– Присаживайтесь, – сказал Родионов мрачно. – По поводу вашей сестры, точнее, ее тела, пока ничего сообщить не могу. Я пригласил вас, чтобы еще раз расспросить о том вечере, когда ваша сестра отправилась на пикник к «Трем дубам». Вы вообще знаете это место?
– Ну… так, приблизительно, – просипела я.
– Вы бывали там?
– Да, мы с сестрой иногда ездим туда, когда очень жарко. Мне, честно говоря, там не очень нравится, я вообще брезгую этим грязноватым берегом… Предпочитаю песчаные пляжи.
– Вы на самом деле не знаете, с кем ваша сестра туда отправилась?
– Говорю же, мы с ней поссорились. Она была груба со мной. И с чего бы это я после этого стала с ней разговаривать?! – разозлилась я, но не на Родионова, а на сестру, вдруг вспомнив нашу ссору. Другая бы на ее месте обрадовалась, что ее угощают хорошими конфетами, а она…
– Ну, может, она раньше рассказывала вам о своей личной жизни, о том, с кем встречается.
– Нет. У меня вообще было такое чувство, будто бы она бесполая. Нет, конечно, ей очень хотелось понравиться мужчинам, но как-то не складывалось… Думаю, она из-за этого и была такая нервная.
– Понятно. Скажите, кто такая Мира Соломоновна?
– Это наш семейный психиатр. Она классная. Мы дружим. А что?
– Мы изучили телефон вашей сестры. Так вот, она довольно часто беседовала с вашим психиатром. У нее были проблемы?
– Думаю, что она звонила ей, чтобы поговорить обо мне. Это же у меня проблемы, – я презрительно хмыкнула. – Если послушать мою сестру, я и невнимательная, и рассеянная, и забывчивая… И это при том, что именно меня, а не мою сестру взяли в Кропоткинский лицей, где у меня все замечательно! И с памятью у меня все в порядке, можете справиться у нашего директора или в коллективе. Я человек не конфликтный, люблю детей… Думаю, моя сестра ревновала меня к моему успеху и всячески гнобила, внушала мне, что я не здорова и все в таком духе.
– А вы не очень-то лестно отзываетесь о ней, – заметил Родионов.
– Да что хорошего я могу о ней сказать, если она меня все эти годы просто изводила… – последние слова я уже не говорила, а мычала, захлебываясь слезами и соплями, а после и вовсе разрыдалась. – Да, я ненавидела ее порой, готова была убить! А сейчас без нее как жить? Я не знаю! Не умею! Я как по шаткому мостику иду над гигантской пропастью, называемой жизнью… И очень боюсь рухнуть…
И я протяжно завыла. Не знаю, откуда взялись эти чувства, этот вой. Родионов отпаивал меня водой. Похоже, он и сам испугался, как бы со мной не случилась истерика, как бы у меня сердце не разорвалось от горя.
– Так, с психиатром все понятно, я с ней еще встречусь и поговорю. Теперь такой вопрос: кем вам приходится Кристина Метель?
– В смысле? Вам же отлично известно. Это моя подруга. Моя, и только моя. И сестра к ней никакого отношения не имела. Кристина и ее дочь Валентина – это часть моего личного пространства, это самые близкие мои друзья, у которых я пряталась от Марины. Вот уж там-то она меня точно достать не могла…
И снова эти предательские слезы!
– Напрасно вы так считаете. Ваша близкая, как вы говорите, подруга Кристина довольно часто разговаривала с вашей сестрой.
– Что? – Я от удивления, похоже, открыла рот. – Но этого не может быть! У них нет общих тем.
– Я полагаю, что как раз наоборот, и эта тема – вы, Катя. Ваша подруга могла звонить вашей сестре, угрожать ей, к примеру, чем-то в случае, если Марина Дмитриевна не отпустит вас, не оставит вас в покое?
– Да зачем ей это надо? Кристина – творческая личность, у нее все зависит от настроения, душевного состояния. И с чего бы это она звонила Марине? Чтобы та подпортила ей это самое настроение? Вы просто не понимаете… Это я – человек слабый, ведомый и так далее. А Марина с Кристиной – они сильные, стоят друг друга. И если бы они вдруг встретились в темноте, то от них бы искры полетели и запахло бы серой…
Зачем я сказала ему про серу? Как если бы речь шла о дьяволицах.
– Хорошо, я сам еще раз побеседую с Кристиной.
И тут я вдруг поймала себя на том, что у меня кружится голова. Так. Стоп. Но он ведь уже беседовал с Кристиной, она мне сама рассказывала! Ну не приснилось же это мне! Я спросила об этом следователя.
– Да, я разговаривал с ней, но тогда еще мы не знали, что в списке абонентов вашей сестры один из самых используемых – как раз номер телефона Кристины.
Даже если бы меня ударили под дых, мне не было бы так больно, как сейчас. О чем, о чем они могли говорить? Обо мне? Я была предельно искренна с Кристиной и Валей, и вот теперь я узнаю, что…
– Я предполагаю, что Кристина пыталась вправить моей сестре мозги, – решила я успокоить саму себя. – Потому что других причин для этих звонков я просто не вижу. Вы не могли бы сообщить тот самый номер телефона, с которого были сделаны звонки Кристиной и, соответственно, наоборот, на который звонила моя сестра? Я хочу во всем разобраться.
Но мой вопрос остался без ответа. Я разозлилась.
