— Истребителей тоже немного, — вступил в разговор Огарин. — Семь или восемь было уничтожено, пока «Лоредан» уходил от преследования. Но это нам не поможет. Тот флот, что мы способны выставить, не выдержит боя даже с одним псилонским истребителем. Даже с повреждённым. Возможно, я раскрываю какую-то тайну… но гарнизон располагает лишь двумя малыми перехватчиками времен Смутной Войны. И никто толком не умеет ими управлять. Новую технику нам поставлять не считали нужным…
— Ваша система давно утратила стратегическое значение! — огрызнулся Тораки. Видимо, на эту тему они хорошо поговорили прошлой ночью.
— Скоро она утратит всякое значение, — спокойно ответил капитан. — С вашего позволения я сообщу населению, чем мы располагаем.
— Как угодно, — Тораки сделал шаг в сторону.
Денис обвёл взглядом трактир. Конечно, не так уж много нас тут было… лучше бы камеру притащить, да начать трансляцию на весь посёлок… Впрочем, в общине всегда предпочитали передавать новости из уст в уста, а не по ти-ви.
— Граждане! Я у вас пробыл недолго. И честно говоря, намеревался скоро смотаться… куда подальше. Видно, не судьба. Да и привязался я к вам, — он ослепительно улыбнулся, и посерьёзнел. — Наш гарнизон, включая меня, повара и врача — пятнадцать человек. Это вы знаете. Община сможет выставить под ружьё около двух тысяч человек… верно? Вооружить мы сможем всех, тут проблем нет, старый арсенал полон. Ещё у нас есть три стационарные ракетно-лазерные установки на поле космодрома… где они расположены сказать не могу, ибо слишком секретно…
Вот тут многие не выдержали и заулыбались, несмотря ни на что. Все мы в детстве лазили по этим «секретным точкам», играли в войну. Многие и внутрь забирались, с восторгом барабанили по клавишам заблокированных пультов, крутились на креслах наводчиков, вопили: «Псилонцы с северо-северо-востока!». Кто в общине не знает, что Ново-Китеж пытались захватить именно псилонцы?
Доигрались…
— Значит, есть эти точки, — задумчиво произнёс Огарин. — Это — минус шесть человек из гарнизона. Продержатся они минуты две-три. Авось чего и собьют. Остальное… остальное отец Виталий — по вашей части. Промысел Божий, короче.
— Не лучше ли увести людей в леса? — спросил священник. — Всех? И пусть псилонцы берут этот старый космодром, до прихода наших сил?
— Нет, — отрезал Огарин. — Вот этого мы сделать не можем. Если псилонцы захватят космодром, то «Лоредан» сядет, и выгрузит свои стационарные огневые точки. Через три часа здесь будет полноценная киборгизированная крепость. Что будет тогда, хотите знать? Половина флота погибнет при штурме. Только штурма не будет. Мезонная бомбардировка — и конец псилонцам. И нам. И планете.
— А если мы вооружимся и выйдем против десанта? — требовательно продолжил отец Виталий. — Шансы победить есть?
— Нет, — так же спокойно ответил Огарин. — Никаких. Есть лишь надежда, что нам удастся задержать посадку «Лоредана» на значительное время, и псилонцы не успеют окапаться. Тогда флот уничтожит захватчиков из прошлого. А некоторые из нас сумеют уцелеть. Псилонцы имеют… имели свой кодекс военной чести, и достойное сопротивление заведомо слабейшего противника может вызвать у них уважение. Кто-то может попасть в плен, и тоже останется в живых. Вот, пожалуй, и всё, что я могу и должен сообщить.
Ещё двадцать минут назад в трактире царило оживление, немножко наигранное и бестолковое, но всё-таки… Необычные гости, возможность повеселиться в разгар рабочей недели… Теперь царила кладбищенская тишина.
Мы же и впрямь теперь — мёртвые. Все, или почти все. Не справиться нам с четырьмя десятками псилонцев, никак не справиться. Это всё равно, что толпу дикарей с дубинками пустить против танков.
А вот страха, почему-то, не было. Наверное, невозможно осознать такое — разом. Что ожили старые страхи, что вернулись враги из детских книжек, что кошмарные сны обрели явь.
— Через сорок минут, — сказал Огарин. — Возле штаба гарнизона. Мы ждем всех.
— У нас нет возможности принудить вас взять в руки оружие, — добавил Тораки. — Но и выхода другого у вас нет. Если же вдруг вы решите сдаться… покинете посёлок, укроетесь в лесах…
Он нехорошо улыбнулся.
— Система живет по законам чрезвычайного положения. Надо ли объяснять наказание за предательство Империи? Советую отправить маленьких детей и стариков как можно дальше от посёлка, им разрешено не участвовать в сражении. Пусть уходят пешком, транспортные средства псилонцы заметят. По крайней мере, ваши дети и родители выживут.
— Здесь нет трусов, офицер, — резко сказал Кононов.
— Верю, сержант. Мы ждем вас.
Тораки развернулся, и в этот миг его окликнула Эн Эйко, последние минуты стоявшая абсолютно тихо и незаметно.
— Что делать нам, офицер?
Взгляд курьера был недоуменным:
— Вы слышали приказ.
— Мы не жители планеты. Мы участники галактической регаты. У нас имеются корабли.
— Они не вооружены, девочка. Спасибо, но…
— Невооружённые, зато быстрые! Мы хотим покинуть планету.
