Все ли на месте?
Кусок обсидиана, который Наоми собственноручно отколола от глыбы в парке, – есть.
Связка ключей от гаража с брелоком в виде зайцелопа[2] – присутствует.
Зажигалка из дальней заправки, куда она иногда заглядывала за углем и чтобы поболтать с кассиршей, – чуть левее, чем нужно.
Наоми вздохнула, опустилась на колени и легонько подвинула зажигалку. Склонила голову, прищурилась, схватила уголек и поправила форму пентаграммы.
Вот теперь идеально.
Не идеально идеально, как выразился бы паренек Макмилланов, который иногда помогал ей с садом, – Наоми не для того уехала подальше отовсюду, чтобы подавать пример. Чертить ей никогда особо не удавалось: не от отсутствия старания, а потому что Наоми предпочитала прислушиваться к своим ощущениям. И если они говорили ей что-то вроде «если нарисуешь точь-в-точь, то ничего не получится, потому что ты и сама не по линеечке построена», она предпочитала слушать. Она ведь смотрелась в зеркало – и не для того, чтобы с ним заговорить, а просто чтобы в очередной раз порадоваться тому, что можно влететь в джинсовый комбинезон, закрепить волосы бамбуковой палочкой для саженцев и не особо париться, что кто-то отчитает тебя за внешний вид.
Наоми поднялась, держась за стойку с инструментами, и закинула туда уголек. Бездумно отряхнула руки о джинсы, чертыхнулась – опять стирать – и прокашлялась.
Слова Древнего языка давались ей лучше, если послушать перед этим парочку классических композиций. Забавный эффект – с учетом того, как часто композиторам приписывали всякие не особо выгодные сделки в обмен на талант. Призыв царапал горло и сводил зубы, и Наоми задышала глубже, через нос. Сейчас она, может, и сама бы не отказалась от сделки за талант. Может, произношение бы улучшила.
Во рту появился знакомый уже пепельный привкус, который означал, что Наоми все сделала правильно. В глобальном смысле вещей, конечно, это был тот еще открытый вопрос: не каждый на месте Наоми решился бы такое провернуть. И нашла ведь время! Весной, когда дожди прибивают грязь к земле, солнце становится дружелюбнее, и все вокруг расцветает. В академии ее бы за такое исключили. Хорошо, что она в ее стенах никогда больше не появится. Даже за очень большие деньги.
Наоми вытолкнула из горла последний слог и опустила взгляд.
Что-то было не так.
Она подождала еще пару секунд, нахмурилась… а потом заметила на одной из полок бумажный стаканчик с кофе.
Точно же!
Наоми аккуратно поставила его в свободную ячейку пентаграммы, проследила за тем, как вспыхивают начерченные углем линии, и принялась ждать.
Наручные часы ей подарила миссис Бернштейн: она жила над собственным магазинчиком на Центральной улице, и у нее была знатная проблема с паразитами, от которой Наоми ее избавила. Не сразу, конечно, потому что договариваться пришлось с кучей самых разных призрачных вещей, но тишина, воцарившаяся в антикварной лавке, того стоила. Как и часы, с которыми Наоми теперь не расставалась: они не были антикварными, на циферблате красовался Человек-паук, а коричневый ремешок потерся совсем чуть-чуть. Но часы были дико удобными, и Наоми не могла представить, как обходилась без них прежде.
Стрелки бойко отсчитали десять минут, и Наоми вздохнула и потянулась. Клетчатая рубашка поползла вверх, и девушка поежилась: весна весной, но стоило, пожалуй, прогреть дом. А беспорядок уберет потом… или оставит до следующего раза. В назидание.
Наоми споткнулась о ступеньку на выходе в крошечный закуток со стиральной машиной и сушилкой, который соединял дом с гаражом, и чуть не впечаталась носом в стену. Давно пора было повесить здесь лампочку, но что-то ее постоянно отвлекало. Стоило сделать пометку в ежедневнике.
Толстенькая книжица нашлась в одном из подвесных шкафов на кухне: Наоми старалась хранить все свои и чужие мысли, полезные или нет, в одном месте. Ежедневник пестрел разноцветными стикерами, которые приходилось вклеивать, чтобы не потерять, салфетками из всех окрестных заведений (одна была из казино, которое свечкой высилось по ту сторону реки и было закрыто уже несколько десятилетий), ленточками и засушенными растениями. По почерку Наоми можно было проследить, как она изменилась за последние годы: в Эшвуд она приехала злой и уставшей, притащив с собой символичную грозу с градом. Она купила ежедневник в долларовом магазинчике на въезде, сразу после того, как целых десять минут стояла напротив полок с пластиковыми волшебными палочками и крыльями фей из проволоки и чьих-то старых колготок. Купила, забросила на пассажирское кресло машины, которую одолжили ей в Ведьмоведомстве, и забыла о нем на несколько дней. Она нашла его на поросшем бурьяном газоне: машина вернулась к своим хозяевам, но вещи Наоми забирать с собой не стала. Тогда-то Наоми и начала писать.
Ладно, не сразу. Может, после Осенней ярмарки, которая развернула свои шатры через месяц после ее прибытия, словно неофициальная вечеринка, которая просто совпала с древней эшвудской традицией.
