– Да у тебя память, как говорится, дай бог каждому! – не унималась Зоя.
– Одно дело память, а другое… даже не знаю, как выразиться. Ну, к примеру, я готовлю борщ на кухне. Сестра заходит, я прошу ее попробовать его на соль. Она берет ложку и вдруг вылавливает из борща целую неочищенную луковицу! Ты бы видела, какими глазами она смотрела на меня. Разве что пальцем у виска не крутила. А один раз я, по ее словам, вышла из дома без юбки. То есть в колготках, свитере и без юбки. Прикинь?
– Ты серьезно?
– Во всяком случае, она так говорила. Но я этого совершенно не помню!
– А ты проверяла голову?
– Ну вот, и ты туда же, – обиделась я. – Конечно, проверяла. Опухоли нет, если ты об этом.
– А что говорит обо всем этом ваша Мира Соломоновна?
– Она отлично ко мне относится и считает меня совершенно здоровой. Я дважды была у нее дома, там собиралась интересная компания, абсолютно женская, и они, эти чудесные женщины, в основном врачи, одна, правда, поэтесса, учили меня играть в преферанс! А один раз она была у нас дома, мы с сестрой приглашали ее на ужин. Вот так. Говорю же, Мира считает, что я вполне себе нормальная, что моя сестра просто гиперзаботливая.
– А кто оплачивает эти ваши сеансы?
– Я! Кто же еще!
– Ясненько. Да уж, ну и страсти кипели у вас.
– А еще она была категорически против моих занятий живописью, – меня уже было не остановить.
– Да? Но она же сама показывала мне твои рисунки, два альбома набросков. И картины я твои видела, она принесла их из кладовки… Там цветы, букеты…
– Вот интересно, что же она говорила тебе о них?
– Что ты талант… – тихо произнесла Зоя, и я чуть не съехала с шоссе.
– Ты серьезно?
– Ну да.
Я собиралась уже вывалить на голову бедной Зои еще целый ворох своих обид, нанесенных мне сестрой, как нашу беседу прервал звонок Миры, моего психиатра. Она тихо спросила меня: правда ли, что моя сестра погибла?
– Правда, – ответила я.
И тогда она, выразив свои соболезнования, предложила мне встретиться, сказала, что мне наверняка нужна помощь и что она готова поработать со мной бесплатно. Я поблагодарила ее, сказала, что подумаю. Хотя на самом деле у меня была только одна причина посетить ее уютный кабинет с мягким диваном и красивой лампой «Тиффани» – вернуть ей оставленный у нас роскошный шелковый кроваво-красный «гермесовский» платок.
– Мира Соломоновна, – усмехнулась Зоя, когда я поговорила с Мирой. – Интересно, сколько она берет за свою работу?
– У нее свой кабинет, поэтому пять тысяч. Знаю, что другие психиатры или психотерапевты, которые принимают в клинике, берут примерно три тысячи.
– Нормально так, – поджала губы Зоя. – Жить можно. Ладно, Катя, все как-то устроится, и ты научишься жить без сестры. Понимаю, это все равно как выбить из-под тебя костыль…
– Да почему? Почему вы все так считаете? Какой еще, к черту, костыль? – вот теперь я на нее всерьёз обиделась. – Все, приехали. Выходи!
Если бы в этот момент мы были далеко от ее дома, я сделала бы то же самое – высадила без всякого сожаления. Но на этот раз ей просто повезло, мы подъехали прямо к ее подъезду.
– Не обижайся. Пойми, она была моей подругой и мое отношение к тебе сложилось и под ее влиянием, она мне все уши про тебя прожужжала…
– Чао-какао! – бросила я. Зоя вышла, я даже не помахала ей вслед рукой. Никто мне не был нужен. Я со всем могла справиться сама. Интересно, подумала я тогда, сколько времени мне еще понадобится, чтобы окружающие меня люди наконец поверили в это.
Кристина мне не звонила. Вероятно, обиделась. Ждала, думаю, моего звонка, чтобы я рассказала ей, как у меня все прошло, и вообще, как мои дела. А я… За то время, что мы с ней не виделись, я помирилась с Ильей, лишилась девственности, поссорилась с Зоей и собиралась начать новую жизнь без сестры.
Думать о похоронах я пока не могла. Смерть сестры вообще стояла где-то особняком в моем сознании и никак пока еще не вписывалась в привычный ход событий. Да, я знала, что сестры нет, что ее тело находится в морге, вот пусть пока там и полежит, до тех пор, пока я не приду в себя. К тому же это было пока возможно – тело бы мне все равно так быстро не выдали, следствие по делу продолжалось.
Я решила поехать к Кристине без звонка, нагрянуть. Петляя по улочкам старого города, я мысленно разговаривала с ней, типа репетировала, просила прощения. Но когда приехала, Валя с порога сообщила мне, что мамы дома нет. Она так искренне обрадовалась моему приходу, что мне уже стало легче. В этом доме я никогда не чувствовала себя одинокой. Я знала, что эта семья не так проста, что посторонним сюда вход был запрещен, что мать с дочерью мало кого принимали, однако изредка устраивали вечеринки, и эти шумные застолья с большим количеством алкоголя и богатыми закусками проходили исключительно в рекламных целях, потому что кроме знакомых художников туда приглашались потенциальные клиенты, покупатели картин, и это напоминало скорее выставку. Продав только одну свою картину, Кристина окупала не только вечеринку, но и обеспечивала себе сравнительно спокойную жизнь почти на полгода. Так, во всяком случае, она говорила мне в минуты откровений. Я бы, может, и засомневалась в этом, поскольку это не Москва, а провинциальный, хоть и крупный город, и примерные цены на картины я знала, бывая в галереях и на выставках других художников. Но видя, что Кристина живет на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, вынуждена была поверить, что ее картины стоят немало.
