ард уже много лет мог незаметно направить любой разговор в любую нужную ему сторону, при этом любая сторона оказывалась для него одинаково интересной, Роджеру как-то в голову не приходило. Ингрэм был настолько поглощен своим собственным предметом, пренебрегая остальными, что неизбежно предполагал подобную же увлеченность и небрежность в своих друзьях. Прислушиваясь к собеседникам, он подумал об обществе, явно недооценившем прекрасного специалиста, и тут же пообещал себе прочесть пресловутую книгу при первой возможности.
Лицо зулуса в свете фонаря навело его на мысли о том, как быстро и легко этот незнакомец овладел их чувствами. Этот внезапный поворот в рассуждениях и самого Роджера сбил с толку. Но уж такой он, этот Инкамаси. Сильный характер, сильная личность — он и должен легко подчинять людей. В сознании Роджера сами собой стали всплывать рифмованные строки… «Черт бы побрал эту рифму! — сердито подумал он. — Неужто нельзя без нее обойтись?» Но одно слово цеплялось за другое, поплыли цепочки ассоциаций: в голове завертелось с полдюжины строк, проникнутых войной и царственным величием, от «Мой соловей! Мы спать навеки уложили многих»[21] до «убоявшись неба иль побледнев, как полотно, пред ликом короля».[22] Нет, в рифме определенно что-то такое было, возможно, Мильтон имел в виду что-то более значительное, чем обычно думают, когда говорят, что великий поэт сам должен быть поэмой, возможно…
— А ты как думаешь, Роджер? — спросил сэр Бернард.
Ингрэм резко пришел в себя.
— Прошу прощения, — сказал он, — я не слушал. О чем?
— Да вот мы тут говорили, что не стоит королю жить в одиночестве, да еще в таком месте.
— Вы живете один? — спросил Ингрэм зулуса.
— Я единственный квартиросъемщик, — серьезно ответил Инкамаси. — Еще есть домохозяйка.
— Тогда, конечно, не стоит, — сказал Ингрэм. — Да еще вот здесь? — Они остановились перед домом на краю пустоши. — На вас могут напасть и укокошить совершенно запросто — хоть спереди, хоть сзади. Вам лучше вернуться и остаться у нас, как я вам и предлагал.
Инкамаси покачал головой.
— Вы очень добры, мистер Ингрэм, — ответил он, — но я не могу подвергать миссис Ингрэм возможным неприятностям.
— Чепуха, — сказал Роджер. — Она не…
Сэр Бернард взял его за руку.
— Подожди, Роджер, — сказал он. — Ты знаешь, я знаком с министром внутренних дел. Через два-три дня правительство будет вынуждено интернировать всех африканцев в Лондоне. Разумеется, оно этого не хочет, но нельзя же позволить убивать их одного за другим. Я думаю, его величеству лучше остановиться у меня, я все-таки смогу замолвить за него слово. А он сможет гулять по саду и изучать пищеварение в теории и на практике.
— Вы хотите сказать, там его не достанут? — сказал Роджер. — Ну, наверное. Тогда нам лучше поискать такси.
— Минутку, мистер Ингрэм, — остановил его зулус. — Сэр Бернард, это чрезвычайно мило с вашей стороны. Но для меня это будет несколько затруднительно, если можно так сказать. Если я остановлюсь у вас, то буду вынужден соблюдать нейтралитет. А если я захочу помочь соотечественникам?
Роджер оглянулся. К ним неторопливо приближалась машина.
Сэр Бернард с сомнением сказал:
— Это, скорее всего, приведет к аресту. Но сейчас вы все равно мало что можете для них сделать, а если вас убьют…
Он замолчал, поскольку машина остановилась рядом с ними. Как раз при словах короля: «Мне не следует связывать себя никакими обещаниями», дверца открылась и на мостовую вышел Найджел Консидайн.
— Ба, мистер Ингрэм! — воскликнул Консидайн и поприветствовал сэра Бернарда и Филиппа. — Счастливая встреча. Не знал, что вы друзья моего друга.
— Это благодаря лондонской толпе, — ответил Роджер. — Мы провожали его величество домой.
— Вот, этого я и опасался, — ответил Консидайн, — поэтому приехал его забрать. — Он улыбнулся Инкамаси, и Филипп подивился тому, как он сам, отец и Роджер внезапно словно стали меньше ростом по сравнению с этими двумя.
Сэр Бернард сказал:
— Я как раз предлагал королю остановиться у меня.
Африканец и Консидайн смотрели друг на друга и молчали.
— Я должен быть свободен, — повторил Инкамаси. — Мне необходима свобода действий.
— Вы будете свободны, друг мой, — ответил Консидайн. — Но сейчас вы поедете со мной, а потом я вас освобожу. — Он внезапно разразился потоком незнакомых звуков, видимо, заговорил на зулусском языке, продолжая пристально смотреть в глаза вождю. Африканец начал было отвечать и умолк, а требовательный повелительный голос все звучал. Инкамаси внезапно протянул руку к сэру Бернарду, стоящему рядом, и взял его за рукав, словно пытался ухватиться за что-то надежное. При этом он слабо пробормотал по-английски: «Но я не хочу…», затем все его тело внезапно обмякло и он уронил руку. Консидайн сказал ему еще что-то, похожее на резкую короткую команду, и вождь медленно, словно во сне, двинулся вперед и сел в машину. Консидайн последовал за ним, но, уже взявшись за дверцу, обернулся.
— Сэр Бернард, — сказал он, — через несколько дней я покину Англию. Сегодня я написал вам, предлагал пообедать со мной завтра. Прошу прощения за краткость записки. Может быть, вы примете предложение? И джентльмены тоже? — он кивнул сразу и Роджеру и Филиппу. — Мистер Ингрэм, не откажетесь еще раз поговорить со мной о поэзии?
— Вы уезжаете? — с удивлением услышал собственный голос Роджер.
— Тем не менее все мои предложения остаются в силе, — с улыбкой сказал Консидайн. Вид у него был при этом довольно самоуверенный.
Сэр Бернард коротко поблагодарил:
— Спасибо. Не откажусь.
— Тогда завтра в восемь, — кивнул Консидайн. — Спокойной ночи.
Он забрался в машину, и она тут же укатила. Вся троица смотрела ей вслед…
— М-да, — сказал наконец сэр Бернард, — я все-таки хочу спросить у него про фотографию. На свете много серьезных людей, но если мистер Консидайн может приказывать зулусскому королю, который может приказывать нам…
— Да подумаешь! — пренебрежительно махнул рукой Филипп. — Я только удивился, что король позволил себя убедить.
Сэр Бернард повернулся и пошел в сторону дома.
— «Убедить», Филипп? Ты думаешь, «убедить» — подходящее слово? — сказал он.
— Мне показалось, что король не очень-то хотел ехать с ним, — сказал Филипп. — Но, конечно, я не знаю, что Консидайн сказал ему по-зулусски, если это был зулусский.
— Я тоже, — сказал сэр Бернард. — Но я знаю, что бы я говорил таким тоном. Наверное, это звучало бы примерно так: «Давай, болван, пошевеливайся! Кому говорю!» Когда я практиковал, то таким голосом убеждал американских миллионеров есть поменьше. Я вот все спрашиваю себя, нравится мне мистер Консидайн или нет?
Глава пятаяНЕОФИТ СМЕРТИ
Они впятером сидели за круглым столом — Консидайн во главе, сэр Бернард справа от него, Роджер слева, Инкамаси рядом с Роджером, а Филипп — между королем и сэром Бернардом. Им прислуживали два человека; сэр Бернард сразу заметил, что это не простые слуги. Они гораздо больше походили на молодых людей его класса, но были умелы и расторопны в работе. Прислуживали без всякой подобострастности, а обращение «сэр» употребляли исключительно в отношении Консидайна и короля. Сам Консидайн обращался с ними как равный, по праву принимающий какую-то особую службу, между собой они были серьезно вежливы. Время от времени, пока шел обед, один из этих прислужников подходил к двери, чтобы ответить на негромкий стук, принять сообщение, шепотом передать его на ухо Консидайну и таким же шепотом получить ответ. Но эти перешептывания не мешали общему разговору. Говорили о Розенберге.
— Вы виделись с наследниками? — спросил сэр Бернард.
— Да, конечно, — улыбнулся Консидайн, — и они заняли позицию, которую я предвидел. Мы с поверенным — помните мистера Паттона? — встретились с ними и с главным раввином и показали им завещание. Пришлось отправиться к ним: к нам они не захотели идти. Впрочем, это не удивительно. Они думают только об одном — о возведении Храма в Иерусалиме.
— Вот как? — сказал Роджер. — Тогда понятно, что будет с деньгами.
— А вы как думаете, сэр Бернард? — поинтересовался Консидайн.
— Видимо, возьмут их и употребят на свое дело в Иерусалиме, — ответил сэр Бернард.
— Откажутся, — сказал Филипп, когда Консидайн вопросительно взглянул на него.
Роджер все еще размышлял, покачивая головой.
— Конечно, я их не знаю, — сказал он, — но, похоже, дела Розенберга их совсем не интересуют. Думаю, что они примут наследство и употребят на свои нужды.
— Верно, — ответил Консидайн. — Они настаивают на распродаже всей собственности Розенберга, а полученные средства собираются пустить на восстановление Храма.
— Но это же огромные убытки. Деньги Розенберга вложены во многие предприятия. Их нельзя быстро извлечь оттуда без потерь! — воскликнул сэр Бернард. — Это может занять годы.
— Не забывайте: им много лет. Они не могут ждать и сделают это как можно быстрее, чтобы хотя бы увидеть начало работы, — сказал Консидайн.
— А вы не можете их остановить? — сказал Филипп.
— А почему я должен их останавливать? — удивился Консидайн. — Это великий акт созидания: они готовятся к приходу Мессии.
— А драгоценности? — спросил Роджер. — Их тоже продадут?
— Нет, — сказал Консидайн, — их ждет судьба «приношения Святому Святых и во искупление того из их дома, кто коснулся нечистого». Я просто точно повторяю их слова.
— Если им удастся довезти их до Иерусалима… — с сомнением промолвил Роджер.
— А это уже обязанности душеприказчика, — ответил Консидайн. — Пока у меня есть время, я постараюсь сделать это для них.
— В деловом мире это вызовет изрядный переполох, — задумчиво произнес сэр Бернард. — Вы не знаете, во что вложены основные активы Розенберга?