Мориса подвели к зажимам. Внешне он не волновался и не сопротивлялся, и казалось, окончательно смирившись, не доставит сопровождающим беспокойства.
Вот тот, что был слева, не спеша потянулся одной рукой к запястью Мориса, чтобы было удобнее вывернуть руку, если пленник вздумает сопротивляться.
И тут Морис что есть силы рванулся, пытаясь высвободить руку, но раб был здоровый детина и не думал выпускать его. Он только потерял равновесие от толчка и стал падать на Мориса.
Все произошло в какие-то мгновения, и Морис, изловчившись, долбанул своим лбом падавшего на него раба. Удар получился хороший — в переносицу.
Кровь хлынула на белую одежду раба, и он, отпустив наконец Мориса, завалился на бок и схватился за разбитое лицо… Со вторым было проще: апперкот левой — и второй раб, картинно раскинув руки, отлетел на кучу волос. «Повар» расширенными от ужаса глазами смотрел на Мориса — такого он здесь еще не видел.
— Чего уставился, болван?! Живо сюда самого главного, кто только есть!
Ну, я жду! — С этими словами Морис схватил человека в фартуке и, резко развернув его, поддал под зад коленом, придавая нужное ускорение. Тот споткнулся, но не упал и, прибавив скорости, быстро затерялся в туманном полумраке зала. Морис оглянулся — тот, что с разбитым носом, шмыгая и всхлипывая, поспешно отползал на четвереньках, а его напарник, сидя на полу, тряс головой и время от времени осторожно дотрагивался до нижней челюсти.
— Что, брат, болит? — подойдя, поинтересовался Морис.
Сидевший на полу быстро поднял голову, и его лицо исказил испуг.
Вскрикнув и, как лягушка, дрыгнув ногами, он перепрыгнул через каменное возвышение вроде стола и исчез в полумраке.
«Так-так, теперь точно нужно ожидать пробуждения всеобщего интереса к моей персоне, — подумал Морис. — Нужно подготовиться».
И действительно, вокруг уже стали собираться рабы в белых одеждах. Они образовали плотный полукруг возле строптивого бунтовщика. Подтягивались все новые силы. У некоторых в руках были палки и еще кое-какие тяжелые предметы.
Не перестававший шарить вокруг себя в надежде найти что-нибудь пригодное для обороны, Морис в нише возле своих ног наткнулся на небольшой кожаный мешок.
Он был довольно тяжелым, и внутри его, очевидно, звенело железо. Не сводя глаз с местных обитателей зала, Морис вытряхнул содержимое на каменный пол. Толпа, увидев это, загудела сильнее, наблюдая, как бунтовщик шустро ворует железо, принадлежавшее человеку в фартуке. А Морис выбирал четырехгранные, длиной в ладонь гвозди, отшлифованные до зеркального блеска.
— Теперь вы об меня зубы обломаете, гады! — взвешивая в руке добрую дюжину тяжелых гвоздей, произнес Морис, и уверенная улыбка заиграла на его лице.
Неожиданно рабы расступились, и вперед вышел прямо-таки квадратный человек, очень серьезный с виду. На темно-коричневом блестящем теле его были видны все мышцы до одной. Их грозная масса нервно подергивалась легкими судорогами, как поверхность мутного пруда. Узкие глаза, как щели бронетранспортера, надежно гарантировали быструю смерть. Губы этого монстра, сильно изуродованные в какой-то жестокой схватке, не могли скрыть торчащих по-волчьи клыков. Огромные кисти, висевшие ниже колен, сжимались и разжимались в литые кулаки… Живой танк надвигался, широко развернув грудь.
«Бум-м», — загудела она, словно барабан, когда в нее, под правый сосок по самую шляпку влепился первый гвоздь. «Бум-м, бум-м», — легли в линию еще два. Танк недовольно рыкнул, приостановившись немного, и снова двинулся вперед. Морис размашисто метал гвозди в надвигавшуюся гору. Последние два он мастерски всадил в горло и правый глаз.
Нападавший захрипел и, споткнувшись о низкий борт большого чана, рухнул в него. Его вопль был похож на внезапно оборвавшуюся пожарную сирену.
Жидкость забурлила, и вскоре вся ее поверхность покрылась пеной нежно-розового цвета. Это был тот самый раствор, которым ошпаривали волосы..
— Эй, это ты хотел говорить с императором? — Среди насмерть перепуганных рабов появился войсковой бригадир.
— Я. — Морис сделал шаг вперед.
— Иди за мной! Но учти, если ты соврал и ничего важного император от тебя не услышит, смерть твоя будет страшной, муюм.
Глава 21
Император удобно расположился в белом плетеном кресле, выполненном из длинных эластичных рыбьих ребер. Он был одет по-военному скромно, и только бусы из железа да легкие тапочки, усыпанные жемчугом, украшали его незамысловатый туалет.
Ахха пребывал в хорошем настроении. Возле его ног, на расшитых алыми цветами круглых подушках, полулежала прекрасная Каан — так на местный лад переименовали муюмскую пленницу. Она стала женой императора.
Каан — на мголезском языке означает особый цвет неба, когда Бонакус только-только показывается на горизонте после длинной ночи.
Ахха был счастлив с молодой женой. Своей сухой коричневой ладонью он не отрываясь гладил свою Каан по шелковистым волосам или круглому плечику.
