траву: кот успел увернуться. Прыгаю снова, продолжая выть. Вновь мимо. Такой огромный, но быстрый. Непривычно. Кровь бурлит, вспоминаю мягкий комок боли со светлой шерстью и глаза его отца. В моей стае будут его волчата. Я прыгаю снова.
Мы с котом словно играем в догонялки, и кажется, что я для него скорее мышь, чем угроза. Мое отчаянье его забавляет. Стальные когти все чаще проходят в опасной близости от моего горла. Мокрый мох на камнях скользит, лапы разъезжаются, и я падаю навзничь. Кот нависает надо мной. Мурчать перестал уже давно: видать, смирился, что добровольно в пасть не сунусь. Ухмыляется, как это умеют только коты. Говорит, растягивая слова, но я не разбираю его речь. Потом понимаю: он пытается лепетать со мной – со мной! лучшей дочерью Матери-Охотницы! – по-людски. Рычу в ответ, лихорадочно ища выход. Мягко обхватывает лапой мою шею, выпуская стальные когти и прижимая их к горлу. Говорит уже на нашем языке:
– Я, красавица, спрашиваю: за каким делом ты к моим цветам полезла?
Речь – удел слабого, но коты ее любят. Тяну время:
– Щенку.
– О-о-о-о, – он мерзко хихикает. – Какая ответственная мамаша. А давай знаешь как? Я тебя пощажу, и будешь носить моих котят. Забавная будет женушка-волчица! Таких еще ни у кого не было…
Шерсть встает дыбом от одной мысли. Вспоминаю щенков, как они во время игр изворачиваются из хватки отца, и внезапно, словно удача Светлого и правда помогает моей, повторяю маневр и отбрасываю кота от себя. Не даю опомниться, прыгаю ему на грудь и впиваюсь в горло. Противник замирает и тихо хрипит:
– Бери что хочешь, только отпусти…
Нет веры котам. Хочу сомкнуть челюсти, но он молит снова:
– Буду твоим верным псом, клянусь Луной и Лесом! Только пощади.
Веры котам нет, но клятвам – есть. Луна и Лес не прощают солгавших их именем, и плата будет в разы страшнее, чем простая месть волчицы. Я разжимаю зубы. Велю сорвать мне цветок и трусцой бегу обратно, к логову. Он – следом, по вершинам деревьев, и лишь несколько не примялись под его весом. Отъелся на бедных путниках котище. Ничего, со мной сгонишь жирок.
Упиваюсь гордостью. Мать-Охотница будет польщена: ее кровь победила кота и заставила того ходить в моих служках. Сильная кровь.
У тропки в свою пещеру принюхиваюсь и чувствую странное. Посторонние нотки, каких тут никогда не было. Мерзкий запах котяры почти забивает их, и я не могу разобрать четко. Пахнет бедой и ужасом. Я ускоряюсь, переходя на столь непривычный вне охоты бег. Что-то случилось. Что-то, чего быть не могло.
Логово разорено. У входа – обглоданная чужими, взрослыми челюстями добыча, которую я принесла щенкам. Вхожу внутрь, кот жмется у стен. Я полагала, что знаю о ярости и злости все, но ошибалась. Впервые испытываю их по-настоящему.
Пещера тиха. Внутри – непривычно недвижимые комочки шерсти: не прыгают, не лают, не бегут встречать. Бесполезный среди них. Что ж, мой сын и вправду умер не от яда. Не сдерживаясь, наклоняюсь и лижу малыша. Прости. Я пыталась спасти тебя от одной смерти, но пришла другая. В глубине пещеры замечаю слабое шевеление. Это уже не щенок. Подхожу ближе.
Узнать Светлого практически невозможно. Кто бы ни сделал с ним такое, это явно был чужак, никогда не слышавший о Законе: стая не издевается ради боли. Зря ты все-таки передал свою удачу мне, очень зря. Оставили умирать самым позорным образом. Узнаю его только по глазам: ни у кого больше не видала таких глаз. Жаль, что редко обращала на них внимание, играя с мягкой шерстью… Он хрипит. Я не понимаю, наклоняюсь ближе, но вездесущий котяра, прикрыв лапой нос, оказывается быстрее. Внимательно слушает, поворачивает ко мне голову и с сомнением произносит:
– Говорит, Мать разозлилась. Хотела, чтобы лишь у нее были щенки с красивой шерстью.
Безумие. Этого быть не могло. Наклоняюсь к Светлому, тихо рычу. С тобой-то так за что? Без тебя у нее нужных щенков не будет. Хрипит в ответ, и теперь кот не нужен, чтобы разобрать. Пусть хочет сколько влезет. Я к ней не пошел. Сказал, что ты – моя стая.
Закрываю глаза. О, гнева сейчас во мне в разы больше, чем крови Матери. Говорю последнее, что он услышит:
– Ты уйдешь к детям достойно. И я за вас расплачусь сполна.
Благодарно лижет мне лапу, подставляет горло и ждет. Я впиваюсь, перегрызая артерию и обрывая его жизнь. Он умирает, как и жил, – с немой благодарностью и верой. Он знает: я отомщу и за него, и за детей. Кот переминается с лапы на лапу и нервно машет хвостом:
– Дай угадаю, сейчас ты втянешь меня во что-то смертоубийственное, кровавое и опасное?
За всю жизнь я не слышала столько разговоров, сколько за сегодня. Он начинает утомлять, но в моем деле и вправду может оказаться полезен. Киваю, задумчиво глядя на мужа и детей. Кот расплывается в улыбке:
– Знаешь, ты все больше мне нравишься.