Ярмарки были скучными – это Наоми поняла давно.
Переехав в Эшвуд, этот оплот белых заборчиков и бесконечных подъемов и спусков, она была уверена, что теперь ее жизнь войдет в нужное русло. Но после нескольких спокойных дней и тихих вечеров Наоми поняла, что ошиблась. В больших и шумных городах на тебя обращали куда меньше внимания, и вся эта хваленая глубинка никак не способствовала отшельническому саморазвитию. Как позже поняла Наоми – только на первый взгляд, но тогда она чувствовала себя если не всемогущей, то всезнающей, понявшей, как несправедлива жизнь, и пытающейся сбежать от этой жизни подальше. И нет, проблема была не в том, что от себя никому не удавалось сбежать. По крайней мере, не только в этом.
Знак при въезде в город – «Обрети себя в Эшвуде!» – стоило бы сжечь как подающий ложные надежды.
Сдружиться с соседями было легко – они сами стучали в двери и окна, улыбались и махали ладонями, указывая на принесенные гостинцы. Осыпали вопросами и предлагали помощь с любыми вещами: от починки крыши до организации барбекю. Наоми, конечно, ни разу не устраивала во дворе вечеринку, но даже это не помешало соседям проникнуться к ней странным уважением.
Глядя на развешанные по ее стенам ритуальные маски, на связки сухих трав в кухне и плотные шторы, они все наверняка вспоминали, чему их учили бабушки.
С ведьмами лучше дружить.
Не то чтобы Наоми была такой уж важной шишкой даже в штатском шабаше, пусть и смогла отдать голос за отмену уголовного наказания за оскорбление кошек – теоретически любая из них могла оказаться ведьмой, но не отрубать же за такое язык! Конечно, у нее была лицензия на превращение в земноводных, которой она даже периодически пользовалась. Хотя вряд ли соседи знали и об этом – тогда запеканки на ее крыльце появлялись бы куда как чаще.
Осенняя Эшвудская ярмарка сосредотачивалась на пирогах. На площади в центре города выстраивались белые столы, а после хозяйки соревновались в презентации, вкусовых качествах и первом впечатлении друг у дружки. Довольно однобокая традиция: сама Наоми участия в этом не принимала, ей всегда лучше удавались зелья для роста волос и укрепления ногтей. Но любопытство, как известно, убивает кошек, а любая из них может оказаться ведьмой.
Так Наоми и обнаружила себя среди рядов с выпечкой: по ярмарке ее вела Айлин Сарам, которая, казалось, знала почти все о любом присутствующем. Наоми поведали о том, что мальчишка Маккинонов уже в который раз получил выговор в школе, Перанские продали, наконец, свое проклятое пианино, а из соседнего города через пару недель приедет с внезапной проверкой санитарный инспектор. О последнем вроде как местным знать положено не было, но со всеми окрестными городами у эшвудцев была налажена связь, по которой исправно передавались полезные слухи, часто оказывающиеся правдой.
– Но вкуснее всего выходит у одного мистера из… издалека: приезжает сюда уже третий год, и, клянусь, мисс Наоми, чуть язык не проглотила, когда отсмеялась… Ну да сами увидите.
Они остановились у стола со слегка оранжевой – видимо, от количества стирок – скатертью.
На пироге у края красовался неумело выведенный глазурью единорог. Наоми показалось, что тот смотрит на нее с прищуром, словно разгадал ее самую главную тайну. А потом Айлин щебетнула:
– А вот и наш кулинарный гений!
Толпа взорвалась аплодисментами. Наоми подняла взгляд и замерла.
По ту сторону стола, в расшитом призывом поцеловать шефа фартуке стоял Ксафан.
Наоми крепко зажмурилась, снова открыла глаза, но рослая фигура демона, разжигающего на шабашах костры, не исчезла. Тогда она ущипнула себя, но и это не помогло.
(Демонами их называли скорее по привычке, чем по необходимости: никаких девяти кругов в их измерении не водилось. Да и сделок они – простите, великие музыканты и не менее великие художники – не заключали. Если только ради того, чтобы посмеяться.)
Ксафан возвышался над морем сладостей, как маяк у берегов обреченных земель. И сиял так же ярко.
Айлин хлопала его по плечу, мистер Берти, дворник при ратуше, смеялся, набивая карманы ватрушками, а Ксафан смущенно улыбался в ответ и словно бы пытался стать меньше, чем был на самом деле.
Взъерошенные темные крылья даже в свернутом состоянии ужасно этому мешали.
Наоми попыталась не сильно пялиться на печать поджигателя, золотом горевшую над Ксафановой головой, но потерпела поражение. Нужно было скорее разворачиваться и уходить, пока бедолага не заметил ее и не сгорел со стыда. Наоми представила, как демон замирает, завидев ее, как прижимает крылья к спине и плечам, а она идет себе мимо, словно ничего и не случилось. Как он здесь вообще оказался? Нет, вот вам гораздо более животрепещущий вопрос: откуда в Эшвуде столько желающих отведать демонической выпечки?
Ксафан заметил ее, когда Наоми уже почти развернулась по направлению к своем