После этого флигель и все постройки сломали, место с подземельем засыпали землей, распахали и заняли под огороды.
Ныне таинственное место лежит где-то в середине Фрязиной и застроено ли оно — неизвестно.
ДВОЙНИК В НАПОМИНАНИЕ[30]
В начале царствования Николая I в одном из петербургских ресторанов собрались вместе после долгой разлуки полковник Егор Николаевич Давыдов, известный врач Павел Смиттен и приезжий из Москвы артист Зубинин. Вечер они провели довольно весело и непринужденно. Первым поднялся, посмотрев на часы, врач Смиттен. На уговоры друзей повременить и посидеть с ними он сообщил им о странном происшествии, случившемся с ним полгода назад в Александрийском театре: в зеркале он увидел своего двойника, идущего к нему, но, оглянувшись, не обнаружил его в толпе. Однако дома вновь различил его в зеркале, в молчании следующего за ним. С тех пор, как десять часов вечера, он всякий раз различает его за собой и потому велел упразднить у себя дома все зеркала.
С недоумением слушали Давыдов и Зубинин своего удрученного приятеля. Сомнение запало им в душу. Пробило десять часов вечера. Они, словно сговорясь, подняли глаза свои на зеркало ресторана и тут все действительно увидели двойника Смиттена и удивленно воскликнули. «Мне кажется, двойник — это скорая смерть моя, — сказал Смиттен прощаясь. — И если я первым умру, то обещаю прислать своего двойника в напоминание. Вы опять увидите его в зеркале».
Друзья посмеялись над суеверием, но сговорились проследить судьбу врача и, встречаясь, всякий раз вспоминали о том.
Как-то раз Смиттен озадачил их, объявив, что видел своего двойника в саване и это наверняка предвещает его скорую смерть. Через некоторое время полковнику и артисту стало известно, что Смиттен утонул в Неве, упав с лодки.
Обо всем этом Давыдов и Зубинин разговорились, встретившись через год в знакомом им ресторане. Было за полночь, когда собрались они уходить, как дверь вдруг тихо отворилась и показалась фигура покойного Смиттена. Друзья в ужасе вскочили, но видение исчезло.
С этого момента они решили изменить свою привычку и посещать другой ресторан. Но наступила разлука, в текучке буден быстро бежало время и через пять лет, забыв о роковых двойниках, они вновь встретились и посетили знакомое им заведение.
Уже запоздно распевшийся Зубинин вдруг зашатался и упал. В зеркале против него, отчетливо различимый Давыдовым, стоял Смиттен и держал за руку другого Зубинина, который в упор смотрел на лежавшего в глубоком обмороке артиста. С большим трудом удалось привести артиста в чувство. Вернувшись домой, он сразу лег в постель, а на диване, напротив, поместился полковник, не оставивший расстроенного друга.
Едва начало светать, они услышали с улицы крики и призыв о помощи. Зубинин встал с постели, и Давыдов отметил в нем обычную живость и бодрость. Пережитое ночью казалось им теперь кошмарным сном. Крики за окном продолжались. Тогда они быстро оделись и поспешили на улицу.
В темном, узком переулке можно было различить бегущих людей. Друзья побежали им наперерез и тут увидели у фонарного столба человека, закутанного в плащ с поднятым воротником. Он поднял голову, и они узнали в нем опять двойника Зубинина. Как тень исчез он, а бегущие люди поравнялись с ними, преследуя человека с окровавленным топором в руках. Зубинин бросился на него. Тот взмахнул топором. Прежде чем полковник успел нанести ему удар саблей, убийца раскроил череп несчастному артисту.
Через несколько лет полковник Давыдов погиб в Севастополе. Неизвестно, была ли ему самому предсказана смерть его двойником. Его денщик передавал, что за год перед смертью полковник уничтожил в доме все зеркала и вел уединенный образ жизни, тоскуя.
Однажды, только если верить денщику, он был на балу, откуда вернулся расстроенный и долго после этого повторял: «Вот и за мной пришел…»
ХОЗЯЙКА БЕРНГАМ-ГРИН[31]
В одном из северных графств Англии стоит загородный дом — Бернгам-Грин, доставшийся современным его обитателям, сэру Гарри и леди Бэлл, по наследству. У дома этого есть свой дух, но владельцы, «как это бывает почти всегда с развитыми людьми, только смеялись над такого рода слухами». Они окружили себя всевозможной роскошью и не хотели ничего знать про легенду. Знакомые на радушные приглашения хозяев стекались массами в Бернгам-Грин; все находили и местность очаровательной и хозяев прекрасными людьми. Но спустя некоторое время гости уже извинялись, как-то уклончиво, в необходимости сократить свое посещение и робко отклоняли все дальнейшие приглашения хозяев. Оказывалось, что они знали уже о местном духе: некоторые утверждали, что видели его, а остальные ни за что не соглашались оставаться в «беспокойном» доме.
Сэр Гарри и леди Бэлл были крайне раздосадованы и делали все, что могли, чтобы искоренить суеверный слух. Они расследовали историю призрака, слывшего под именем «хозяйки Бернгам-Грин», и открыли, что это был, по народному сказанию, дух одной женщины, из числа их предков, жившей во времена Елизаветы, которая подозревалась в отравлении своего мужа. Ее портрет висел в одной из спальных комнат, остававшихся без употребления.
