– Это когда ты вернулась домой под утро и едва стояла на ногах? – Валя слушала, открыв рот от удивления. Радость переполняла ее, когда она поняла, что история матери не связана с насилием.
– Да. Ну а потом я рассказала о тебе. О том, что у Бориса есть дочь. И вот сейчас мы с ним подыскиваем для тебя квартиру. Ты готова познакомиться с ним?
Валя пожала плечами. Конечно, она была готова. Но и не готова тоже. Ей так хотелось расспросить мать о том, какой он, хочет ли он сам увидеть ее… А еще ей почему-то захотелось плакать – уж слишком все случилось неожиданно для нее.
В дверь позвонили. Кристина, улыбнувшись Вале, спустилась и пошла открывать.
Валя услышала какие-то незнакомые голоса, мама воскликнула: «Что вы такое делаете, отпустите меня немедленно!» Валя, сорвавшись с кровати, бросилась вниз и увидела, как на мать надевают наручники.
– Да что я такого сделала? Валя, оставайся наверху!
Но Валя была уже возле матери. Следователь Родионов и еще двое мужчин принялись обыскивать мастерскую.
– Мам, что происходит? – Валя вцепилась руками в плечо матери, слезы катились по щекам. – Что им от нас нужно?
– Валечка, успокойся. Это ошибка. Я ничего не сделала. Говорю же, поднимайся к себе!
Кристина старалась быть спокойной, но Валя видела, как она побледнела, как потемнели ее глаза.
– Никуда я не пойду! Ворвались сюда! Что вам надо? Что вы ищете?
– Они ошиблись, Валя. Каждый человек имеет право на ошибку. А та профессия, которой занимаются эти люди, предполагает и не такого масштаба ошибки или заблуждения. Сколько невиновных томятся в тюрьмах!
Ну вот, теперь Валя узнавала свою мать – сильную, дерзкую, насмешливую. Да у нее такие связи, что…
– Зовите понятых! – скомандовал Родионов, и в мастерскую вошли двое, пожилая пара, которых, вероятно, взяли прямо с улицы, потому что в руках у мужчины был большой сложенный черный зонт, с которого стекала вода, да и плащи на обоих были тоже мокрые от дождя. – Продолжаем обыск!
Мужчины потрошили все шкафы и ящики в мастерской, за несколько минут все помещение превратилось в свалку бумаг, холстов, коробок с красками…
– Здесь! – вдруг услышала Валя. Группа мужчин расступилась, пропуская следователя Родионова. В руках одного из мужчин Валентина увидела тубус для холстов. Мамин тубус. Из него вытряхнули сложенный в рулон холст с изображением подсолнухов, и тотчас на пол со стуком выпал завернутый в полиэтилен нож.
Валя зажмурилась – нож был бурым от крови. Как и кусок полиэтилена.
Кристина отвернулась к окну, Валентина зарыдала.
– Гражданка Метель, вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Фионовой, – сказал следователь. Затем, повернувшись к Валентине, сказал: – И вы следуйте за мной.
32
Испытала ли я облегчение, когда увидела свою квартиру чистой? Увы, нет. Она стала какой-то чужой с этими химическими запахами.
Все вокруг блестело и было промытым. Начиная от люстры и заканчивая вычищенными коврами. А комната сестры вообще напоминала спальню в дешевой гостинице – она была безликой, неинтересной.
Мне оставалось только перестирать белье. Я прошлась по квартире, собрала все, что надо было постирать, сунула в корзину для грязного белья. Постельное белье сестры сунула в машинку.
Мне не хотелось оставаться в этой пустоте среди этих неприятных химических и, как мне показалось, ядовитых запахов.
Я заперла квартиру и вышла прогуляться под дождь.
На улице было по-настоящему свежо и пахло мокрой листвой, дымком, было как-то по-осеннему прекрасно и грустно.
Примерно час тому назад я звонила следователю Рожковой, чтобы признаться ей в том, что алиби у Кристины на момент убийства нет. Как нет его и у Вали.
Я же знала, что мои подруги Метели из большой любви обеспечили и мне алиби, которого у меня не было, потому что я вообще тогда была дома, и что сделали они это скорее инстинктивно, на всякий случай. Но не потому, что допускали, будто бы это я убила свою сестру, нет. Это была игра. И хотя мы ни разу с ними так об этом и не поговорили, но каждый из нас знал: мы своих не сдаем! Друзья помогают друг другу с алиби не потому, что допускают криминал или считают друг друга убийцами, нет, а для того, чтобы избавить своих людей от проблем и подозрений полиции. Так сделала Кристина, так сделала и я. Когда я узнала от Рожковой, что Метелей видели на месте преступления, вернее, рядом, на холме, где они переодевались и сжигали свою одежду, я испугалась. Причем испугалась по-настоящему. А если это действительно они убили мою сестру?
И что я вообще знала о них, кроме того, что они – немного сумасшедшие, раскрепощенные люди? Да, безусловно, Кристина очень талантлива, никто этого и не отрицает. Она добра и открыта. Готова поделиться со мной всем, что имеет. Но свою «дружбу» с моей сестрой скрыла? Скрыла. О том, что решила познакомить ее с Зиминым, не рассказала? Нет. Она четко шла по плану, целью которого было изъять из моей жизни Марину. Любыми способами. Любыми!