Стоящие подле императора Моххад, Заппа, Сейк и другие приближенные, на коих распространялась милость императора, с завистью который уже день наблюдали за божественным и его молодой женой.
Анупа-Каан спокойно и, казалось, безразлично принимала ласки старика и лениво пожевывала сладости, уставясь в одну точку. Раза два или три за день, в зависимости от количества государственных дел, Ахха вставал со своего кресла, глаза его делались маленькими и блестящими, как у крысы, наткнувшейся на падаль, и он поднимал с подушек и уводил в спальню свое сокровище.
Спустя час или чуть больше они снова появлялись. Подруга императора сонно ложилась на подушки, тщательно взбитые в ее отсутствие, а Ахха, бодрый и помолодевший, заводил любимые разговоры о войне, легко решал суд и споры, много шутил.
Когда стражники ввели Мориса, император сидел в кресле, полуразвалившись, держа в правой руке чашку с зе и о чем-то беседуя с Моххадом. Другая рука Аххи по-хозяйски оглаживала грудь Каан.
Все повернулись на вошедших, в том числе и император. На его неприятно довольном лице появилась кривая улыбка.
— Что я вижу? Наш строптивый Морри пришел просить прощения?!
— Нет, божественный, моя вина так велика, что я не могу и заикаться о прощении! Но я принес тебе больше, чем мои извинения.
— О!.. Да ты говоришь умные вещи! Это воздух старого Тротиума прополоскал тебе мозги или сырые подвалы замка научили уму-разуму? — И Ахха язвительно захихикал.
Его смех был с готовностью подхвачен всеми присутствующими, но как только император перестал смеяться, замолкли и все остальные. Каан, не прекращая жевать, отстранила руку своего хозяина и уселась на подушках поудобнее. Затем потянулась, как кошка, и взяла со столика еще один нежный плод. В наступившей тишине Морис продолжил:
— Я слышал, что ты собираешься воевать, император. Ты будешь воевать легко и без проблем, если я останусь жив и здоров. Ваши воины — храбрые ребята, но вооружены они очень плохо, Я могу создать тебе такое оружие, перед которым праща — жалкая игрушка, а о железных иголках вообще не приходится говорить.
Видно было, что слова эти задели за живое не только императора, но и окружающих, и во взглядах, устремленных на него, Морис видел недоверие.
— Если ты струсил там, в замке, то так и скажи, и я, может быть, помилую тебя! А эти сказки будешь рассказывать в помещении для рабов. Наши отцы и деды создали могучее государство — империю Мго, используя старое доброе оружие, И мы с его помощью подчинили себе даже земли муюмов… Мало того, — тут Ахха повысил голос и встал с кресла, — с этим оружием мы пересечем Поле Мертвых и завоюем Саарду — священную страну!
Услышав такие ужасные и кощунственные слова, пускай даже из уст императора, толпа придворных непроизвольно шарахнулась по углам, как будто застигнутая грозой.
Каан продолжала жевать и тупо таращилась на стоявшего посередине зала Мориса.
Он заметил, что император в столь ответственную минуту остался один.
Даже верный Моххад от таких речей в страхе прикрылся рукой. Морис, используя проверенный метод разумной лести, сказал громко, чтобы слышали все:
— Браво, мой император! Я уверен, ты будешь правителем мира!.. Но только с помощью моего нового оружия, — добавил он уже тише, но вполне отчетливо.
Ахха посмотрел направо, налево и, недовольно пожевав губами, уселся в кресло. Свита постепенно приходила в себя, и кое-кто с запозданием попробовал было нестройно пославить императора.
— Заткнитесь! Трусливые лесные обезьяны! Почему со мной остался только Морри?! — Император смотрел под ноги и потрясал в воздухе сухим кулаком.
Приближенные приниженно молчали…
— Морри! Когда ты сможешь показать свое новое оружие?!
— Я сотворю его на твоих глазах, — бодро проговорил Морис, почувствовав в настроении Аххи перемену в свою пользу. И, повернувшись, быстро вышел через дверь, ведущую в сад. Стражник в доспехах хотел было загородить дорогу, но Ахха знаком остановил воина, и Морис прошел беспрепятственно.
Спустя несколько минут он вернулся с неаккуратно сломанной палкой из ветки фруктового дерева длиной почти в свой рост и с сухой трубчатой камышинкой. Затем уселся на полу в центре зала и разложил все необходимое.
Кроме палок, у него были несколько шнурков из воловьих сухожилий разной длины и пушистое перо какой-то райской птицы из сада. Еще по просьбе Мориса принесли боевую иглу без рукояти.
И пока мастер лепил свое убийственное детище, приближенные императора незаметно для себя подошли ближе и, затаив дыхание, следили за колдовскими, как им казалось, манипуляциями Мориса.
Здесь же топтался, позабыв про свою молодую жену, и сам император.
Наконец лук был туго натянут, Морис тронул тетиву — она тоненько запела, потом вложил стрелу с острым металлическим наконечником и со словами: «Ну вот, готово!» — поднялся с пола. Толпа в который раз за время присутствия в этом зале Мориса поспешно ретировалась. Ахха, отбежав и усевшись поудобнее, тут же задал вопрос: