Фионова смотрела на него с таким обожанием и страстью, что казалась просто безумной.
– Мне нравится даже ваш дом, ваш подъезд, ваши окна… Я даже подоконники готова целовать, окна, паркет, по которому вы ходите, и я ничего, ну просто ничего не могу с собой поделать. Я люблю вас, Михаил Львович, и любовь моя, признаю, какая-то странная и страшная. Может, любовь – болезнь, но одной мне никак не справиться. Помогите, прошу вас!
От нее в тот вечер пахло крепко сладкими духами и промокшим пальто, то есть влажной шерстью. И ему показалось, что в учительской, помимо них двоих, застрявших в этот поздний час в школе, спрятался пока еще невидимый, но довольно крупный и мокрый зверь с густой шерстью и характерными для животного запахами. Да, в такие опасные минуты ее откровений и признаний, когда разум оставлял ее и она вообще не понимала, что творит, Фионова напоминала ему животное. В его присутствии она из высокомерной и злобной твари, держащей в напряжении весь преподавательский состав школы, превращалась в беспринципное существо, единственной целью которого было добиться внимания скромного биолога Мезенцева. Ее словно заколдовывали всякий раз тогда, когда они оставались вдвоем в помещении. Она старалась схватить его за руку, цеплялась за рукав его пиджака, касалась ладонью его волос, она так сильно его, видать, желала, что порой издавала тихий и какой-то гортанный, булькающий стон или даже рык.
Не будь она той самой Мариной Дмитриевной Фионовой, местной знаменитостью, тем самым оборотнем, которого все, кто сталкивался с ней в школе, знали, Михаил пожалел бы ее, может, даже и пригласил ее в кафе и угостил вином, поговорил бы с ней как с человеком. Но это была Фионова, настоящая змея, смертоносная, жалящая всех, кто ее раздражал, кто превосходил ее в чем-то, а потому он с ней и не церемонился. Значительно позже этих ее признаний он услышит от Полины, что Фионова позволяла себе в отношении ее, как издевалась над ней, троллила ее на каждом шагу, оскорбляла, поддевала, не зная того, что Полина хоть и нежная и беззащитная на вид, хрупкая и воздушная, но характером сильная. Это на похоронах (а соберется вся школа, чтобы проводить Полину Никитичну Марееву) все заговорят в один голос, что бедная Полина выбросилась из окна потому, что ее довела до самоубийства Фионова, злобная тварь. Говорили даже, что против Фионовой было заведено в полиции дело. И только Михаил знал правду.
– Миша, я вчера не выдержала и сказала ей примерно так: «Вы, Марина Дмитриевна, похожи на лошадь, а еще вы злая, и вас никто не любит и никогда не полюбит». Как ты думаешь, я убила ее этими словами?
Она, Поля, еще и переживала о том, что сказала! Она жалела ее!
Нет. Ни один человек на свете не мог бы довести Полину, эту цельную и сильную натуру, до самоубийства. Ее убили, это он знал точно. И никакие окна в марте она не мыла, это вообще бред. Да и окна с какой стати ей открывать в такой холод?
Да, экспертам было трудно определить, какие раны появились на ее теле от падения, а какие были нанесены еще при жизни. Но ее точно избили, а потом выбросили из окна. Или, может, даже и не избили, а просто ударили чем-то тяжелым по голове, и она упала без сознания, после чего ее затащили на подоконник, открыли окно и столкнули. И человек этот был хорошо ей знаком, иначе она ни за что не открыла бы ему дверь. А дверь в ее квартиру была не заперта. Значит, кто-то пришел и сделал это черное дело.
После похорон Мезенцев чувствовал себя больным и слабым. Он едва переставлял ноги, ходил по опустевшей и помертвевшей квартире в «обломовском» халате, много пил и спал. Сон и алкоголь были его спасением. Иногда ему казалось, что Поля дома, что она звенит посудой на кухне, готовит ужин. Его фантазия так часто подличала, когда он вдруг начинал ощущать запах готовящейся пищи, жареного мяса к примеру. Он смотрел на дверной проем и ждал, что вот сейчас увидит ее, в домашних широких штанах и любимой им красной майке, и скажет:
– Все готово! Пойдем!
Немыслимо, как было больно, когда так никто и не появлялся. Он силился нарисовать в своем воображении эту картинку, этот живой и яркий портрет молодой женщины, но тот, рождаясь в клубах памяти, вдруг начинал моментально таять, пока не исчезал совсем.
Мезенцев научился плакать. И когда ему становилось уж совсем нестерпимо, сразу же охватывал стыд при мысли, что он оплакивает не Полину, а себя, одинокого, брошенного и несчастного.
И в какой-то момент он решил действовать. Нашел частного детектива и задал ему задачку…
– Мезенцев, на выход!
Он очнулся. Открыл глаза. Он же в камере.
Он уже шел по коридору под конвоем, как вдруг его развернули обратно в камеру. Что за чертовщина?! Что еще случилось? Не иначе как следователя куда-то срочно вызвали.
Он вернулся на свое место. Мысленно отгородясь от сокамерников (все сплошь приличные на вид люди, которые постоянно доказывают друг другу, что невиновны ни по какой статье), он лег и закрыл глаза.