Леди Бэлл распорядилась подновить эту комнату и убрать как можно веселее. Портрет «хозяйки» был тоже вычищен и вставлен в новую раму. Напрасно! Никто не соглашался ночевать в комнате. Слуги отказывались от места, только лишь намекнут им о том, а гости после второй или третьей ночи непременно уже просят отвести им другую комнату вместо этой. Гость за гостем обращались в бегство, чтобы уже не приезжать более.
В этом затруднении сэр Гарри обратился за советом к капитану Мэрриату, своему старинному приятелю. Капитан, безусловно не веря слуху, вызвался сам погостить в «беспокойной» комнате. И предложение его было принято с радостью.
С парою пистолетов под подушкой он провел там несколько ночей совершенно спокойно и уже подумывал о возвращении домой. Но ему не пришлось отделаться так легко.
По прошествии недели, раз вечером, когда капитан Мэрриат собирался уже лечь спать, к нему постучался в дверь Лассэль, один из гостей, и пригласил пройти к себе в комнату, чтобы осмотреть нового образца охотничье ружье, о достоинствах которого они только что разговаривали в курительном зале. Капитан, уже снявший с себя сюртук и жилет, забрав пистолеты — «на случай встречи с духом», заметил он шутя, — перешел по коридору в комнату Лассэля и, поболтав с ним несколько минут о качествах нового ружья, направился обратно. Лассэль пошел с ним вместе. «Только чтобы защитить вас от духа», — сказал он со смехом, продолжая шутку капитана.
Коридор был длинный и темный, так как огни с полночи уже гасились в нем, но, вступая в него, они заметили в отдалении тусклый свет, который видимо приближался с противоположного конца, и свет этот держала в руках женская фигура. Дети нескольких семей помещались над ними — в верхнем этаже, и Лассэль подал мысль, что это, должно быть, которая — нибудь из дам идет в детскую, навестить детей. Капитан, вспомнив, что он только в брюках и рубашке, нашел неловким показаться даме в таком костюме и увлек своего спутника в сторону. Но конец мы передадим собственными словами рассказчицы:
«Комнаты расположены были по коридору одна против другой и сообщались с ним двойными дверями. Отворяя первую дверь, вы попадали как бы в маленькую переднюю и находили там вторую дверь, вводящую уже в самую спальню. Многие, входя в свою комнату, затворяли за собою только эту вторую дверь, оставляя первую неприкрытой. Лассэль и мой отец сунулись в одну из таких каморок и получили таким образом возможность укрыться, засев за полуоткрытою дверью.
Там, в потемках, они прикорнули оба, и я уверена, потешались внутренне странным положением, в котором вдруг очутились. Их удерживало от громкого смеха разве только опасение выдать себя в своем незаконном убежище и испугать, с одной стороны, обитателя спальни, перед которой они поместились, а с другой — даму, приближавшуюся к месту их засады.
Приближалась она очень медленно, или так по крайней мере казалось им. Но сквозь щелку в дверях они могли наблюдать за светом ее ночника. Мой отец упорно заглядывал в эту щелку и вдруг полусдавленным шепотом воскликнул:
— Лассэль! Ради Бога! Это она!..
Он изучил очень внимательно портрет предполагаемого привидения, он отлично знал все подробности ее одежды и облика и уже не мог сомневаться ни в красном атласном саке, ни в белых корсаже и юбке, ни в высоких бриджах, ни в положенных подушкой волосах этой фигуры, которая к ним теперь подходила.
— Великолепная гримировка! — заметил отец шепотом, — но кто бы под нею ни скрывался, я покажу ему, что такими штуками меня не проведешь!
Лассэль, однако, не отозвался ни словом. Был ли это подлог или нет, — он, во всяком случае, не увлекался соблазном лицезреть „хозяйку дома“. А она все подвигалась, медленно и с достоинством, не глядя ни в ту ни в другую сторону, между тем как отец мой взвел курок пистолета и уже готов был к свиданию. Отец полагал, что она пройдет дальше, мимо их пристанища, и намерен был следовать за нею и вызвать на разговор, но вместо того тусклый луч света, поравнявшись с дверью, вдруг остановился.
Лассэль дрожал. Он был далеко не трус, но нервозен. Даже мой отец, со своими железными нервами, притих невольно.
Еще мгновение, и лампа двинулась опять, и все ближе, ближе… И из-за притворенной двери, точно и в самом деле надо ей было видеть, кто там сидит, выглянули на них пытливо и вопросительно бледное лицо и недобрые глаза „хозяйки Бернгам-Грин“.
В то же мгновение отец мой распахнул дверь и предстал перед нею. Она стояла в коридоре совершенно такой же, как изображена на портрете в своей спальне, но с улыбкою злорадного торжества на лице. И, раздраженный этим выражением ее лица, едва ли сознавая, что делает, отец мой поднял пистолет и выстрелил в фигуру чуть ли не в упор. Пуля пробила дверь комнаты, противоположной той, у которой они стояли, а „хозяйка дома“, с тою же самою улыбкою на лице, направилась к стене и скрылась за нею.