Они прошли на расстоянии двух метров от Кимати и постучали в очередную лавку в соседнем доме. Пока им открывали, Кимати согнул свой посох о колено, надел петлю тетивы на его конец и затянул узел. Сунув руку под куртку, осторожно достал стрелу, держа ее за оперенье.
Когда они пошли дальше и машина поползла за ними вдоль обочины, Кимати поднялся, не торопясь прицелился и выстрелил. Бандит, шедший посредине, вскрикнул, зашатался и упал на асфальт. Стрела торчала из спины между лопатками.
Кимати отступил назад, в тень, и снова примостился на пороге. Напуганные бандиты затащили своего умирающего дружка в машину, втиснулись в нее сами и помчались прочь.
Кимати долго еще сидел неподвижно, точно оцепенев, ждал, что они вернутся. Но они не приехали. В полночь он поднялся, снял тетиву с лука и, опираясь на него, как на посох, рассеянно пошел по тротуару назад, откуда пришел, — к Гроген-роуд.
Он провел ночь, свернувшись калачиком на кресле в гостиной, поглядывая сквозь щель в неплотно сдвинутых шторах на крыши соседних домов.
Стрела, которой он воспользовался, была отравлена смесью змеиного яда и настоя смертоносных корешков растения килифи.
Примчавшись на квартиру к Курии, бандиты собирались вызвать врача, чтобы тот извлек стрелу, но тут у раненого начались конвульсии. Его зрачки расширились. Он стал быстро отекать, кожа позеленела. Они со страхом и растерянностью наблюдали, как он скрипит зубами, жует язык, как выступает у него на губах кровавая пена. Ломая ногти, раненый царапал пол, бился о половицы, точно смертельно раненный крокодил, и вскоре умер.
Минут десять Курия и его подручные смотрели на скрючившийся труп, боясь открыть рот.
Потом по команде Курии снесли одеревеневшее тело в машину, выехали за город и бросили его в лесу. После этого они хотели было отправиться по домам, но Курия и слышать об этом не желал — боялся оставаться один. Вернувшись к нему на квартиру, распили две бутылки виски. В шесть утра они спустились к машине, чтобы помыть ее, привести в порядок. О еде никто и слышать не мог — какой уж там завтрак!
Они примчались на «Апельсиновую усадьбу», когда Аль Хаджи еще не кончил завтракать. Он заставил их дожидаться у подъезда, потом открыл дверь кабинета и позвал Курию.
— Сейчас десять минут девятого, — начал он с раздражением.
— У нас э... проблема, — проговорил Курия, — Тони убит.
Курия был взъерошен, помят, глаза опухли от недосыпа.
Тони был его правой рукой: немногословный, дельный, преданный. Он был наиболее вероятным преемником Курии, если бы тот окончательно впал в немилость И вот он мертв!..
— Как так? — спросил Аль Хаджи и полез за сигарой в выдвинутый ящик стола.
— Убит, — ответил Курия, — отравленной стрелой.
Глаза Аль Хаджи сузились, он подозрительно уставился ими на Курию.
— Кем?
Курия объяснил, что произошло, упустив лишь то, как и где они отделались от трупа. При одном воспоминании о погибшем у него бежали мурашки по коже.
— За что?
Курия пожал плечами.
Голос Аль Хаджи был острым как лезвие.
— Теперь ты будешь оправдывать свою нерадивость тем, что кто-то охотится на вас с луком. Я бы поверил в это, если бы не знал, какой ты дерьмовый работник.
Курия опустил глаза на зеленый ковер.
— Трое вооруженных до зубов молодчиков бежали от первобытного туземца! — Аль Хаджи стукнул кулаком по столу. — Дружно наложили в штаны. Вот что, мне надоели твоя беспомощность и разгильдяйство. Чтобы сегодня же деньги были собраны! До последнего цента! Понял? Мне все равно — пусть хоть все лавочники возьмутся за оружие! Рикардо!
Итальянец заставил себя ждать. Наконец он ввалился в кабинет и, прислонившись к дверному косяку, молча уставился на Курию. Ему очень не нравилось, когда Аль Хаджи повышал голос.
— Расскажи-ка ему все, — велел Курии Аль Хаджи.
Лицо Рикардо, пока он слушал, кривила презрительная ухмылка.
— Я еду с вами, — сказал он, когда Курия смолк.
— Никуда ты не поедешь, — негромко возразил Аль Хаджи. — Помнишь, я предупреждал — на участке Курии чтоб духу твоего не было. Останешься здесь.
Рикардо перевел взгляд на Аль Хаджи, ухмылка превратилась в издевательский оскал.
— Не забывай, Эл, — сказал он, — мне принадлежит пятьдесят процентов акций этого предприятия.
Они обменялись злобными взглядами.
— Если что-нибудь пойдет не так, — сказал Аль Хаджи, — если полицейские тебя схватят, запомни: ты никого здесь не знаешь. Я не стану тебя выручать.
Когда Курия ушел, Рикардо сообщил Аль Хаджи про предательство Мими: ему вновь не удалось склонить ее к сожительству.
Глава 25
Фрэнсис Бэркелл был на Гроген-роуд в десять утра. Он прикатил во взятом напрокат темно-синем «датсуне». Остановившись у «Бакалеи Едока», он увидел, что входная дверь заперта и все занавески на окнах первого этажа сдвинуты.
Фрэнк вылез из машины, чтобы навести справки в соседнем магазинчике, и только там узнал о налете на «Бакалею Едока». Соседи сообщили ему о смерти старого хозяина. Что же касается Софии, то, насколько им было известно, она находится в больнице. Кимати видели здесь последний раз накануне в полдень.