Рожкова заставила мои зубы стучать, а тело дрожать. Я испугалась, что так много времени могла жить бок о бок с убийцами. Рожкова просила меня порыться в мастерской в поисках улик. Но я их не нашла. И тогда мне ничего другого не оставалось, как признаться в отсутствии у Кристины алиби.
Дружба дружбой, но я не подписывалась водить дружбу с извращенкой, которая способна на такое зверское убийство! Если мать такая, значит, и дочь…
Предала ли я своих друзей, рассказывая следователю о том, что понятия не имею, где в момент убийства они находились? И да, и нет.
Не зная, что последует за этим моим звонком Рожковой, я поздним вечером, наслаждаясь запахами дождя, отправилась к ним домой.
Окна мастерской были темными. Вряд ли они в половине десятого легли спать. Либо их не было потому, что они ушли к кому-нибудь в гости или ужинать в ресторан, либо их задержали. Арестовали.
Я достала свои ключи и вошла в мастерскую. Если бы меня кто-то увидел со стороны, то решил бы, что я вошла к себе домой, такой у меня был уверенный вид.
Вспыхнул свет – я стояла ослепленная, в полной тишине, и спрашивала себя, чего бы я хотела больше всего на свете. И ответ был готов. И уже давно. Я хотела быть Кристиной. Хотела носить ее черный бархатный костюм, ее пестрый винтажный, купленный где-то Лондоне, царский халат, пить выбранное ею красное вино, писать ее картины так, как если бы они были моими. А еще мне хотелось иметь такую же кудрявую шевелюру, как у нее. Вот только дочку мне иметь было рановато. Поэтому Валю я сделала бы своей самой близкой подругой.
Я задернула шторы в мастерской, поднялась в спальню Кристины, переоделась в ее халат, спустилась, открыла холодильник и достала тарелку с большим куском сыра. Затем принесла из кладовки бутылку вина. Расположилась за столом, выпила.
Я знала, что меня никто не увидит и не услышит. Я взяла свой телефон и отключила его. Теперь он стал моей игрушкой. На время.
– Да, слушаю. Ну да, это я, Кристина Метель… Что? Не слышу вас! А… Поняла, это мистер Гилберт, да-да, как же, помню вас, конечно. Что вы хотели? Заказать триптих? Ботанический? Хорошо. Пришлите мне на почту ваши пожелания, я посмотрю. И если сочту заказ интересным, то сообщу вам об этом, тогда вы сможете прислать мне аванс. Сумму обговорим… Хорошо. Да, договорились…
В какой-то момент мне стало скучно. И я снова включила телефон. Никакой мистер Гилберт мне, конечно, не позвонит. И мне до Кристины далеко. И вот где они сейчас? А если их на самом деле арестовали?
Я закрыла глаза и попыталась представить себе, как Кристина орудует ножом, как во все стороны летят брызги крови… Но эта картинка у меня не складывалась. Про Валю я вообще молчу. Неужели и ее тоже задержали?
Что я наделала? У меня от ужаса волосы зашевелились на голове…
Мне бы позвонить Кристине, чтобы все выяснить, но я не могла найти в себе силы. Да и зачем мне было это делать, если… Ведь я же и без того все знала!
Я же была здесь, неподалеку, когда возле подъезда дома остановилась машина и из нее вышли люди, я видела, как вспыхнули окна мастерской, и я увидела сквозь стекло сидящую на стуле Кристину… Затем – Валю, которая вцепилась в мать и плакала. Потом с улицы взяли каких-то людей, мирно прогуливающихся под дождем. Мужчина, входя в подъезд, с трудом сложил свой огромный черный зонт…
А как прикажете мне оставаться дома, когда в убийстве подозревают моих лучших друзей?
Да я собственными глазами видела, как их обеих вывели из дома. На Кристине, моей Кристине, были надеты наручники! Что же это получается? Значит, Зимин не виноват! Но как же так? Ведь в его мастерской нашли нож! Так кто же тогда убил мою сестру на самом деле?
Я не понимала, как эта Рожкова нашла свидетелей, которые видели Метелей на холме. Откуда они взялись? Никого не было и вдруг – нате вам! Еще фотографии сделали, и Рожкова увидела, что на Кристине и Вале были парики. Может, это просто блеф? И все это Рожкова придумала исключительно для того, чтобы заставить меня разоткровенничаться по поводу отсутствия алиби у Метелей?
На звонки Ильи я не отвечала. Мне было стыдно. Встретившись с ним, я не смогу молчать и расскажу ему все-все. И мне будет просто невозможно объяснить, почему я предала своих друзей. Затем посыплются вопросы о Зимине… Я окончательно запуталась. И только в одном я была уверена – моей сестры больше не было. И мне предстояли похороны.
Сидя на кухне в чужом доме, который я хотела бы считать своим, потому что он был красивым, светлым и располагал к творчеству, я выпила еще один бокал вина и заплакала. Когда я опустилась уже на самое дно, когда мне не хватало уже воздуха, чтобы просто жить, и в темноте за окном начал клубиться черный призрак-силуэт моей умершей сестры, вдруг раздался металлический лязг отпираемой двери, веселые голоса, звон ключей, уютное цоканье каблучком по плиткам холла, и вот дверь распахнулась, и я увидела Кристину с Валей! В хорошем настроении и явном подпитии они ввалились на кухню, каждая прижимала к груди по букету цветов.