Вскоре оно встало на пол подвала, крышка люка в потолке закрылась, и мэтр Крюкариус направился к кровати. Ком одеяла с его приближением в ужасе подался назад, цепь натянулась.
Открыв замок, цирюльник сдернул одеяло. На него расширенными от страха и отчаяния глазами глядела девушка в грязном буром платье, похожая на большую комнатную моль. Она была невероятно худа и бледна, на посеревшей коже проглядывали пурпурные пятна, на совершенно лысой голове – многочисленные шрамы. Эта несчастная совсем не походила на ту прекрасную девушку, чьи изображения с плакатов в цирюльне улыбались посетителям.
– Время пришло, Фелиция, – сказал мэтр Крюкариус.
– Я… нет… я не хочу, папа… – вырвалось из сведенного судорогой горла дочери. – Молю тебя… не надо…
– Ты знаешь, что я должен. Новый парик для судьи Сомма не доделан. Тебе придется немного потерпеть – не забывай, что я делаю это, чтобы семейное дело Крюкариусов процветало.
Фелиция попыталась отползти, но отец был быстрее. Он схватил ее за воротник платья, стащил с кровати и поволок.
Девушка кричала, пыталась цепляться за его фартук руками, била голыми ногами по полу, но все было тщетно.
Отец подтащил ее к креслу, силой усадил в него и быстро закрепил ремни.
– Прошу тебя! Не надо! Я не могу больше!
Цирюльник был глух к ее мольбам.
– Ты должна, Фелиция. Мне нужно доделать парик. Судья Сомм не может быть разочарован – Крюкариусы никогда не подводят своих клиентов.
Фелиция билась в путах, кресло сотрясалось и скрипело.
– Я и так потратил много времени. Сперва этот утомительный доктор со своим мерзким племянником, затем волосяная тварь… Я не желаю ждать больше ни минуты, Фелиция! У меня всего несколько часов, чтобы доделать судейский парик. Заказ будет исполнен.
Мэтр Крюкариус достал из кармана продолговатый флакон, наполненный будто бы чернилами, вытащил пробку и вылил его содержимое на голову дочери.
Та застыла, а затем из ее груди вырвался чудовищный крик. Лицо исказилось от боли, и прямо на глазах у цирюльника из лысой головы дочери начали расти волосы. Сперва это был лишь словно черный пух, затем волосы начали удлиняться, становясь с каждым мгновением все гуще, – вот они уже выросли на дюйм… на три… на пять… вот они уже упали на лоб, достигли скул… Смолянистые вьющиеся пряди скрыли уши, спрятали лицо, опустились на плечи, легли на грудь.
Меньше чем за минуту они достигли пояса девушки. А затем рост остановился, и Фелиция, дернувшись, потеряла сознание, ее голова безвольно повисла.
Глядя на дочь, мэтр Крюкариус удовлетворенно покивал, взял одну из прядей, придирчиво ее оглядел и проворчал:
– Кончики раздваиваются. Должно быть, сечение появилось из-за слишком частого применения микстуры. Нужно будет кое-что добавить в состав.
Прежде чем приступать к работе, мэтр Крюкариус вернулся к верстаку и надел на глаза круглые защитные очки. Затем, прищурившись, глянул на свои руки.
– Механист не солгал – новая модель работает бесшумно, но манипуляции производит всего лишь… приемлемо. Все же для этой работы, думаю, «Бритвостриги» подойдут лучше.
Быстро закатав рукава рубахи, он вытащил из-под верстака два оснащенных педалями футляра с парой круглых отверстий на каждом. Сунув руки в один, мэтр Крюкариус нажал ногой на педаль. Раздалось два щелчка, и обе его «руки» по локоть отстегнулись. Склонившись над другим футляром, он сунул культи в отверстия. Нажал на педаль и, дождавшись щелчков, вытащил конечности. Теперь его руки представляли собой два латунных механических манипулятора, которые тут же раскрылись, из желобков выдвинулись на спицах, как у зонтика, насадки с ножницами, гребешками, кистями, щетками и опасными бритвами разных форм и размеров.
Все было готово, и цирюльник подошел к дочери. Сделав глубокий вдох, он произнес:
– Что ж, Фелиция. Шевелюриманс начи… эхкх…
Мэтр Крюкариус издал хрип и опустил взгляд.
В его животе торчали ножницы. Ножницы были зажаты в руке Фелиции. Удар был так силен, что насквозь пробил кожаный фартук.
Цирюльник недоуменно уставился на дочь. Ее глаза не мигая смотрели на него, выглядывая между прядями длинных черных волос.
Мэтр Крюкариус отшатнулся. Как?! Почему?! Она же была без сознания!
– Но… я же…
– Ты был так озабочен новым париком, что пропустил одну пряжку, папа.
Пошатнувшись, мэтр Крюкариус шагнул к дочери, но та не теряла времени. Фелиция быстро расстегнула один за другим все ремни, соскочила с кресла и, схватив отца, толкнула его туда, где только что сидела сама. Закрепила его ремнями.
– Ты не заметил, как я вытащила ножницы из твоего фартука. Я ждала… ждала, когда же ты утратишь бдительность. И я дождалась.
– Отпусти… – прохрипел мэтр Крюкариус. – Я приказываю тебе!
– Ты больше не можешь мне приказывать, папа! Я больше не твоя подопытная мышь!