Вспомнил лицо частного детектива, бывшего следователя. Неразговорчивого и толкового. Если бы не он, кто знает, как бы все сложилось. И какие бы чувства сам Мезенцев испытывал сейчас…
26
Люся Рожкова все утро ждала звонка от Сергея, знала, что он должен был допрашивать Михаила Мезенцева, большого любителя ядов. Работая с документами, она постоянно отвлекалась, делала паузы – то чаю выпьет, то подружке позвонит, пока в кабинете, где она работала еще с другими следователями, никого нет. Конечно, больше, чем допрос Мезенцева, ее интересовало другое: правильно ли она сделала, что постелила Сергею в гостиной? Не перегнула ли она палку, держа его постоянно на расстоянии. Мужчины этого не любят и не ценят. Ждала ли она ночью, что он придет к ней в спальню? Ждала. Надеялась. Хотя, с другой стороны, боялась, просто не знала, как себя вести, чтобы он не подумал о ней дурно.
Люся была современной девушкой, и небольшой опыт в общении с мужчиной у нее был, но все ее малочисленные романы заканчивались разочарованием – никого так и не полюбила, да и ее, похоже, тоже не любили. А что она знала об этой любви? И лишь когда встретила Сергея, сердце ее забилось, мысли понеслись, опережая фантазии, – она сразу же представила себя его женой и даже увидела их совместных детей. И поначалу свою симпатию выражала в шутливой форме, чуть ли не вешаясь ему на шею (при этом зная, что шокирует окружающих), а когда он приближался к ней на опасное расстояние, сразу же отталкивала его от себя, сама уже не зная, как ей поступить и что делать, чтобы и не потерять, и…
Вот так было и этой ночью. Не должна была его пустить к себе ночью, но пустила, а дальше – постелила ему отдельно, в гостиной.
Люся, какая же ты дура! Вот эта мысль за утренним кофе показалась ей единственно верной. Пока завтракали, она все ждала, что он схватит ее, обнимет крепко, поцелует, но он вел себя сдержанно. Пожалуй, даже слишком сдержанно. Может, разочаровался в ней, подумал, что не нравится ей. Или же боялся, что не выдержит, что не совладает со своими мужскими желаниями.
В половине одиннадцатого, так и не дождавшись его звонка, Люся сама направилась к Сергею. Но его кабинет оказался запертым. Если бы он допрашивал Мезенцева, то обязательно пригласил бы ее посмотреть, послушать через теневую комнату. Не пригласить ее он просто не мог. Значит, его отвлекло что-то другое и более важное? Вот интересно что?
Очень хотелось ему позвонить, но, с другой стороны, а он сам-то почему не звонит? Что случилось? Неужели он обиделся на нее? Вроде бы расстались хорошо, нежно… Ей приснилось, что она пригласила его сегодня на ужин или нет? И почему она так нервничает?
В кармашке ее жакета завибрировал телефон. И когда она увидела на дисплее волшебное «Родионов», даже задрожала от радости. Какая же она глупая! Так зависеть от парня, пусть даже пока только эмоционально! Стыд, Люся!
– Привет! Как дела? – спросил он, запыхавшись. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я отложил допрос Мезенцева. Думаю, ты это уже поняла. Тут такое произошло… Короче, если не занята, приезжай на Некрасова, пятнадцатый дом, там, где находятся мастерские художников. Знаешь, где это?
– Да, конечно, знаю. А что там случилось? Убили кого?
– Приезжай, сама все увидишь.
Мастерские художников, в большей своей части уже превращенные в квартиры, располагались на одной из центральных улиц города в большом старинном купеческом доме красного кирпича, который был построен буквой «п». Он образовывал мрачноватый, поросший старыми вишневыми деревьями и густым бурьяном неухоженный двор.
Такси подъехало к арке, ведущей в этот самый двор, где ее и встретил Родионов. Увидев его улыбку, Люся успокоилась. Нет, все в порядке, и он на нее не сердится. Просто у них работа такая ненормальная.
– Пойдем, я покажу тебе кое-что… – Он взял ее за руку и повел за собой мимо двух припаркованных здесь же служебных машин, одна из которых Рожковой была хорошо знакома – на ней, как правило, выезжает на место преступления группа экспертов-криминалистов.
Они нырнули в темный сырой подъезд, вошли в одну из мастерских, огромную, заставленную разным художническим хламом и рядами картин и холстов на подрамниках.
– Не испачкайся, здесь все в масле…
Да и пахло в мастерской маслом или скипидаром, словом, так, как и должно пахнуть в мастерской настоящего художника. Люся крутила головой, рассматривая висящие на стенах большие полотна с пейзажами. Здесь были и гигантские работы, изображающие закаты и рассветы, зеленые лесные поляны с одинокими деревьями, хвойные живописные чащи, зимние деревенские пейзажи, от которых словно потягивало запахом свежего снега и печным дымком.
– Мне утром позвонила Катя Фионова, сказала, что произошло, по ее словам, невероятное, что, оказывается, у ее сестры был роман с художником Зиминым, с которым ее познакомила Кристина Метель, и Зимин этот вчера умер. И что виновата в этом, по словам сестры художника, как раз наша жертва – Марина Фионова, которая раскритиковала художника в пух и прах, и что сердце его не выдержало ее грубой и оскорбительной критики и он умер. Хотя Катя считает, что у художника, по ее же словам, разорвалось сердце после того, как он зарезал ее сестру. В мастерской, куда Катя наведалась вместе с Метель, она обнаружила пижаму сестры, домашние тапочки, духи и прочее. То есть все то, что действительно указывало на то, что Фионова бывала в мастерской, что между ней и Зиминым была связь.