ись крупная типография и книжный магазин, где продавались произведения Гитлера, доктора Геббельса, Розенберга и остальной пронацистской сволочи.
— Понятно, что не Гёте и Шиллера.
— Ни в коем случае. На втором этаже был большой зал, где крутили соответствующие фильмы, проходили собрания, читали лекции о фашизме.
— Что же стало с этим светочем культуры? — стал догадываться, что случилось с магазином, Север.
— Однажды в магазин забрела девушка, заблудилась в поисках дамской комнаты, случайно зашла в типографию, где на складе по рассеянности забыла сумочку среди коробок с готовой продукцией. А среди ночи случился сильнейший пожар. Сгорела и типография, и магазин, и Союз вместе с ними.
— Нашли отпечатки пальцев Вержбицкого на сумочке? — ехидно поинтересовался молодой нелегал.
— Обижаешь. Подожди, откуда ты знаешь про Феликса? — насторожился Гомес.
— Юзек, — коротко ответил Вилли.
Этот ответ вполне устроил баска.
После ужина в хорошую погоду молодежь предпочитала собираться на верхней палубе. Южный Крест ярко светил над головами молодых людей. Они пели песни под гитару, шутили, часто вспыхивали дискуссии о политике, философии. Матвей с удивлением и интересом слушал споры о социализме, коммунизме. Ссылаясь на плохое знание испанского, он предпочитал отмалчиваться. Да и откуда коммивояжеру из ФРГ знать труды Ленина, Сталина. Его не столько удивило, сколько озадачило, с каким жаром и эрудицией выступала на этих дискуссиях Лаура. Она уверенно ссылалась на труды Маркса, Энгельса, каких-то Адорно и Маркузе, даже Бакунина и Кропоткина. Про последних юноша немного знал, но только потому, что на них в своих работах ссылался Ленин. А Кропоткин ему был известен в основном благодаря тому, что недавно станцию метро «Дворец Советов» переименовали в «Кропоткинскую» по названию улицы. Девушку в речах отличала непримиримость, переходящая даже в агрессию. К удивлению Вилли, она оказалась сторонницей анархических воззрений. В это время она напоминала пламенную комиссаршу времен Гражданской войны, только без кожанки и маузера. Хотя цветастый платок, наброшенный на плечи, вполне мог заменить красную косынку. Это сначала озадачило Севера, потом насторожило. В этом с ним согласился и Тореро, часто присутствовавший на этих дискуссиях.
Однако ничто не могло сдержать сильного влечения, которое возникло между молодыми людьми. Очевидно, не зря новобрачные в качестве романтического путешествия выбирают морские круизы.
Гомесу удалось тесно познакомиться с капитаном. Они оказались почти ровесниками. Людям, на чье поколение выпало так много испытаний, было о чем поговорить за рюмкой коньяка, рома, кальвадоса или текилы. Испанец рассказал ему, что его сосед по каюте хочет попробовать себя в журналистике и написать репортаж о моряках, и договорился с кэпом, чтобы Вилли отстоял несколько вахт со старшим помощником капитана. Старпом начал ходить в море еще юнгой и знал очень много морских историй. Благодаря этому та часть легенды Вилли Мюллера, что была связана с матросским прошлым, серьезно укрепилась убедительными деталями.
Между соседями по каюте сложились хорошие дружеские отношения. Хотя Матвей всячески демонстрировал уважительное отношение к Гомесу, Агостиньо держался с ним по-товарищески. Возвратившись поздно ночью после пламенной встречи с Лаурой, Вилли застал соседа не в койке, а за столом со стоящим на нем недопитым бокалом вина.
— Доброй ночи, амиго. Чего грустим?
— Да вот решил немного расслабиться.
— Есть повод?
— Сегодня день рождения дочери, а я опять не дома, не с семьей.
Матвей первый раз видел несгибаемого, всегда энергичного баска таким обмякшим. Как будто из него вынули батарейку, которая питала его. Тема разлуки с семьей, близкими, родным домом была опасной для разведчика, отправляющегося «на холод». Молодой нелегал решил поменять тему:
— Давно хочу спросить тебя, Тореро. Ты давно в разведке? Где начинал? Еще в НКВД или в разведупре Генштаба Красной Армии?
— Я никогда не был ни в штате НКВД, ни в Красной Армии.
— То есть как? — опешил Север. Зато прием сработал. К Гомесу стала возвращаться его собранность и обстоятельность. Когда дело касалось работы, он сразу становился собранным и подтянутым.
— Ты, наверное, так еще и не понял. Я не служу в разведке. Вернее, служу, но в партийной разведке. Я агент Коминтерна.
— Про Коминтерн я знаю, но всегда считал, что это разведка использует партийные связи.
— Наоборот, это КГБ помогает нам.
Тема взаимоотношений разведки и партии была Матвею и раньше не совсем понятной, а спросить он немного опасался, так как его могли обвинить в политической незрелости. А тут такой случай.
— Вот ты, сотрудник внешней разведки, едешь в Латинскую Америку. Я не спрашиваю, какое у тебя конкретное задание, но едешь ты туда, только чтобы реализовать какую-то серьезную операцию, после которой вернешься в Европу. Так?
— Так, — согласился нелегал.
— В Аргентине, как и в других странах, тебя ждет резидент. Его задача — сообщать Центру об обстановке в стране, следить за американскими базами и оказывать помощь в проведении операций таким агентам, как ты. И, по сути, все. Так?
— Наверное, так, — нехотя согласился Север.
