Мы оказались в небольшом городском парке, который был популярным местом для других ищущих вечерних прогулок до комендантского часа. Мы обнаружили, относительно уединенное место среди деревьев и расположились на траве. Люк нес небольшую корзинку все время и показал ее содержимое: пирожные и бутылку вина. У него не было достаточно денег, чтобы разбрасываться на такого рода вещи, но я знала что лучше не протестовать. Это было уже сделано. Независимо от того, чем он должен был пожертвовать, это стоило того в чем он был заинтересован.
У него был другой приятный сюрприз для меня: книга. Мы постоянно торговали романами взад и вперед, и когда я легла на траву, скользя по страницам, странный теплый покой расцвел во мне.
— В следующий раз принеси свою скрипку, — сказала я, положив книгу. — Я хочу снова услышать как ты играешь.
Он потянулся ко мне, его рука нашла мою. Мы переплели наши пальцы вместе и смотрели на закат. — Не здесь, — сказал он, — Не хочу публичных концертов.
— Ты для всех само очарование, — сказала я. — Весь город встанет в линию и станцует по твоей команде, прямо как мальчик-крысолов из сказки.
Он засмеялся, таким золотым смехом звучал каким не бывает даже солнце. — И что потом я будут с ними делать?
— Выстроишь и пошлешь их подальше чтобы мы могли остаться одни.
— Мы одни, — сказал он, снова смеясь. — Вроде как.
Я перевернулась и наклонилась к нему. Нас окружили тени, падающие от окружающих деревьев. — Одни, наконец.
Я опустила губы и поцеловала его, что удивило нас обоих. Я не хотела этого делать. Мы никогда не целовались раньше. Я сдерживала себя от него, зарабатывая наказания от Бастьена. Я никогда не могла заставить себя брать энергию Люка и сократить его жизнь. Тем не менее, что-то пришло ко мне именно тогда. Это, возможно, было мое более раннее серое настроение или чувства, которые устрашающе походили на любовь во мне. Независимо от того, что это было, будучи суккубом, это не имело значения.
Ну, не имело, пока его энергия не начала перетекать в меня. Наш поцелуй становился более интенсивным, наши губы, более требовательными. Его душа блистала настолько ярко, что даже одного поцелуя было достаточно, чтобы испытать его энергию. Это было великолепно. Все мое тело трепетало и от этого, и от его прикосновения.
Он обернул руку вокруг моей талии, и несознательно, я начала расстегивать рубашку. Он перевернул меня так, чтобы теперь я была на спине, и его рот опустился на мою шею. Юбки до колен этого времени дали ему легкий доступ к моей ноге, и я прижалась к нему ближе, дергая за одежду, пока его голодные губы двигались все дальше и дальше вниз. Все время та красивая жизнь наполняла меня. Я тонула в этом.
Когда его губы достигли ложбинки между моих грудей, словно какой-то толчок вернул его к реальности. Он остановился, обвел рукой мои волосы и посмотрел прямо в глаза.
— Боже, — сказал он. — Мы не можем. Не сейчас.
Извечная мантра всех высоконравственных мужчин.
— Мы можем, — сказала я, удивляясь умоляющей нотке в моем голосе. Это была своего рода привязанность, которую я чувствовала разговаривая с ним, без всяких обсуждений на повестке дня Ада. Я хотела… нуждалась в том, чтобы быть к нему ближе.
Он вздохнул:
— Сьюзет, Сьюзетт. Я хочу. Но я хочу чтобы мы поженились. Я не могу, не могу так поступить с тобой, только если ты станешь моей женой. В противном случае все это незаконно.
Я смотрела на него, неопределенность смешалась с желанием. — Ты… ты делаешь мне предложение?
Люк задумался об этом на мгновение и затем снова усмехнувшись, выдал мне одну из своих сияющих улыбок, которые никогда не могли остановить мою сердечную гонку. — Да. Думаю да. Мы должны подождать немного, до тех пор как у меня будет больше денег. Но когда война кончится, все будет хорошо.
Эта война никогда не закончится, подумала моя хмурая половина. Но сейчас это не казалось реальной проблемой. А вот его желание жениться на мне было. Конечно это было невозможно. Теоретически я могла бы трансформироваться так, чтобы быть с ним одного возраста, все это время ища суккубовского секса на стороне. Некоторые суккубы так и делали, заводя бесчисленных мужей на протяжении столетий.
Большинство даже не уходили. Они сразу исчезали. Их брачные клятвы ничего не значили.
Глядя на него сейчас, в его горящие любовью глаза, я ощущала, что мое сердце разрывается на части. Если бы я сказала «да», он бы снова обнял меня и занялся со мной любовью. Если бы я сказала «нет», он не стал этого делать не по злобе, а потому что был благороден. Все могло быть так просто. Сказать «да». Пообещать выйти за него замуж и принять его сейчас. Я могла исполнить желание моего сердца, тоску моего тела, и укрепить мое хорошее положение в аду. Я могла бы оставить его после свадьбы. Или еще проще — разорвать помолвку.