Мне так важно было узнать все о Метелях, а вдруг они – предатели! И мое знакомство с Кристиной было подстроено моей сестрой. Уж не знаю, какой был в этом смысл, зачем это было нужно моей сестре, но звонки-то были! Значит, что-то их связывало! Ответов на мои вопросы я не находила по той простой причине, что в моем сознании связь Метелей с моей сестрой была абсурдной. То есть этого не могло быть в принципе.
– Еще один вопрос. Вы знакомы с человеком по фамилии Зимин?
– Зимин? Не знаю… Вроде бы знакомая фамилия. А кто это и почему я должна быть с ним знакома? Он тоже звонил моей сестре?
– М-м-мда… – протянул Родионов. – Звонил. И много раз.
– И кто же он такой?
– Один художник, информацию о нем можно найти в интернете. Пейзажист.
– Местный?
– Да. Уверен, ваша приятельница Метель с ним хорошо знакома.
– Ну, если он местный художник, то Кристина наверняка его знает.
Художник! Пейзажист! Где он и где моя сестра! Если еще окажется, что моя сестра тайно скупала его пейзажи и прятала от меня эти картины, я, пожалуй, застрелюсь.
Мне уже не терпелось вернуться к Кристине и обо всем ее расспросить. Родионов задавал мне еще какие-то вопросы, вспоминал преподавателя, коллегу Марины, Михаила Мезенцева, мне же в голову лезли, как голодные ядовитые пауки, мысли о Кристине, ее больших деньгах, мотовстве, скрытности… И никак не связывались у меня все эти люди и события: Кристина, Марина, какой-то пейзажист Зимин и большие деньги. Одна версия нелепее другой заставляли мои бедные мозги вскипать: а вдруг Кристина и моя сестра Марина похитили шедевральный пейзаж этого Зимина и продали за границу?!
После разговора с Родионовым я вышла на улицу, постояла немного на крыльце, вдыхая свежий воздух, словно таким образом мои мозги могли прийти в порядок.
Теперь мне почему-то не хотелось ехать к Метелям. И домой тоже. Но не на улице же мне оставаться! Хотя почему на улице? Я же могу снять номер в гостинице и там отдохнуть, обо всем подумать.
Я села в машину и поехала в центр, в гостиницу «Москва». Думаю, в каждом городе есть такая гостиница, там по определению должны быть чистые и комфортные номера.
Я уже вошла в холл, полупустой, с мраморными полами и красивыми, обитыми малиновым бархатом винтажными диванчиками и шикарными пальмами в кадках, как мне позвонили.
Илья. Я чуть не задохнулась от счастья, вдруг осознав, что за всеми последними событиями своей жизни, связанными с трагедией и назревающими разочарованиями, я на время забыла Илью, мужчину, который был так нежен со мной и, кажется, даже любил. Конечно, внезапное появление в его доме Зои уничтожило всю романтику, подпортило нашу «медовую» ночь, остудило наши тела. Мы и попрощаться-то не смогли как следует, вернее, как бы нам, влюбленным друг в друга, этого хотелось. И чем дольше становилась пауза, чем дольше я не видела Илью (а ведь уже прошло довольно много часов), тем больше мне начинало казаться, что я всю эту любовь его придумала. Ну, переспал со мной да и забыл. Хотя я же знала, что он не такой! Он же намекал мне, что мы – пара! Так намекал или я сама себе все это придумала? Но откуда же тогда то ощущение полного счастья, в котором я пребывала, чувствуя кожей тепло его тела, его крепкие и нежные руки? Но что я знала о мужчинах? Книги и кино о любви свидетельствовали как раз о том, что мужчина в порыве страсти может наговорить и наобещать женщине все, что она только хочет услышать.
– Катя, привет! – голос его звучал радостно, что уже было хорошо. – Ты извини, что я не звонил. Решал свой вопрос, как вы мне с Зоей и посоветовали. Конечно, нервничал страшно, боялся, что откажут, что не возьмут, но они взяли! Я и с Настей связался перед этим, потом встретился, мы с ней так хорошо поговорили. Да, ты права, она на самом деле собиралась возвращаться к преподаванию, ей трудно руководить лицеем. Словом, у меня все получилось! Я сказал, как ты и посоветовала, что перенес операцию… Мне очень трудно было лгать, и я бы ни за что не решился на этот разговор, не стал бы проситься обратно, если бы вы не накрутили меня. Я прямо как в ледяную прорубь нырнул. И очень, очень боялся, что меня начнут расспрашивать про тебя, Марину. Но ты права, никто ничего не знает! Но теперь же все изменится, да? Теперь нам и скрываться-то не нужно будет! Катя, ты слышишь меня?! Ты вообще где?
– Я здесь, Илья, – слезы текли по моим щекам. Как же я была рада за него! – Здесь.
– Я хотел бы встретиться с тобой. Немедленно. Ты занята?
Я хотела ему ответить, что стою в гостинице и собираюсь снять номер, но, боюсь, это напрягло бы его. Хотя…
– Катя, ты чего молчишь?
– Илья, у меня проблемы. И мне не с кем поделиться, поговорить… Я запуталась, не знаю уже, кому верить, а кому нет!
– Мне! Мне надо верить! Где ты, я еду к тебе!
– Я в гостинице «Москва»… – Я разрыдалась, что случалось теперь со мной нередко.
19
Обыск в квартире Мезенцева подтвердил слова соседки Полянкиной о том, что в жизни этого тихого и скромного на вид преподавателя биологии была любовь, а потом и великая трагедия. Девушка, которую он любил, Полина Мареева, действительно покончила жизнь самоубийством, выбросившись с одиннадцатого этажа из окна своей квартиры.