— А отдел международных связей при Центральном Комитете нашей партии, как преемник Коминтерна, не волнуют там ни секреты американцев, ни дислокация местных вояк. Раньше это называлось «борьба за мировую революцию». На местах мы занимались коммунистической пропагандой, искали и выращивали кадры, помогали создавать ячейки партии нового типа, то есть занимались местным партийным строительством. В этом, по заданию ЦК, нам помогали органы разведки, когда надо политической, а когда надо — военной. Понятно?
— Понял, не дурак. Дурак бы не понял. А сейчас про мировую революцию мы же вроде бы не говорим.
— Теперь вы говорите, а мы занимаемся переходом стран в социалистический лагерь.
Вилли неожиданно заулыбался.
— Чего ты смеешься? — не понял собеседник.
— Ты только не обижайся, товарищ Гомес. Мне пришла в голову мысль, что вы по сути чем-то похожи на католических миссионеров в эпоху Колумба. Высаживается с корабля монах с крестом и Библией и начинает вразумлять местных язычников. Проповедует, строит церкви, приобретает паству.
— В какой-то мере похоже, только цели разные. Церковь укрепляет власть интервентов и богатых, а мы стремимся создать справедливое общество для народа. Теперь скажи: кто больше опасен для властей. Ты, залетный, или я, революционер?
Вопрос был, конечно, риторический. Испанец одним глотком допил вино и хлопнул бокалом по столу, как бы ставя точку в дискуссии. Было уже действительно поздно. Скоро начнется рассвет.
— Я тебе так скажу, товарищ Гомес, — произнес Север, — я не только сотрудник внешней разведки, но и член коммунистической партии. Так что можешь на меня рассчитывать.
Однако плавание подходило к концу. Оказавшись погруженным в испаноязычную среду, Север отлично освоил новый язык. В разговорном чувствовал себя уверенно, правда, хромал письменный, но это поправимо. Болезненным было расставание с Лаурой. Они оба знали, что продолжения их короткого романа не будет, и это придавало дополнительный накал их страстям. Для них не было преград в любви. Она возвращается к себе домой, в Чили, он, решив свои задачи, вернется в Европу. Их будет разделять целый океан, а объединять щемящие душу воспоминания о внезапно вспыхнувшей, как тропическая лихорадка, любви. Ею можно переболеть, но последствия будут давать знать о себе всю жизнь.
Приходилось расставаться и со старшим товарищем. Гомес, расслабившись во время океанского перехода, залечил раны после испанских застенков и накануне окончания рейса собрался. Он приготовился к бою. Тореро уходил из морского в одиночное плавание разведывательной работы, где почти не бывает штиля, а постоянный шторм и схватки с умным, опасным врагом.
Справка
Агостиньо Гомес, 38 лет, родился в Испании, в Бильбао, по национальности баск. Оперативный псевдоним Тореро. С 14 лет жил, учился и работал в СССР. Проходил спецподготовку в школе Коминтерна. Неоднократно бывал за линией фронта с нелегальных позиций в странах Европы и Латинской Америки. Владеет испанским, русским, немецким и французским языками. Член ЦК компартии Испании. Сотрудничал с советской внешней разведкой. Имеет звание Заслуженный мастер спорта СССР. Других наград не имеет. (Коминтерн и компартия Испании своих наград не имели.)
Глава 8
Судно заходило в порт в столице Уругвая Монтевидео. Тореро и Север сухо, по-мужски попрощались. Они не спрашивали, куда отправляется боевой товарищ, не обменивались адресами, не обещали еще встретиться. Такая служба. Испанец ушел на высадку одним из первых. Вильгельму торопиться было некуда, да и не хотелось столкнуться с Лаурой. Они страстно попрощались накануне. Теперь же, на людях, они будут только смущать друг друга. Молодой человек сошел с трапа одним из последних. После месячной качки на волнах казалось, что и земля волнуется под ногами, но вскоре это ощущение прошло.
На выходе из порта после таможенных и визовых процедур Матвея встретил Вальтер.
— Привет. Как доехал, Вилли? Ты рад видеть своего старого приятеля Пауля Риттера? — сразу подсказал свое новое имя майор.
— О чем речь, дружище, ты же один из лучших моих клиентов. Так? — сразу нашелся приезжий.
— Пусть будет так. Я на такси. Поехали в гостиницу.
Всю дорогу молодой человек от любопытства крутил головой. Это не просто новый город, страна, это новый континент, новый мир. Все здесь было необычно. Монтевидео похож в это время на пчелиный улей, такой же шумный и беспокойный в дневное время. Курортный город на берегу океана пользовался заслуженным вниманием состоятельных людей со всего континента. Не напрасно Монтевидео называют южноамериканским маленьким Парижем. Слышались мелодии танго, казалось, они звучат отовсюду. Может, действительно танго является отражением национальной души уругвайцев и аргентинцев, а «Кумпарсита» — подлинный гимн страны. Вглядываясь в лица прохожих, Матвей думал о том, что Латинская Америка вобрала в себя все возможные национальные черты множества иммигрантов. Среди них можно различить отдельные черты испанцев, греков, итальянцев, ирландцев, немцев, арабов, евреев и других обездоленных, бежавших в поисках лучшей жизни в Южную Америку от притеснений в своих странах. Они специально поехали через центр города. Возбужденный Вилли смотрел во все глаза, как по проспекту 18 июля, названному так в честь даты принятия первой Конституции Уругвая 18 июля 1830 года, фланирует богема столицы, зазывно распахнуты двери в украшенные яркой рекламой кинотеатры, ночные клубы, дорогие рестораны и большие магазины. В глаза бросалось большое количество танцевальных залов, в которых чаще всего звучит танго, иногда джаз, а то и просто аккордеон. В многочисленных кафе невозможно обнаружить свободный столик. Молодой человек сразу влюбился в этот город, он дал себе слово научиться танцевать танго.