И произнеся это «утром», он понял, что все испортил. Сейчас она потребует, чтобы он отвез ее обратно в город. Утром – значит, он заранее уверен в том, что она останется здесь на ночь. Но, с другой стороны, а как же иначе? Они же и поехали вечером. Глупо предполагать, что, приехав, они сразу же и вернутся в город.
– Посмотрим… – вдруг сказала она совсем просто, без иронии. – Утром и сад хорошенько рассмотрю.
Его отпустило. Все нормально. Она не обиделась и восприняла все правильно.
– Илья Петрович, какой вы счастливый, что живете в этом доме один. Что у вас нет такого вот брата типа моей сестры, который указывал бы вам, как жить, что есть и как себя вести.
– Вы полагаете? – рассеянно проговорил он, впуская ее в дом. – Проходите, пожалуйста. Вот здесь тапочки. Мои тапочки, не подумайте ничего такого. Они почти новые, я недавно их купил, зимой, на рождественском базаре, знаете, они очень теплые, войлочные… Говорите, хорошо, что у меня нет брата? Отчего же? Я был бы очень даже рад, если бы у меня был брат. Все-таки родная душа.
– Просто вы незнакомы с моей сестрой. Понимаете, она, в сущности, неплохой человек, и со стороны может показаться, что она заботится обо мне, но на самом деле…
– Давайте, Катюша, я помогу вам снять плащ. Вот так… Проходите в комнату. Сейчас я разожгу камин, и вы увидите, как здесь будет хорошо и, главное, тепло! Садитесь вот сюда, на диван. Вот вам под спинку подушки. Удобно?
Что же я так нервничаю, подумал он, присаживаясь на маленькую скамейку перед камином и укладывая пирамидку из кусков картона, маленьких щепок, прошлогодних шишек и поленьев. Поднося спичку к картонке, он загадал: если его деревянная конструкция схватится огнем с первого раза, у них с Катей все получится. И она вдруг вспыхнула, огонь охватил сначала щепки с шишками, а потом обнял и первые поленья.
– Какая красота! – захлопала в ладоши Катя, наблюдавшая за ним и тоже, вполне возможно, что-то загадавшая. Хотя кто их знает, этих девушек?
Как же им в тот вечер было хорошо вдвоем! Катя восторгалась всем, что приготовил для нее и чем хотел удивить, усладить Илья Петрович: шампанское, розовое холодное вино «Mondoro rose», маринованные баклажаны, поджаренные на ее глазах свиные отбивные (заготовки которых он купил в кулинарии еще неделю тому назад и тогда еще, перед тем как заморозить, переложил их кусками пергамента, чтобы не прилипали!), консервированные персики (свежие-то он купить не успел, не знал же, когда она осчастливит его своим визитом), варенье из калины собственного приготовления.
Как он и предполагал, вино сделало свое дело, Катя расслабилась окончательно, повеселела, с аппетитом покушала, потом, откинувшись на диванные подушки, с удовольствием, как ему показалось, и с интересом слушала его истории. Он был неплохим рассказчиком, умел насмешить, причем самые уморительные моменты произносил с таким серьезным и невозмутимым видом, что эффект получался двойным, слушатели просто покатывались со смеху.
Хохотала и Катя, да так заразительно, нисколько не смущаясь, закидывая голову и подставляя ему словно бы для поцелуя свою нежную белую шейку с голубыми прожилками. Золотистые волосы ее при этом растрепались, влажные завитки прилипли к вискам, и она была так обворожительна в эти минуты, так близка, что Илья Петрович едва сдерживался, чтобы не схватить ее крепко за плечи, прижать к себе и зацеловать ее всю…
Потом она сказала, что хочет покурить. Он разрешил ей сделать это в комнате возле камина, но она наотрез отказалась и сказала, что лучше это сделать на свежем воздухе. Они вышли на крыльцо, он расстелил на ступеньке сложенный плед, она села, и он укрыл ее плечи своим вязаным джемпером. И с таким чувством он это делал, словно она была его женой, а он – заботливым мужем. Как же он был счастлив в тот вечер!
За сигаретой она снова вспоминала свою сестру, то и дело порывалась позвонить ей, но потом передумывала, и видно было, что она изводит себя мыслями о сестре, о том, как та воспримет, что Катя не ночевала дома.
– Напиши ей сообщение, что с тобой все в порядке, – посоветовал ей Илья Петрович совершенно нейтральное, на его взгляд, решение. – Чтобы она хотя бы в полицию не обращалась, больницы с моргами не обзванивала. Волнуется же. Ты бы ее разыскивала так же, если бы она не пришла домой ночевать.
– А вот это вы верно сказали. Она такая неугомонная, точно будет меня разыскивать.
Она включила телефон и быстро, словно боясь, что вот сейчас сестрин звонок разорвет его, как снаряд, написала сообщение, пробормотав при этом нервно:
– Тысяча пропущенных звонков и сообщений… ну и пусть!
Отправила сообщение и снова отключила телефон.
– Готово! Теперь-то не станет разыскивать. Я написала ей, что со мной все в порядке, чтобы она не волновалась.
– Не сообщила, где находишься?
– Нет. Это моя личная жизнь. И ей совершенно необязательно знать, с кем я провожу время и где. Мне не тринадцать лет, – она заносчиво, как взрослеющий ребенок, задрала подбородок, а потом вдруг расхохоталась.
