– Я такого не говорил.
– Халид – неплохой повар.
– Имел замечания?
– Типа, щи недосолил? – с иронией поинтересовалась она.
– Не утрируйте.
– Ни в чем плохом не замечен.
– Уволили почему?
– Материальные затруднения. Нечем платить. – Она поднялась на ноги и сказала: – Теперь мне нужно идти. Передайте Михаилу, что порядочные мужчины, когда назначают встречу, приходят сами, а не присылают друзей. Пусть не звонит, ни на какие сомнительные встречи я больше не соглашусь. Прощайте!
Кречетов проводил ее взглядом и вдруг заметил, что Ирина Владимировна сидит за соседним столиком.
Поймав его взгляд, она поинтересовалась:
– Что вас удивило?
– Как вы здесь оказались?
– Да вы же сами сказали, если надоест, хлопнуть дверцей. Вот я и хлопнула.
Кречетов пересел за ее столик и поднял руку, подзывая официанта.
– Раз уж мы здесь, давайте пообедаем, что ли… – И, обратившись к официанту, сказал: – Принесите меню.
Ирина Владимировна сняла куртку и повесила на спинку соседнего стула, потом взглянула на Кречетова.
– Знаете, на чем приехала женщина, с которой вы говорили?
– На вертолете?
– Ну, где-то так… Ценовой эквивалент вполне соответствует. И знаете, чем она меня удивила?
– Чем?
– Прежде чем выйти из машины, эта дама сняла дорогое брендовое пальто и напялила на себя что-то невообразимо убогое и дешевое. Потом нахлобучила на голову ужасную шляпу.
– Откуда вам это известно?
– Ее водитель припарковал «Бентли» рядом с вашей машиной.
– Спасибо за информацию.
– Просто для сведения: если бы я решила кого-то разжалобить или захотела что-нибудь выпросить, я бы оделась так же. Не знаете, что это значит?
Кречетов ответил в той же стилистике:
– Если бы со мной был Михаил, она бы сообщила ему, что приехала сюда на троллейбусе.
Ирина Владимировна предположила:
– Считаете, это инсценировка?
– Реальная постанова, – ответил Кречетов.
Глава 16. Два портрета
Ирина Владимировна и Кречетов расстались в прихожей дома Самаровых. Она поднялась по лестнице в свою комнату, а он задержался, встретив домоправительницу.
– Вы, я смотрю, подружились, – сказала Эмма Леонидовна.
– Даже если так, вас это не касается, – сухо заметил Кречетов.
– Не хотела вас обидеть, простите.
– А разве вы сказали что-то обидное? – с видимым безразличием спросил он.
– Нет-нет, конечно же нет. Все дело в том, что я с недоверием отношусь к этой особе. Юлия говорит…
– Меня не интересуют подробности, – оборвал ее Кречетов. – Не знаете, где сейчас Леся? Надеюсь, она вернулась?
Притворившись, что не расслышала последнее замечание, Эмма Леонидовна быстро переключилась:
– Леся прибирается в библиотеке. Поднимитесь на второй этаж, она наверняка еще там.
– Благодарю, – Кречетов слегка поклонился и направился к лестнице.
– Плащ оставляйте в прихожей! – громко сказала домоправительница, и это замечание стало ее сатисфакцией. Но и этим она не ограничилась, добавив к сказанному нечто провокационное: – Здесь его никто не украдет!
Кречетов тем временем поднялся на второй этаж и вошел в гостиную, освещенную напольным светильником с большим абажуром. В его световой круг попадали рояль, часть ковра и один диван. Противоположный край комнаты, где расположились старинные буфеты и горки, тонул в полутьме. Вероятно, поэтому Кречетов не сразу заметил женщину, стоящую возле застекленной витрины. Он подошел ближе и узнал Ольгу.
Она испуганно обернулась:
– Господи! Как же вы меня напугали!
– Простите.
– Что за манера подкрадываться со спины?
– Вы были слишком увлечены, – улыбнулся Кречетов и взял из ее рук небольшую белую статуэтку. – Красивая… Интересуетесь?
– Люблю старинные вещи. Здесь их можно как следует рассмотреть и потрогать. В музеях это невозможно.
Кречетов оглядел статуэтку:
– Фигурка женщины. Мрамор?
– Бисквит.
– По-моему, это кондитерский термин.
– Так называют обожженный, но не глазурованный фарфор, – сказала Ольга.
– Старинная?
– Статуэтка сделана в позапрошлом веке.
– Как вы определили?
Она перевернула фигурку и посветила телефоном в ее пустое нутро:
– Здесь есть клеймо.
– Гарднер, – прочитал Кречетов. – А что означают цифры?
– Порядковый номер изделия.
– А как вы определили время изготовления?
– Все очень просто, – сказала Ольга. – Такое клеймо на фабрике Гарднера использовали в последней четверти позапрошлого века.
– Откуда такие познания? – Кречетов удивленно покачал головой и поставил статуэтку на полку. – Преподавателю литературы это не свойственно.
Усмехнувшись, Ольга затворила застекленные дверцы витрины.
– Мать работала оценщиком в антикварном магазине. От нее мне перепали кое-какие знания. Видите это блюдо? – она постучала ноготком по стеклу и посветила телефонным фонариком: – Это мейсенский лук. Узор, созданный на фабрике в городе Мейсен в восемнадцатом веке.