Все, что я должна была сделать, это дать ему нечестное «да». Секс с ним не был правильным без этого. Действительно, это было удивительно, он не настаивал на том, чтобы ждать до брака. Обязательство было достаточно очевидно. Он верил в меня. Он полагал, что я была хорошим, честным человеком. Если бы я сказала, что люблю его и буду верна ему навсегда, то он принял бы это. Просто сказать «да».
Но слова застряли в горле. Я не могла лгать ему. Я не могла позволить ему узнать, какая я на самом деле. И поскольку его вялая жизненная энергия горела во мне, я поняла, что не могла украсть больше у него. Вина того, что я сделала уже, сильно давила на меня. Это только было самое малое насыщение, но и оно отняло много времени его свободной жизни. И если бы я действительно отказалась от брака после того, как мы занялись сексом, то он думал бы, что мы сделали ошибку. Грех. Пометка о неблагонадежности на его душе.
Я переместилась и сидела.
— Нет, — сказала я. — Я не могу выйти замуж за тебя.
Его счастливое лицо оставалось неизменным. «Это не должно случится прямо сейчас. И речь совсем не о… об этом». Он показал туда, где я только что лежала в траве. «Как я сказал, мы так или иначе не сможем пожениться некоторое время».
— Нет, — повторила я, мое сердце разрывалось. — Я не могу …, я не могу выйти замуж за тебя. Никогда. — Я не могу причинить тебе боль. Я слишком забочусь о тебе. Я не могу взять твой свет из мира.
Должно быть, он увидел что-то в моем лице, то, что донесло истину моих слов. Его улыбка исчезла. Солнце скрылось за облаками. Мое сердце разбилось. Я поспешно встала, вдруг не в состоянии смотреть на него. Что было не так со мной? Я не знаю. Все, что я знала, что я не могла оставаться там. Я не могла оставаться там и видеть что он страдает. Если бы я осталась, я бы начала рыдать. Я почувствовал что слезы начинают жечь мои глаза.
— Сьюзетт, подожди!
Я поспешила скрыться, но вскоре услышала что он бежит за мной. Даже после моего отказа, он не казался сердитым. Он беспокоился, волновался за меня. Это я ненавидела еще больше. Я хотела, чтобы он впал в ярость. Нет, только не таким образом… это бы его ранило, а так он будет уважать меня и мой выбор.
И именно поэтому я должна была держаться от него подальше. Не только сейчас, но всегда. Теперь я знала, что я не могла быть рядом с кем-то о ком я заботилась. Я не могла смириться с мыслью, что причиняю боль любимому человеку. Я не могла выдержать мысль, об осуждении доброй душа. Где-то, так или иначе, после столетий беспечного причинения вреда другим, я начала двигаться ужасно криво, как суккуб. Как? Когда? С Никколо? Может быть это сложенные воедино поврежденные мною жизни и души, наконец, негативно сказываются на мне?
Я направилась обратно к магазину шляп. Бастьен и я жили над ним. Я еще слышала Люка за мной, он кричал мне, что все в порядке. Я знала, что если я окажусь внутри, он не вломится следом за мной. Он, наверняка, будет стучать вежливо в дверь, но уйдет, если Бастьен скажет ему.
Я срезала путь, пройдя позади некоторых зданий вдали от главной дороги. Я знала этот путь хорошо, но теперь там было темно, сильно ограничивало мой обзор, так что я не видела солдата, пока я не врезалась прямо в него. Он так и остался на месте настолько неколебимо, что было похоже что я случайно столкнулась с одной из стен здания. Я отшатнулась назад, и он поймал меня за плечо.
— Полегче, — сказал он. Его французский был с сильным немецким акцентом, но с артикуляцией все было хорошо. — Навредишь сама себе.
Для человека он был гигантом, молодой и не дурен собой. Я не могла точно сказать в сумерках, но его форма судя по всему была офицерская. Он улыбался мне и не отпускал мое плечо.
— Спасибо, — сказала я скромно. Я попыталась изящно сделать шаг назад, но его хватка была сильной.
— Вам не следует тут находиться, — добавил он. — Опасно. Приближается комендантский час.
До комендантского часа было еще далеко, несмотря на темное небо. Он смотрел на меня пока говорил. Юбку я поправила пока бежала, но несколько пуговиц на блузе исчезли с Люком и этого не исправить. Что обеспечивало довольно хорошее преимущество моего лифчика и декольте.
— Мой дом совсем рядом, — сказала я. — Я только… Я пойду.
Рука на плече так же держала меня, но его другая рука проскользнула в вырез моей блузы и пробежалась по моей груди. Великолепно. После всех глубоких и травматичных приключений, которые случились сегодня в моей проклятой суккубовской жизни, последняя вещь в которой я нуждалась — это кайфовать от прикосновений нациста.
Черте что. Существовало кое-что похуже.
— Отпусти ее.
Голос Люка раздался позади меня и я вздрогнула. Я надеялась, что потеряла его в погоне, но если он видел, что я иду в этом направлении, он задал себе вполне хороший вопрос какими путями я добираюсь до дома.
— Уходи, — сказал офицер. — Тебя это не касается.
Кулаки Люка сжались.
— Отпусти ее, — повторил он. — Повторять я не собираюсь.
Офицер рассмеялся, но это был резкий, ужасный звук.
— Ты ничего не будешь говорить мне.