В голове у Фрэнка все пошло кругом. Он сел за руль и поехал по всем городским больницам. В трех самых больших Софии не было. Сначала это вселило в него надежду — может, она оправилась и Джонни забрал ее! Но тут же надежда улетучилась, уступив место страшному, леденящему душу предчувствию: соседи говорили, что она получила тяжелые увечья. Снова сев за руль, он объехал остальные больницы, справляясь обо всех больных, поступивших в четверг. Регистрационная карточка Софии отыскалась в одной из больниц в ящичке с пометкой: «Скончавшиеся».
Фрэнк оцепенел. Слезы навернулись на глаза; он пошел назад к машине, не видя ничего на своем пути. Полчаса просидел неподвижно в кабине, прежде чем оправился настолько, чтобы вести машину.
«Джонни! — колотилось в мозгу. — Что они с ним сделали?
Машина медленно вырулила с больничной территории и поползла по проспекту Оргвингза Кодхека в сторону Харлингем Гроуз.
Джонни! Где же Джонни? Словно сам по себе, «датсун» снова покатил на Гроген-роуд. «Бакалея Едока» была по-прежнему закрыта. Фрэнк снова справился в соседней лавке и услышал в ответ, что Джонни так и не появлялся. Он вернулся к машине и плюхнулся на сиденье в полной нерешительности — что предпринять, куда идти?
Вот уже пять ночей Фрэнк толком не спал. С тех самых пор, как погиб старина Дэн. Казалось, уже прошла вечность, точно все это случилось в ином, нереальном мире. Пока в заповеднике бушевал огонь, Фрэнк работал без устали — помогал пожарникам, прочесывал саванну в поисках темноволосого браконьера.
Затем, когда пожар погасили, пришлось заниматься бумажной волокитой, строчить отчеты в трех экземплярах, проводить инвентаризацию. Потом он взял отпуск на неделю якобы с целью отдохнуть, а на самом же деле для того, чтобы отыскать убийцу или убийц старины Дэна.
И вот он прикатил в Найроби, чтобы узнать страшную новость: София и дядя Едок убиты, а Джонни точно сквозь землю провалился.
Фрэнк проснулся в испарине — в кабине жарища, и все же сон придал ему бодрости, в голове прояснилось. Дверь лавки дяди Едока по-прежнему была закрыта, шторы плотно задернуты.
«Где же ты, черт тебя побери!» — подумал он, вылезая из машины. Он подошел к двери и постучал, потом в приступе внезапного гнева ударил по ней ногой. Дверь распахнулась — она была не заперта. Фрэнк недоуменно потоптался на пороге, потом заглянул внутрь. Лавка была перевернута вверх дном, товары рассыпаны на полу. У двери, ведущей в закуток, на половицах большое пятно засохшей крови.
Фрэнк, поколебавшись, вошел и захлопнул за собой дверь.
— Джонни! — негромко позвал он.
В полумраке, царившей в лавке, ни единого звука, никакого движения. Фрэнк прошел в закуток и стал на ощупь искать выключатель, который, как он помнил, должен был быть за дверью. Вспыхнул свет, выхватив из тьмы новые свидетельства разгрома. Занавеска, отгораживавшая кровать старика, была сорвана. На кровати тоже следы крови. Он поспешно выключил свет и стал подниматься по лестнице.
— Джонни! — позвал он снова.
Он отыскал его наверху — Кимати сидел один в полутьме, глядя пустыми глазами в пространство. На нем была старая егерская форма — весь комплект, вплоть до полотняной пилотки.
— Джонни! — окликнул друга Фрэнк.
Кимати не шелохнулся. Фрэнк подошел к окну, раздвинул занавески, в комнату хлынул дневной свет. Он распахнул створки, чтобы впустить снаружи свежий воздух. Казалось, только вчера он стоял у этого окна и наблюдал за присевшим по нужде мальчишкой; София тем временем разбирала чемоданы в соседней комнате, а Джонни придирчиво осматривал новое жилище.
— Я был в больнице, — сказал Фрэнк, глотая сухой комок, вставший в горле. — У меня нет слов, Джонни!
Кимати вздрогнул, зашевелился. Он поднял на Фрэнка полные слез глаза и тут же уронил голову, пряча помятое, измученное лицо.
Фрэнк, стиснув зубы, положил другу руку на плечо.
— Я с тобой, Джонни, — сказал он.
Кимати кивнул, утер слезы тыльной стороной ладони.
Фрэнк заметил лежавшие на столе лук и колчан со стрелами.
Он спустился к машине и вернулся с длинным тяжелым свертком из мешковины, положил его на стол рядом с луком без тетивы.
— Я привез, что ты просил, — сказал он и принялся разворачивать пакет.
Внутри оказалось два автомата, некогда захваченных у браконьеров и хранившихся в кладовой старшего егеря за обитой железом дверью. Фрэнку удалось незаметно стянуть их во время инвентаризации пару дней назад, когда составлялась опись оружия и другого казенного имущества, пропавшего во время пожара.
В глазах Кимати заиграл неяркий огонек, когда он увидел содержимое пакета. Фрэнк на его глазах проверил оружие и запасные магазины.
В десять вечера они завернули автоматы в полотенца. Фрэнк еще набросил сверху свой пиджак, снес оружие в машину и уложил на заднее сиденье. Прихватив свой «посох», Кимати запер лавку и сел в «датсун».