По Закону честь уйти в огне принадлежит только и исключительно Матери-Охотнице. Те, кого заберет огонь, побегут с Вечной Охотой по небу и будут охотиться на Луну. Но Мать нарушила Закон, и я позабочусь, чтобы ей такой почести не оказали. А вот они… они достойны. У Светлого не было ни шанса против охотниц. Он и дети были слишком слабыми в мире сильных. Он пытался защитить малышей и верность мне, хоть проще и разумнее было бы позволить Матери сделать, что она хотела, или же и вовсе сбежать из пещеры: его шаги слишком легки, чтоб отследить. Но он остался и принял бой. Поступок, достойный великого охотника.
Мы с котом стащили тела вглубь пещеры, служившей мне когда-то логовом. Светлый внизу, дети на нем. Укрыли их сухими листьями и, порыскав немного по округе, вышли к одному из вечногорящих кустов. Коты ненавидят огонь, так что выламывать ветку пришлось самой. Всю обратную дорогу он ныл, что глаза болят от света, и я внезапно поняла, как скучаю по спокойной молчаливости Светлого. Бойся, Мать. Твоя кровь будет не только во мне, но и на мне.
Подожгли костер. Дым повалил белый, чистый – верный знак того, что души их устремились к звездам и будут приняты там благосклонно. Но чтобы они могли бежать во главе Вечной Охоты, им нужны победы на земле. И я об этом позабочусь.
Мы с котом разглядываем следы, и внутри меня зреет смутное ощущение, что Закону не осталось места в Лесу. Убивать пятерых детенышей и слабого самца Мать пришла не одна, а со всей свитой. Никто не вступился за ее же потомство. Сама мысль тронуть кого-то из своих не ради милосердия и честной смерти была кощунством, но Мать легко преступила Закон. Я – лучшая из ее дочерей. Пора крови взять свое.
Кот остался доволен побоищем. Мать рычала, что ее слово – Закон и что она вправе его менять как пожелает. Что все лучшее должно принадлежать сильным. Что я сама дура, раз оставила четверых детей ради пятого. Что Светлый – дурак, раз не признал ее силу и счел верность мне важнее своей жизни. Что я – неблагодарный отродыш, ничем не лучше самца. Но несмотря на все крики, она так и не смогла найти нужный момент для атаки, а я, как всегда, смогла. Не стала перегрызать ей горло: такой смерти эта тварь не заслужила, – а просто свернула шею, как какой-то крысе.
Потом принялась за свиту. Кот оказался не так уж и плох и изрядно помог, когда трусливые охотницы – и их я когда-то считала отважными! – попытались напасть скопом, а не поодиночке, как полагается при поединке. Но я не трехмесячный волчонок. Я всегда бежала впереди вас.
Стая наивно сочла, что теперь я стану Матерью-Охотницей. Прогнала их. Пусть ищут себе новый Закон, раз не смогли жить по моему. Не хочу больше оставаться в Лесу и легко выхожу из него в людской мир. Сажусь на берег реки, в которой отражаются не столь яркие, как в Лесу, звезды. Муж и дети достойно отомщены и займут полагающееся им место в Великой Охоте. Матери больше нет. Я – жива, но что-то во мне мертво.
Что теперь делать? К своей стае я точно не вернусь. Власть в ней развращает, и Мать тому пример. Чего я хочу? В камыше зашуршало, и невольно в голову пришел другой вопрос: как теперь отделаться от этого навязчивого кота?
Что-то привлекает мое внимание. Вдоль берега плывет странная полость, свитая из сухой травы, – явно дело рук примитивных. А в ней – до боли знакомые звуки. Даю подплыть поближе, пастью осторожно вытягиваю на берег. В странной конструкции детеныши. Двое. Завидев волчью морду, зашлись плачем. Явно оказались здесь не по своей воле, и явно кто-то пытался спасти их из всех доступных слабому сил. Внимательно смотрю. Шерсть на головах того же цвета, что и у Светлого. И такие же глаза. И если оставить их тут, они умрут.
Смотрю на звезды. Они чужие, но там, среди них, бегут мои малыши. Там Бесполезный однажды вырастет в сильного и благородного самца, и на этот раз отец за ним присмотрит. А я, когда умру, приду в огромную стаю. Свою.
Но сейчас надо жить. Чтобы им там, наверху, было нескучно.
Меняю форму. Медленно, непривычно, впервые. Любой из Настоящих может выглядеть как примитивный – большого ума тут не надо. Склоняюсь над детенышами, и женское лицо, в отличие от огромной волчьей пасти, их не пугает. Кот тут как тут. Тоже быстро переметнулся в человека – по всему видно, не впервой – и вежливо интересуется:
– Что будем делать?
«А ведь теперь придется говорить, – с запозданием думаю я, – говорить много и часто. И вслух. Прощай, моя тихая жизнь». Но произношу только:
– Ты знаешь их язык?
– Конечно. Очень простой.
– Научишь меня. А пока скажи, что теперь они в стае Матери-Кормилицы и никто их не тронет. А кто тронет – поплатится.
– Они слишком маленькие, чтобы понять…
– Им и не надо. Пусть поймет мир.
Кот явно хочет поспорить, но сдерживает себя, видя мое лицо. Потом наклоняется к корзинке и, старательно уворачиваясь длинными усами от цепких маленьких ручонок, произносит:
– Теперь вы в стае Альмы.
Екатерина Шабнова. Секретный ингредиент
Для Келли Линк, которая научила меня магии для начинающих и которая никогда не прочитает этот рассказ