Кречетов подошел к стопке нот и отрывисто спросил:
– Раньше его играли?
– Этот вальс? – Она покачала головой. – Нет, никогда.
– Почему изо всей стопки нот выбрали именно эти?
– Название красивое: «Тенета любви». Слово устаревшее, напоминает сеть птицелова. Подумалось, что кто-то из обитателей дома запутался в любовной сети.
– Так и есть. Здесь убивали людей.
– Из-за любви?
Не ответив, Кречетов поднял голову и стянул с верхней полки старинные чертежи. Первый же ватманский лист всецело его увлек. Он развернул чертеж и сказал:
– Это музыкальная зала… – Потом ткнул пальцем в неглубокую нишу: – Вы помните ее? Она там была?
Ирина Владимировна удивленно пожала плечами:
– Кажется, нет.
Но в этот момент за их спинами прозвучал властный голос Эммы Леонидовны:
– Что здесь происходит?! По какому праву вы роетесь в семейных документах?
Она решительно подошла, вырвала у Кречетова чертеж и стала его сворачивать.
Он обронил:
– Не спешите…
– Что еще?! – с вызовом спросила она.
– Взгляните на чертеж, вас это заинтересует.
Эмма Леонидовна развернула лист и осведомилась:
– Это музыкальная комната?
– Там написано, чертеж тысяча девятьсот первого года.
– А это что? – она указала на нишу. – Теперь там стена.
– Та самая, проклятая, которая так вас интересовала.
Силясь понять значение слов Кречетова, Эмма Леонидовна замерла, потом взыскательно его оглядела:
– Вы в этом уверены?
И Кречетов ответил:
– Никто не помешает проверить.
В наполовину ошкуренной зале, у стены, соединяющей две коринфские полуколонны, стоял рабочий с кувалдой. Чуть поодаль – Кречетов, Ирина Владимировна и Эмма Леонидовна.
Рабочий с готовностью смотрел на домоправительницу.
Она подала знак:
– Начинай!
Несколько ударов обрушили среднюю стену. Последующие расчистили широкий проход в неглубокую нишу. Первой туда заглянула Ирина Владимировна и тут же отпрянула. Глазами, полными ужаса, она посмотрела на Кречетова, и закрыла рукой рот, чтобы не закричать.
– Эй, ты! Вон отсюда! – скомандовала Эмма Леонидовна.
Рабочий бросил кувалду и вышел из залы.
Перешагнув через битые кирпичи, Эмма Леонидовна пробралась внутрь проема. Там на полу лежали два мумифицированных трупа в лохмотьях некогда нарядной одежды.
Она покачала головой:
– Я так и знала. – По выражению лица Эммы Леонидовны было видно, что она воспринимает ужасную находку словно благую весть. Наконец она получила ответ на все свои вопросы. – Те самые любовники, их замуровал доктор Самаров. Теперь их тела предадут земле, и все несчастья в нашем доме закончатся.
Чувствуя себя все хуже и хуже, Кречетов прислонился к полуколонне.
Взглянув на него, Эмма Леонидовна проронила:
– А вам надо вызвать «Скорую помощь».
– Что?..
– В последние дни вы выпили не меньше двух литров отвара белладонны. Как бы не кончились.
– Чудовище. – Кречетов побледнел и заговорил, делая перерывы: – У меня есть доказательства… Вы убили Полину Аркадьевну за то, что она хотела сказать Михаилу про Глеба и Юлию… Выбросили из окна Лесю: она увидела, как вы несли старухе молоко… Опоили водителя антигистаминами, что привело к его смерти… – Он стал сползать по колонне, но Ирина Владимировна поддержала его.
– Все это правда? – упавшим голосом проговорила она.
– Не строй из себя дурочку, – сказала домоправительница. – Во всем виновата твоя дочь, она совратила нашего мальчика и погубила его. У Глебушки было все: хорошая невеста, светлое будущее… Никто кроме меня не мог его защитить! Я – старая, и мне уже все равно. А мальчику еще жить, да жить.
Кречетов обессиленно спросил:
– Глеб в меня стрелял?
– Глеба не трожь! Я стреляла! И только я!
– Это вы врете…
– Все равно ничего не докажешь! И Михаил будет на моей стороне! – Эмма Леонидовна взглянула на него и крикнула Ирине Владимировне: – «Скорую» вызывай! Еще один мертвец в доме не нужен!
Эпилог. Месяц спустя
Кречетов подошел к подъезду и нажал на кнопку звонка.
Ему открыла новая горничная Самаровых:
– Здравствуйте. Вы к кому?
– Моя фамилия Кречетов. Михаил Иванович дома?
– Сейчас доложу. – Она отступила в сторону и пропустила его в прихожую. – Давайте ваше пальто… Здесь подождите.
Взбежав по лестнице, горничная вскоре вернулась в сопровождении Михаила.
Раскинув руки, он, по-медвежьи косолапя, направился к Кречетову:
– Почему не позвонил, не сказал, что выписался? Я бы тебя встретил!
Они обнялись, и Михаил распорядился:
– Идем ко мне в кабинет.
Устроившись в креслах, они немного помолчали. Каждый надеялся, что разговор начнет другой. Кречетов опасался касаться темы семьи, а без нее разговор терял всякий смысл.
Первым начал Самаров:
– Хочу поделиться радостью: мы с Юлькой ждем прибавления.
– Поздравляю. – Ограничившись только этим, Кречетов не хотел углублять тему.
Однако Михаил сам ее углубил:
– И не смей меня осуждать. Я люблю ее, на остальное плевать.
– А я и не осуждаю.
– Глеб съехал и уволился, – продолжил Михаил. – Они с Кирой разошлись, и я этому рад.
– Что ни делается, все к лучшему…
– Спасибо тебе, Максим. В доме, наконец, воцарился покой.
– Останки похоронили? – спросил Кречетов.
– Преданы земле, как говорится.
– Ну что же… Хотя бы это.
– Хочу попросить у тебя прощения, – проговорил Михаил. – В какой-то момент я перестал в тебя верить.
– Да я и сам-то не очень верил. Хотя, – усмехнулся Кречетов, – теперь понимаю, что я не сходил с ума. Причина галлюцинаций известна.
– Отварами белладонны Эмма Леонидовна расширяла тебе сознание, – с печалью в голосе сказал Михаил.
– Где она сейчас?
– Ее увезли в СИЗО.
– Призналась?
Михаил кивнул.
– Я нанял ей адвоката и сделаю все, чтобы скостить срок. Денег не пожалею.
– Из-за таких как ты, Миша, у нас хреновое правосудие. Жить надо по совести.
– Спасибо, научил. Как ты не понимаешь, все эти годы она была мне вместо матери.
– Это – беда, – согласился Кречетов. Поднявшись с кресла, он попросил: – Можно я загляну в ту самую комнату?
Михаил тоже встал:
– Тебя проводить?
– Я сам, – сказал Кречетов и вышел из кабинета.
Открыв дверь, он спустился по ступеням и вошел в музыкальную залу. Оглядел стены и потолок, прислушался, и до него донесся звук быстрых шагов.
Кречетов обернулся и увидел взволнованную, запыхавшуюся Ирину Владимировну.
– Ты здесь… – всхлипнула она и бросилась ему на шею.
Кречетов обнял ее, прижал к себе, и они стали покачиваться, как будто услышали звуки вальса.