– Да. – Он почувствовал ее пульс. Их сердца бились в унисон, слаженно и сильно. Ему не хотелось отпускать ее. – В серьезных вещах Алукард всегда беспечен.
– Я его не выбирала, – сказала она, отводя Келла от края. – Просто мне нужно было сбежать.
Она шагнула прочь, но он ее не отпустил. Привлек к себе, отгоняя холод.
– Ты когда-нибудь перестанешь убегать?
– Я бы хотела, но не знаю как. – Она прижалась к нему.
Рука Келла скользнула по ее плечу. Он приподнял ее голову, прижался лбом к ее лбу.
– Могла бы для разнообразия остаться… – прошептал он.
– Или ты мог бы… – отозвалась она, – сбежать со мной.
Слова повисли облачками тумана, и Келл невольно потянулся к ее теплу, к ее голосу.
– Лайла! – Это имя пылало у него в груди.
Ему хотелось поцеловать ее.
Но она поцеловала первой.
В тот последний – и единственный – раз она просто на миг коснулась его губ на прощание, а потом ушла.
На этот раз все было иначе.
Их притянула друг к другу могучая сила, подобная гравитации, и он не знал, кто из них тянет, а кого притягивает, знал только, что столкновение неизбежно. В этом поцелуе была вся Лайла. Ее неколебимая гордость и упрямая решимость, безрассудство, дерзость, жажда свободы – все сосредоточилось в этом поцелуе, и у Келла перехватило дыхание. Ее губы прижались к нему, пальцы нырнули в волосы, а его рука скользила по ее спине, путаясь в хитроумных складках платья.
Она толкнула его к перилам. Прикосновение холодного камня смешалось с жаром ее тела. Он слышал биение ее сердца, чувствовал, как энергия бурлит в ней и перетекает к нему. Они повернулись, словно схваченные танцем, и он прижал ее к стене, покрытой морозными узорами. У него перехватило дыхание. Она до крови впилась зубами в его губу, рассмеялась, а он все равно целовал ее. Не от отчаяния, или надежды, или на прощание, а потому что хотел. Хотел ее целовать. И целовал, пока холодная ночь не отступила, а его тело не вспыхнуло жаром. Целовал, пока огонь не развеял страх, гнев и тяжесть в душе, пока не вернулась способность дышать. А потом задохнулись оба.
И когда они отстранились друг от друга, он чувствовал у себя на губах ее улыбку.
– Я рад, что ты вернулась, – прошептал он.
– Я тоже, – ответила она. Потом заглянула ему в глаза и заявила: – Но турнира не брошу.
Чудо разбилось. Рассыпалось вдребезги. Ее улыбка стала застывшей, дерзкой, и тепла как не бывало.
– Лайла…
– Келл… – передразнила она и высвободилась из его объятий.
– У этой игры есть последствия.
– Я с ними справлюсь.
– Ты меня не слушаешь! – в сердцах воскликнул он.
– Нет, это ты не слушаешь! – огрызнулась она и слизнула кровь с губы. – Я не нуждаюсь в спасителях.
– Лайла, – начал он, но ее уже рядом не было.
– Поверь в меня, – сказала она и открыла дверь. – Все будет хорошо.
Келл долго смотрел ей вслед, надеясь, что она не ошибается.
Ожка забилась в темный уголок под балконом дворцового патио. Капюшон надежно скрывал ярко-красные волосы. В этом диковинном замке над рекой шел какой-то бал. По камням плясали блики света, из-за дверей доносилась музыка. Ледяной воздух обжигал лицо, но Ожка не обращала на это внимания. Она давно привыкла к холоду, к настоящему холоду – зимы в этом Лондоне не шли ни в какое сравнение с ее родным миром.
Сквозь морозное стекло было видно, как люди едят и пьют, смеются и кружатся в танце, скользя по узорчатому полу. И ни на ком из них не было никаких меток или шрамов. В этом зале магия служила только для развлечения – зажигать свечи, создавать ледяные скульптуры, зачаровывать музыкальные инструменты и веселить гостей.
Такая никчемная трата энергии злила Ожку. На руке горела свежая переводческая руна, но она и без знания языка понимала, что здешние жители не ценят своих возможностей. Прожигают жизнь впустую, тогда как рядом, в бесплодном мире, люди умирают от голода.
Так было до Холланда, напомнила она себе. А теперь все меняется, мир исцеляется, расцветает, но станет ли он когда-нибудь таким прекрасным, как этот? Несколько месяцев назад этого и представить было нельзя. А теперь это кажется трудным, но не более того. Ее мир медленно расцветает под дыханием магии. А этому миру все дается слишком легко.
Сможет ли отполированный булыжник стать похожим на самоцвет?
И вдруг ей страшно захотелось что-нибудь поджечь.
«Ожка», – раздался у нее в голове укоризненный голос, тихий и дразнящий, как шепот любовника. Она прикоснулась к черному глазу – звену в цепочке, соединявшей их с королем. Ее король мог слышать ее мысли, читать ее желания – интересно, все или нет? – как свои собственные.
«Я не сделаю этого, ваше величество, – подумала она. – Если только вы сами об этом не попросите. Ради вас я сделаю все».
Связующая нить ослабла, король вернулся в глубину своих мыслей. А Ожка опять присмотрелась к танцующим.
И увидела его.
Высокий и худощавый, одетый в черное, он кружился по залу с девушкой в зеленом платье. Волосы у девушки были светлые, схваченные обручем из дерева и серебра, а у него – рыжие. Не такие красные, как у Ожки, а цвета меди. Один глаз был светлый, а другой черный, как у нее и у Холланда.
Но более он ничем не походил на ее короля. Холланд был красив и могуч, само совершенство. А этот Келл – всего лишь тощий мальчишка, ничтожество.
И все-таки она узнала его с первого взгляда, и не потому, что Холланд его знал, а потому, что для нее он светился, как огонь во тьме. Лучился магией. А когда его темный взгляд лениво скользнул за окно, сквозь тени, сугробы и Ожку, он обжег ее. Она сжалась, уверенная, что он ее увидит, почувствует, но он ничего не заметил. Ей подумалось – может быть, стекла в окнах зеркальные и гости не видят ничего, кроме самих себя. Отраженные улыбки мерцают, будто в калейдоскопе, а снаружи притаилась темнота. Ждет.
Ожка поудобнее устроилась на балконных перилах. Она забралась сюда, соорудив на дворцовой стене ступени изо льда, но сам дворец, видимо, защищен от вторжения извне. Она попыталась проскользнуть внутрь через двери на верхнем этаже и встретила магический отпор – не громкий и не болезненный, но мощный. Заклятие было свежим, магия – очень сильной.