Мэтр Крюкариус задергался, но, в отличие от него, Фелиция не пропустила ни единой пряжки. Она сунула руку к нему в карман и достала еще одну склянку с чернильной микстурой.
– Что ты… что ты задумала?
Фелиция вытащила пробку.
– Ты прав, папа: заказ должен быть выполнен. Крюкариусы не могут опозорить свое недоброе имя. Но сейчас ты на себе испытаешь то, что творил со мной все эти годы.
– Нет! Не смей!
Но дочь не слушала. Вылив микстуру на голову отца, она отшвырнула пустую склянку и замерла, ожидая столь знакомую ей метаморфозу.
Мэтр Крюкариус закричал. Безумно, отчаянно закричал, впервые чувствуя ужасный эффект собственного изобретения. Глаза под круглыми стеклами защитных очков заметались, на губах выступила пена. Его волосы начали удлиняться.
Когда их рост остановился, Фелиция одним движением вырвала ножницы из живота отца.
Обвиснув на ремнях, тот тяжело дышал.
– Не… смей…
– Не шевелись, – сказала дочь. – Ты же не хочешь, чтобы я нечаянно тебя порезала. Еще шрамы останутся…
Мэтр Крюкариус поднял голову и произнес:
– Не… говори этого…
Фелиция щелкнула ножницами. На пол подвала с них закапала кровь. С ненавистью глядя на отца, она набрала в легкие побольше воздуха, улыбнулась и провозгласила:
– Шевелюриманс начинается!
Эльжбета и Мария Рац. Тень в крыльях ворона
Осенью Дора каждое утро выходила в сад, чтобы убрать опавшие листья. Деревьев было так много, что изо дня в день они укрывали пожухлую траву ржаво-рыжей и желтоватой листвой. Они обступали дом со всех сторон, образуя круг, и ночью от их теней порой становилось не по себе.
В тот день на сыром после ночного дождя пороге лежало воронье перо. Дора сначала не обратила на него внимания: птиц тут было изрядно. Почти сразу за забором начинался густой лес, старый и недобрый. В его чащу едва ли проникал свет, и они часто вили там свои гнезда. Там, где их не могли потревожить люди.
Дора подняла перо, покрутила в тонких пальцах, поежилась: на промозглом ветру было холодно. Вернувшись в дом за курткой, она рассеянно оставила перо на зеркале у входа. Выкидывать его было жалко: до того красивое, что Дора подумала украсить им дом.
Теперь она сгребала листья в небольшие кучки, немного увязая в размякшей земле, и волей-неволей искала еще перья. Несколько раз Дора поднимала голову, чтобы посмотреть, нет ли гнезд на деревьях. Но едва ли: птицы не вьют гнезд поздней осенью.
Снова пошел мелкий дождь, неприятно заколол прохладными каплями, и Дора вернулась в дом.
Она всегда любила его, и в непогоду в его стенах становилось особенно уютно. Дора часто смотрела из окна на улицу, когда там шел ливень или гремел гром, лежал снег. Она всегда знала, что это ее не коснется, что дом достаточно надежен. Что он защитит ее.
И теперь Дора сидела на широком подоконнике в пледе, глядя, как дождь сбивает с деревьев остатки листьев. Их оголенные ветви стремились в небо, будто пытались уцепиться за него, к небу же тянулся лес. Доре вдруг подумалось, что есть в этом нечто зловещее. Что-то, чего следует бояться и от чего стоит держаться подальше. Она зябко обняла себя за плечи, мотнула головой.
«Разве это не глупо? Это ее сад, это ее дом – места, которые она знает с детства. Что может быть не так? Почему деревья ее пугают?»
Сидеть у окна расхотелось, и Дора слезла с подоконника, устроилась в кресле, забрав с собой лишь книгу. Сказки братьев Гримм были куплены ей совсем недавно – Дора любила их в детстве, но старый томик затерся и сыпал пожелтевшими страницами. Она боялась, что если станет его перечитывать, то он развалится окончательно. Новая же книга пряталась в темную обложку с золотой фольгой на звездах и луне, и было приятно трогать плотные страницы.
Дора быстро увлеклась чтением и вскоре перестала замечать время и усиливавшийся дождь. Она следовала за сказкой. То шла по гулким коридорам замка, то оказывалась в старом лесу – почти таком же, как за окном, то пряталась меж камней горного водопада. Дору восхищал этот мир: немного мрачный, шепчущий сквозь строки древние легенды, полный теней и заклинаний.
Наверное, это и правда были ее любимые сказки среди прочих. В детстве, когда она изучала дом, ей нравилось представлять себя героиней этих сказок. Дора была и принцессой в золотом платье, и бедной крестьянкой, которой помог Румпельштицхен, лесной ведьмой. Дора хотела расколдовать лягушонка и однажды даже утопила свой мячик в колодце, но назад его подняли соседи с очередным ведром воды. Дора искала говорящих воронов, но птицы никогда не приближались к людям.
Сейчас она, конечно, вспоминала о детских играх с улыбкой и смущением. Спустя годы это казалось смешным и немного глупым.
Дора невольно вновь подумала о пере.
Нет, кое-что все же осталось. Она всегда любила воронов.
С этой мыслью Дора отложила книгу и встала убрать перо, чтобы оно не затерялось.
Дом часто забирал вещи и далеко не всегда возвращал их. В детстве мама говорила Доре, что так происходит потому, что та не убирает игрушки. Дора расстраивалась, искала их в больших шкафах в да