Эн быстро оглянулась, будто ища помощи у остальных экипажей. Но, кажется, её запас неудач был не меньше моего.
— Культхос — родина трусов! — тонко выкрикнул один из похожих на подростков иномирцев. — Мы останемся здесь и выполним приказ Императора!
Один за другим они пошли к выходу, нарочито обходя Эн Эйко по дуге.
С какой же они планеты…
Гонщики в тёмной одежде проявили меньше экспансивности. Просто встали и вышли следом.
— Мне десять лет! — выкрикнула девочка, будто ища сочувствия. — Моему брату — двенадцать! Вы же не заставляете воевать своих детей!
Дядька всегда любил детвору. И своих детей, и чужих. Наверное, он был первым, от которого я ждал бы сочувствия к этим словам.
— Когда ты хлестала водку, малышка, ты объяснила, что являешься полноправной гражданкой Империи, — веско сказал он. — Ведь так?
Эн смотрела на нас. И я знал, что она видит в глазах. Презрение.
— У тебя же наверняка аТан, — сказал Огарин. — Чего ты боишься? Потерять яхту?
— Детям аТан не ставят, — выкрикнула Эн.
— Иногда ставят, я слышал. У тебя есть аТан?
— Нет!
Почему-то я ей не поверил. И никто из наших, наверное, тоже. Все слышали, что отец этих детей был с аТаном. Все знали, что их яхта стоит целое состояние.
— Ничем не могу помочь, — жёстко сказал Огарин. — Твоя подготовка нам пригодится. Я особо сообщу в донесении, что все экипажи гонщиков мобилизованы. Если вы не примете участия в сражении, вас будут искать, как дезертиров. Всё. Старший сержант Кононов, вы остаётесь за старшего. Обеспечьте явку мобилизованных.
Он вышел, следом, покачав головой, проследовал Тораки.
Эн Эйко осталась одна среди нас.
Нет, не совсем одна… в углу трактира стоял её брат. Он тоже был лишь в купальных трусах и наброшенном на плечи полотенце. Очень крепкий мальчик, кстати, наверное много занимался спортом… Вот только он тихо, беззвучно плакал.
— Отвратительно, — сказал Кононов. — Мы все здесь умрём. Если уж ваши законы признали вас взрослыми… ведите себя соответственно. Ребята! Нечего здесь больше делать! Трактир закрыт до прихода имперских сил. Все, кто уцелеет, неделю пьют бесплатно! А теперь двадцать минут, чтобы попрощаться с семьями. Сбор на площади. У кого есть транспортные средства — подгоняйте туда же, детям и старикам всё равно уходить пешком. Оружие можно не брать, капитан подыщет что-нибудь получше наших игрушек. Давайте, живо!
— С Богом… — мягко сказал отец Виталий. — Ну, мать вашу! Живо!
Почему-то мне показалось, что не деловой тон дядьки, и не пастырское напутствие отца Виталия буквально вымели наших из трактира — до давки в дверях, до толкотни и ругани… И впрямь было стыдно видеть это — плачущего мальчишку, не такого уж и маленького, наших пацанов ведь придётся силком в леса гнать, все захотят с отцами в бой; и совершенно раздавленную, униженную девчонку, которую ещё час назад все просто-напросто боялись. Тоже мне, «Дочь Кали». Не знаю, кем была эта Кали, но дочери у неё только понты разводить умеют!
Один я остался у стойки со стаканом. Мне прощаться не с кем. И эвакуировать — тоже некого. Дядька и отец Виталий глянули на меня, потом священник мягко сказал:
— Пойдём… допивай, да пойдём…
Я кивнул. Они тоже вышли.
И в трактире остались только дети-иномирцы, да я.
Впрочем, меня они, похоже, и не замечали.
— Снова! Снова, — вдруг сказал Артём, глядя на сестру. — Ну снова!
Девочка развернулась к нему, подошла — каким-то твёрдым, недетским шагом. Обняла, запахивая в свой халатик. Смешно это было, и странно — она на голову ниже парнишки, но вела себя скорее как мать…
— Не бойся, я тебя доведу, — её голос лился какой-то вязкой, обволакивающей волной. — Не бойся… ты дойдёшь… Всё будет хорошо. Всё хорошо кончится.
Артём всхлипнул, поднял голову. Встретился со мной взглядом, кажется, впервые заметил, но даже не удивился. Непонятно сказал:
— Седьмой раз!
— Вы и впрямь без аТана? — неловко спросил я.
Девочка покосилась на меня через плечо. Резко сказала:
— Иди! Что мы тебе? Если бы ты захотел помочь, мы были бы уже далеко отсюда! Мы тебе чужие, ты нам чужой!
— Я бы хотел вам помочь, — честно ответил я. — Только это ведь невозможно.
— Так и уходи! — отрезала девочка. — Что вам ещё от нас нужно?
— Это не они, это судьба, — тихо сказал мальчик.
Я поставил полупустой стакан на стойку и вышел. Отец Виталий поджидал меня у дверей, дядька уже куда-то ушёл.
Всё правильно. Они действительно мне чужие, и я им чужой, и вся наша планета для этих странных детей ничего не стоит.
А для меня она — не чужая.
— Пойдём, Лёша, — священник похлопал меня по плечу. — Сигаретку будешь?
— Давайте, отец Виталий… А не вредно, перед боем?
— Она облегчённая, быстро пройдёт…
Я вдохнул сладкий дымок марихуаны. Благодарно кивнул священнику. И мы, молча, неглубоко затягиваясь, пошли к площади.