– Как интересно, – Кречетов взглянул на блюдо ради приличия и нетерпеливо спросил: – Горничную Лесю не видели?
– Кажется, она в библиотеке, – сказала Ольга и, попрощавшись, заметила: – Набегалась за день так, что ноги отваливаются. Сейчас же пойду спать.
– Спокойной ночи, – Кречетов любезно раскланялся.
Войдя в библиотеку, он сразу увидел Лесю. Она стояла у столика с бокалом в руках.
– Решили выпить шампанского?
– Вот только не скажите так Эмме Леонидовне! – сказала Леся и продемонстрировала ему бокал со следами ярко-розовой помады. – Юлия Сергеевна всегда так делает: где допьет, там и оставит, а нам – убирай.
– Я понял. Можем поговорить?
Леся отставила бокал и взялась за тряпку. Она протерла стол, подошла к картине, смахнула пыль с горизонтальной части багета и только потом спросила:
– О чем?
– Кому-нибудь еще рассказывали про смятую постель?
– Только вам.
– Прошу и впредь не распространяться.
– Знамо дело, не буду, – буркнула Леся. – Зачем мне лишние неприятности?
– Вы думали, кто это мог быть? – спросил Кречетов.
– Чего? – горничная сделала вид, что не поняла.
– Кто мог лечь в ту постель?
– Откуда мне знать? Я же там не была.
– Да будет вам, будет… – пристыдил ее Кречетов. – У Самаровых вы давно, знаете их привычки. Неужели ничего не приходит в голову? Нет ни одной догадки?
Леся энергично помотала головой, давая понять, что в голове нет ни одной мысли на этот счет.
– Тогда сделаем так… – мягко проговорил Кречетов. – Давайте я подскажу.
– Давайте.
– Возможно, это была Кира?
– У Киры есть своя комната.
– Она могла прийти туда с Глебом. Вы же говорили, что сменили наволочки на обеих подушках.
– Когда Кира остается у Глеба, они спят в его комнате на первом этаже. Но мы это не обсуждаем. Не дай бог, дойдет до отца.
– Я знаю. Эмма Леонидовна говорила, – заметил Кречетов и продолжил: – Сам был молодым, знаю, как это делается. Предположим, Глеб и Кира случайно оказались на третьем этаже. Когда приходит желание, любое место – рай в шалаше.
– Да ну вас! – зарделась горничная и смущенно замахала рукой.
Кречетов достал платок, развернул его и показал Лесе сережку:
– Знаете чья?
– Не знаю! – ответила горничная.
Ему вдруг показалось, что она чего-то недоговаривает. И дальше, сколько бы Кречетов ни спрашивал, его вопросы не достигали цели, а ее ответы не давали зацепок, пока он вдруг не спросил:
– Вы кого-то боитесь?
– Бог с вами! Кого мне бояться?
– Вы даже не взглянули на сережку, но ответили, что не знаете, чья она, – сказал Кречетов. – Почему?
– Я посмотрела. – Леся покосилась на платок, в котором лежала серьга. – Вот, пожалуйста, я смотрю.
– Нет, значит, нет. – Кречетов свернул платок и убрал в карман. – Еще раз попрошу никому не передавать наш разговор.
– Как скажете, – согласилась горничная и вдруг затараторила: – Помните, я сказала: когда забирала у старухи поднос, заметила, что она ни к чему не притронулась?
Заинтересовавшись, Кречетов промычал в ответ нечто маловразумительное.
Леся продолжила:
– Так вот, я вспомнила, что на подносе был стакан с остатками молока.
– Стоп! – Кречетов сделал жест, повелевавший замолчать. – Почему сразу не рассказали?
– Так вы про молоко и не спрашивали. Я ж его не приносила, вот и забыла.
– Кто мог его принести?
– Не знаю, – горничная пожала плечами.
– Стакан с молоком был в комнате, когда вы принесли ужин?
– Если бы он был, поднос не поместился бы на столе, стакан бы помешал.
– Значит, между двумя вашими визитами в комнату Полины Аркадьевны там побывал кто-то еще?
– Я этого не видела и подтвердить не могу, – категорически заявила Леся.
– Во сколько вы отнесли ей ужин?
– Да что же я, помню, что ли?
– По-моему, около восьми, – подсказал Кречетов. – А забрали во сколько?
– Десяти еще не было…
– А если точнее?
– В половине десятого. Старуха уже спала. И вот что я думаю: молоком она запила таблетки. Бутылка-то с водой была не открыта, – Леся перешла к следующей картине и начала протирать багет.
Кречетов тоже подошел, чтобы рассмотреть поясной портрет, изображавший бородатого мужчину лет пятидесяти или несколько старше. Портретист не потрудился выписать интерьер, но было очевидно, что бородач сидит за столом в своем кабинете. В отличие от второстепенного антуража выражение лица, презрительный изгиб губ и упрямый росчерк бровей были выписаны очень искусно. Во всем облике мужчины чувствовались непередаваемая сила и мощная стать.
– Знаете, чей это портрет? – спросил Кречетов.
– Хозяйского прадеда. Того самого доктора, чей был особняк.
– Да ну… – Кречетов вгляделся в лицо на портрете. – Серьезный был человек.
– Знамо дело, профессор.
– А это кто? – Кречетов указал на карандашный рисунок, взятый под стекло и в золоченую раму.