– Корни? У камня? – буркнула Алина. Ей все сложнее было давить в себе нарастающее чувство тревоги и опасности. Где же этот чертов сюрприз? Ей что, придется лезть за ним на елку?
– У всего, что живет в земле, есть корни, – проговорил Онни странным, незнакомым тоном. – В этом месте сплетаются корни дерева, камня и озера. Видишь, там вода другого цвета? Это потому, что там донный ключ. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Он потащил ее за руку в обход елки, туда, где корни не сползали в озеро, а просто выгибались над землей, как лапы или щупальца. Она была совсем как живая, эта елка, она как будто пригнулась над своим камнем и смотрела на них. Алине хотелось съежиться под этим холодным взглядом.
– Вон там, смотри! – Онни указывал туда, где корни и бок камня образовывали арку, темный полукруглый грот высотой примерно ему по пояс.
Алина по-прежнему цеплялась за его руку и чувствовала, как он напряжен. Ему и правда было очень важно, чтоб она посмотрела туда, – но почему? Темнота под корнями пульсировала, притягивала внимание, вызывала желание то ли отскочить подальше, то ли опуститься на колени и вглядеться.
– Ты видишь! – прошептал Онни у Алины над ухом, и она уловила в его голосе странную новую нежность. – Я знал, что ты увидишь! А теперь нам нужно туда, вниз.
– Что? – Она с усилием отвела глаза от живой темноты. – Туда? Бред какой-то! Зачем?!
– Солнышко, ты мне не доверяешь?
– Так, Онни! – Ее растерянность сменилась злостью. – Я долго терпела, но всему есть предел! Я пошла с тобой в твой чертов лес, тащилась по слякоти и буеракам, отморозила руки и нос, промочила обувь и наделала затяжек на пальто! Ты обещал, что в конце можно будет согреться и поесть, а вместо этого что? Вот это? Ты серьезно хочешь залезть в эту дыру и там греться и жрать сэндвичи? Ах нет, ты ведь их забыл, как и термос с чаем!
Онни резко выдохнул через нос, черные брови сошлись над переносицей:
– Милая, ну пожалуйста! Я не могу тебе сейчас объяснить, я все расскажу позже, а сейчас давай сделаем еще одно усилие, мы же так долго сюда шли! – Он потянул ее за руку и сам сделал движение, как будто собирался опуститься на колени и действительно заползти под нависшие корни.
Алина выдернула руку, отскочила, поскользнулась и с размаху села на мокрый песок. Прощай, модное бирюзовое пальто, да и единственным теплым джинсам конец. Бумажный пакет вылетел из кармана, конфеты рассыпались и теперь поблескивали на песке разноцветными полупрозрачными камушками. Онни наклонился помочь ей подняться, но она по-крабьи отползла еще шагов на пять и встала сама, выставила перед собой руки, давая мужу понять, чтоб не подходил.
– Знаешь что? Такого я от тебя не ожидала! Ты, значит, на самом деле вот такой?
– Какой? – неосторожно спросил Онни, и ее взорвало.
– Такой злой, жестокий, эгоистичный! Ты обо мне вообще не думаешь! Я тебе говорила, что терпеть не могу, – Алина взмахнула руками, – вот это все! Ты всегда об этом знал и, получается, нарочно меня сюда притащил – поиздеваться?! Залезть под камень, серьезно? К червякам и крысам? Это и есть твой сюрприз?
– Там нет крыс и червяков. – Онни явно старался сохранять спокойствие. – Там, понимаешь… Сегодня последний подходящий день для…
– Для чего? – яростно перебила его Алина. – Чтобы сделать мне сюрприз? Что ты засунул в эту дыру? Бриллиантовое колье? Два билета на курорт? Если ты так подарки преподносишь, то не надо мне твоих подарков, ясно?
– Любовь моя…
Он шагнул к ней и попытался обнять, но Алина оттолкнула его, да так, что он от неожиданности тоже плюхнулся на землю. Она испуганно прижала руки в мокрых перчатках ко рту.
– А знаешь что? – медленно проговорил Онни, поднимаясь и отряхиваясь. – Ведь я ни разу, ни единого разу у тебя ничего не просил! Я всегда делал все, как тебе нравилось! Даже влез в чертов костюм на свадьбе, хотя ненавижу костюмы и выгляжу в них как идиот! А теперь ты не можешь сделать для меня одну-единственную вещь! Кричишь, что замерзла и промокла, – ну так я звал тебя вчера и позавчера, когда было тепло! Кто виноват, что ты созрела только сегодня, когда погода испортилась? – Он говорил все громче и громче, подходил все ближе. – Я всего лишь попросил тебя мне довериться, но теперь вижу, что ты мне доверяешь, только когда надо сделать тебе кофе или сбегать в магазин! Малейшее неудобство – и любви как не бывало, ты начинаешь изворачиваться, врать и кричать на меня!
Алина завороженно следила, как он приближается, как тускло блестит стальная оправа амулета, который при падении выскользнул из расстегнутого ворота куртки. Как же сильно ее бесит этот дурацкий коготь, господи, кто бы знал! Злость прогнала страх и придала ей сил. Даже сейчас не верилось, что они ссорятся всерьез, – ну, покричат друг на друга, подумаешь. Давно пора было высказать ему кое-что.