– Мы ждали тебя вчера вечером, мама переживала… Но потом, решив, что у тебя какие-то очень важные дела, сели ужинать вдвоем. Ты знаешь, нам не привыкать. Проходи, проходи. Надеюсь, ты голодная?
– Да, очень, – призналась я.
– Вот и отлично! У нас почти целый казан плова! И он божественный! Такой плов умеет готовить только моя мама. Все, мой руки и садись!
Какая же она была славная, Валя. Вот такую бы мне сестру. Хотя я и без общей крови воспринимала Кристину с Валей как своих ближайших родственников. И так до сих пор и не поняла, почему они так быстро приняли меня в свою семью. Меня, совершенно постороннего человека! И даже не художницу. Вот самое время было сейчас и расспросить Валю.
Она подогрела мне плов, нарезала помидоры, заварила чай на травах. Как же она была похожа на свою мать!
– Скажи, как так получилось, что вы приняли меня, что взяли под свое крыло? – спросила я прямо в лоб. И Валя нисколько не смутилась, у нее был уже готов ответ.
– Ты классная и душевная, а твоя сестра – монстр. Сначала мама хотела тебе просто помочь, хотела даже предложить тебе пожить у нас, чтобы подальше от твоей церберши, а потом влюбилась в тебя. Сказала, что у тебя золотое сердце, что ты – сама доброта. Я тоже так считаю и очень люблю тебя. И знай, мы всегда будем с тобой.
Она хоть и была совсем юная, все остро чувствовала, была идеалисткой, как и все мы в ее возрасте, но все равно я верила ей, и мне было приятно слушать ее. Это придавало мне сил.
– Спасибо тебе, Валечка, – я протянула руку через стол, чтобы пожать ее маленькую теплую лапку. – А плов – просто бомба! Очень вкусный!
– Ну, рассказывай, где была, что делала? Или подождем, когда вернется мама, и тогда ты нам обеим расскажешь?
– Да, наверное, так будет лучше. Скажи, Кристина обиделась на меня, что я ей не позвонила?
– Нет. Но она очень переживает за тебя.
– А где она сама?
– Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. – И тут я увидела, как Валя изменилась в лице. – Кроме тебя и посоветоваться не с кем. Я очень переживаю за нее.
– Да что случилось-то?
– Примерно полгода тому назад с мамой что-то произошло. Она мне ничего не говорит, но я-то вижу, что… Не знаю, как и сказать. Это началось, когда однажды вечером она вернулась поздно, в руках ее были тяжелые пакеты с едой. Надо сказать, мы жили довольно скромно. Нет, мама, конечно, работала, и картины ее время от времени продавались. Но мы не могли позволить себе деликатесы, к примеру. А тут – просто настоящее богатство! Причем она, ясное дело, не могла все это дотащить сама до дома. К тому же я слышала, как возле подъезда остановилась машина. К сожалению, я не обратила внимания на эти звуки, ну, приехала машина и приехала, может, не к нам. Но когда она втащила эти пакеты, я поняла, что это ее привезли. Может, такси, а может, и нет. На мой вопрос, откуда эта роскошь, она отшутилась, мол, благодарный клиент расщедрился. Ну ладно, думаю. Потом, уже на следующий день, мы с ней отправились по магазинам, мама сказала, что у нее купили какой-то там натюрморт. Но денег было так много! Она расплачивалась наличными. Купила мне норковый полушубок, сапоги и много чего другого. На мои вопросы отмахивалась, пока не призналась, что у нее появился воздыхатель, поклонник. И очень богатый. Что я могла подумать? Любовник! Но мама вечерами сидела дома, не вздрагивала от телефонных звонков, не дергалась, когда приходили сообщения, ну, как это бывает у меня, когда я переписываюсь со своим парнем. Я хочу сказать, что она не была похожа на влюбленную женщину. Когда я задавала ей вопросы, она снова шутила, чтобы не обидеть меня, говорила, что каждый человек имеет право на личную жизнь и что у женщины должны быть тайны. Она продолжала и продолжала что-то покупать. Мы стали довольно часто ужинать в ресторане, где она заказывала все дорогое и расплачивалась наличными. Она кайфовала, я это видела. И, глядя на меня, загадочно улыбалась.
– Может, она нашла клад?
– Понимаешь, у нас с ней никогда не было секретов. Ну, были у нее любовники, что ж с того? Я с некоторыми была знакома. Один был ну очень крутой мужик, где-то в правительстве служил, красивый такой, солидный. Так он приходил к нам, мы ужинали все вместе за столом. И это при том, что он женат. Как-то все было просто и легко. Мама жила своей жизнью, и я не осуждала ее. Даже радовалась тому, что ее любят, о ней заботятся. Потом этот чел переехал в Москву, она ездила к нему, я знаю, ну а потом все как-то сошло на нет.