– Быть может, ты хочешь уже спать?
– А который час? – легкомысленно спросила она, до этого ни разу не поинтересовавшись временем.
– Половина первого.
– Что-о-о?!
Он с виноватым видом пожал плечами.
– Пожалуй, что пора и спать. А можно я буду спать прямо здесь, на этом диване?
– У меня есть предложение получше. На втором этаже я приготовил для тебя спальню. Там и душ есть, если пожелаешь. И халат я повесил, мой, конечно, но чистый. И полотенца есть, и все необходимое. Поверь, в постели ты лучше выспишься, комфортнее.
– Ну ладно… – Она внимательно посмотрела на него, словно желая о чем-то спросить, но так и не осмелилась. Должно быть, подумал Илья Петрович, она хотела спросить, не присоединюсь ли я к ней, или, напротив, попросит не беспокоить ее. – Хорошо. Вот только еще пару глотков шампанского сделаю, и все. Так пить хочется…
– Ну-ну, успокойся, прошу тебя.
Они сидели на диване, на том самом диване, где она тогда, в апреле, пила шампанское, заедая его консервированными персиками, да только если в прошлый раз она была счастлива и хохотала, то сейчас несчастная и заплаканная, устроившись в его объятьях, тихонько поскуливала как раненый зверек.
– Но если это не ты, то кто же тогда?
Она не понимала, что говорит. Не осознавала, как больно ранит его. И как это ей вообще в голову пришла мысль подозревать его? Вероятно, мало что зная про свою сестру, а потому не зная, кто мог бы пожелать ей смерти, но крепко помня ту обиду, что нанесла ему ее сестра, и считая ее виновницей его рухнувшей карьеры, да и репутации в целом, она решила, что только у него, у Ильи Петровича Воронцова, имелся мотив для убийства.
– Скажи, я что, по-твоему, такой кровожадный? – Он потерся щекой о ее щеку и принялся ловить губами мочку ее уха. Теплую и слабо пахнущую духами.
– Что же! Просто я запуталась… Я не знаю, на кого подумать. И заранее простила тебя за нее. Люди меняются, да и я тебя недостаточно хорошо знаю. Может, в тебе живет вулкан, бомба замедленного действия. Не знаю, как поступила бы я, окажись на твоем месте. Ведь она же смешала тебя с грязью. Ненавижу ее!
– Она умерла, Катя. Думаю, с нее достаточно будет, – напомнил он ей.
– Это для всех она умерла, но только не для меня. Я чувствую ее присутствие постоянно. Мне кажется, что она следит за мной. И знаешь, – она вдруг заревела как девочка, некрасиво раскрывая рот и чуть ли не пуская пузыри, – я скучаю по ней. Ты бы знал, как мне ее не хватает! Как бы мне хотелось, чтобы все это было лишь сном!
Он и сам не заметил, как начал раздевать ее. Она плакала, рассказывала ему о каких-то эклерах, конфетах, райских птицах, а он думал только о том, как бы расстегнуть ее блузку да стащить тесные джинсы.
– О боже! – застонал, захрипел он в тот момент, когда, окончательно потеряв рассудок, вошел в нее, в раскаленную, отчаянно доступную и одновременно напугавшую его своей неожиданной невинностью, и осознал, что он ее первый мужчина. У него чуть было не вырвалось: «Была бы жива твоя сестра, страшно представить, какие были бы последствия…»
12
– Вы бы как хотели, допрашивать их по отдельности или собрать всех вместе?
Директор школы, Анна Георгиевна Жарова, высокая статная женщина в твидовом костюме серого цвета и черных лакированных туфлях на высоком каблуке, с белоснежными волосами, тщательно уложенными на один бок, и черными, будто бы нарисованными бровями, искренне старалась ему помочь в работе.
– Несмотря на то что в школе идут занятия, я смогу так организовать, что наши учителя будут по очереди приходить к вам сюда, в мой кабинет, и…
– Спасибо. Да, пожалуй, я хотел бы побеседовать с каждым.
– Я понимаю. Вам важно составить ее психологический портрет, да? Ведь для того чтобы понять, кто и за что мог ее убить, надо бы понять, каким она была человеком. Если вы не возражаете, я могла бы рассказать вам о Марине Дмитриевне.
Сергей Родионов расположился с блокнотом за учительским столом, директриса же села напротив него, как ученица. Разве что руки не уложила, как первоклашка. Она заметно нервничала. Еще бы, убита учительница. Да вся школа только об этом и говорит.
– Скажу честно, она была человеком сложным, я бы даже сказала, конфликтным, но в то же самое время только на нее и можно было положиться в какие-то ответственные моменты. Другими словами, если ты с ней дружишь, хорошо к ней относишься, то и она повернется к тебе и сделает для тебя все! Будет с тобой вежлива, даже, я бы сказала, услужлива, будет ловить твои взгляды и стараться тебе понравиться. Вы поняли, наверное, что я говорю сейчас о наших с Мариной Дмитриевной отношениях. Но не будь я директором, трудно сказать, стала бы она помогать мне в организации школьных мероприятий, то есть всей той кропотливой работы, которая у меня, честно вам скажу, не очень хорошо получается. А вот Марина Дмитриевна умела организовать людей, все распланировать, все предусмотреть и ничего не забыть.