– Ну надо же! – Она сама шагнула ему навстречу, сорвала промокшие перчатки и уперла руки в бока. – Даже костюм припомнил, смотри-ка, одолжение сделал, раз в жизни оделся нормально! Я тебя сколько раз просила снять эту дурацкую штуковину! Но нет, ты даже на свадьбу с ним заявился, все фотки испортил! Черт-те чей коготь поверх парадной рубашки, отлично просто! Даже в постели эта дрянь мне то глаз выбьет, то кожу расцарапает, и я говорила тебе об этом сто раз, но тебе хоть бы что! Ненавижу, ненавижу! – Алина вытянула руку и, прежде чем Онни успел отшатнуться, вцепилась в амулет и изо всех сил дернула вниз.
– Госпожа Мустайоки, вы можете рассказать, что с вами случилось в лесу?
Алина безразлично смотрела в стену, мимо полицейского дознавателя. Ей не хотелось разговаривать. Медсестра объяснила, что ее нашли две пожилые женщины, которые гуляли в лесу: она лежала на тропинке, в грязной мокрой одежде и без сознания. Одна из тетушек осталась с ней, а вторая побежала в больницу и привела помощь.
– Вы понимаете финский?
Алина кивнула, преодолевая внутреннее сопротивление.
– Или вам удобнее общаться на английском?
Алина пожала плечами.
– У пациентки сильный стресс из-за переохлаждения и травмы, – заговорила медсестра, – возможно, она не скоро сможет поговорить с вами.
Следователь, полненький лысоватый мужичок в форме, понимающе угукнул.
– Тогда я приду завтра, – предупредил он.
– Доктор решит, – важно ответила медсестра.
Оба скрылись за дверью, что-то вполголоса обсуждая. Алина могла бы прислушаться, но не хотела.
Она сломала ногу, ободрала коленки и ладони: похоже, упала и еще какое-то время ползла, пока не выбралась на тропу и не потеряла сознание. Она помнила, только как в нос ударил знакомый, ненавистный горько-дымный запах, – и наконец поняла, откуда он ей знаком и почему от него всегда становилось так тревожно.
Почему-то вспоминать было не страшно.
Может, потому, что все закончилось – она знала это наверняка. Воспоминание могло быть тяжелым, но стало последним, и Алина не желала забывать. Если забыть, последняя ниточка, связывающая их, порвется, и весь ее теплый, уютный, понятный мир навсегда ухнет в черную дыру под корнями той страшной елки.
Был он таким же, как в лесу ее детства, или другим? Ничего-то она не поняла, ничего не запомнила. Разве что глаза – как они медленно наполнялись тьмой, и тьма эта была сродни той, под корнями.
«Ты забрала у меня возможность вернуться. Теперь иди со мной – или уходи».
Стоило немного отключиться от больничной реальности, как стены будто истончались, становились прозрачными и она снова видела перед собой берег озера, елку, камень… А потом только беспорядочно хлещущие по лицу ветки.
В дверь палаты тихонько постучали, и снова вошла медсестра.
– Госпожа Мустайоки… Элайна, – позвала она.
Алина поморщилась, услышав свое перековерканное имя. Эта женщина ее не знала, она работала в другом корпусе.
– Я должна вам кое-что отдать, – сказала медсестра и вложила в безвольную Алинину руку что-то черное и холодное, взблеснувшее металлом. – Это было у вас, когда вас принесли.
Алина перевела на нее пустой взгляд, и что-то в ее лице заставило медсестру принужденно улыбнуться и поспешно выйти.
Она посидела еще немного, потом нащупала у кровати костыли, встала и подошла к окну. За окном простирался лес. Теперь он уже не казался ей таким страшным и таинственным. Теперь она точно знала, чего боялась всю жизнь. И что ей теперь делать с этим знанием?
– Слышишь, я больше не боюсь, – прошептала Алина, глядя в окно. – Я люблю тебя.
Лес молчал.
– Я люблю тебя, – повторила она уже своему сжатому кулаку, из которого торчал черный плетеный шнурок. – Прости, что убежала. Пожалуйста, вернись. Я пойду с тобой в лес, теперь по-настоящему, обещаю! Я загляну под эти корни, залезу в эту дыру, если так надо. Честное слово, я люблю тебя, я тебе доверяю, только вернись, ну пожалуйста…
Умом она понимала, что все бесполезно. Но… может быть, амулет приведет ее туда, где сплетаются корни камня, дерева и воды? А может, проще выбросить его в окно, никогда больше не ходить в лес, забыть все, как будто ничего и не было? Забыть его теплые руки, смешное упрямство, непослушные блестящие черные волосы? Лес начинается здесь, за больницей, и тянется, кажется, до самого Северного полюса, в нем миллиарды елок, тысячи болот, сотни озер, и всей жизни не хватит на то, чтобы найти ту самую дыру под корнями. Почему же раньше ей чудилось, что ужас поджидает под каждым кустом? Да если бы все было так просто!
Она стояла, прижимая кулак к губам и шепча признания в любви вперемешку с просьбами о прощении, пока ноги не заледенели, а стиснутые пальцы не начало ломить от напряжения. Только тогда Алина разжала ладонь. Железная оплетка тускло блестела в свете ночника. От когтя остались неровный обломок у самой оправы и невесомая черная пыль.
Алина еще какое-то время тупо смотрела на сломанный амулет, а потом прислонилась лбом к оконной раме и тихо заплакала.