ижение позиций. Также для этого можно использовать демонстрацию понимания сложившейся ситуации собеседника и приоткрытие своих личных переживаний или слабостей. Четвертый, завершающий этап — это получение не только самого согласия, но и обязательное материальное подтверждение этого. В виде письменного обязательства либо первичной информации.
Весь вечер Матвей наблюдал за Луисом. Скармета не пользовался популярностью у гостей Лауры, очевидно, они были осведомлены о месте его службы. Скорее его терпели. Когда он подходил к той или иной компании, его реплики холодно выслушивали, но в беседу старались не включать. Он это чувствовал. Хотя он был немногим старше друзей хозяйки, но разница в общественном положении сказывалась. Кстати, это присуще чилийскому обществу. Есть каста, есть плебеи, и разница между ними огромна, середины почти нет. Молодой человек стойко держался, не впадал от такого отношения в депрессию и не пытался подстроиться, подыграть окружающим. Было очевидно, что у Скармета есть чувство собственного достоинства. Север дождался, когда разгар вечеринки стал спадать и молодежь разбилась на группы по интересам, сумерки начинали окутывать усадьбу и окрестности. Как известно, темнота — лучшее время для шпионов.
— Сеньор Скармета, — обратился Матвей к одиноко стоящему мужчине. — Я здесь человек новый, не могли бы вы меня проконсультировать?
— Вполне. Сеньор Серхио, если я правильно расслышал?
— Совершенно верно. Давайте возьмем по бокалу вина и расположимся вот в той чудной беседке.
Беседка находилась в глубине сада, почти вся была закрыта разросшимся местным вьюнком. В случае обострения ситуации можно было обездвижить чилийского контрразведчика вдали от посторонних глаз и быстро исчезнуть через садовую калитку на прилегающую улицу.
— Так о чем же вы хотели меня спросить?
— Меня интересует любая информация об Антонио Баджере, арестованном две недели назад.
Лицо чилийца непроизвольно дернулось. Он определенно слышал это имя.
— Вы отдаете себе отчет, о чем вы меня спрашиваете? — Скармета невольно напрягся, как для борьбы. — Вы предлагаете мне раскрыть служебную тайну?
— У вас нет иного выхода, Луис, — голос нелегала был спокойно холоден. — Я представляю очень серьезную организацию. Поэтому вы либо поведаете мне все, что знаете об Антонио, и получите тысячу долларов, либо вам придется умереть. Не думаю, что смерть входит в ваши ближайшие планы.
— Послушайте, Серхио, или как вас там… Я слышал, что Лаура назвала вас как-то Вилли. Я вас арестую, и мы выбьем из вас все, что потребуется.
— Луис, даже если произойдет чудо и вы в случае этой глупости не получите пулю в голову на пороге этого чудесного дома, то мои единомышленники пристрелят вас в течение ближайшей недели. В нашей организации действует закон кровной мести. Или вы такая важная персона, что вас будет охранять спецназ? Бросьте. Никому вы не нужны. Итак, Луис, что вы выбираете: жизнь или глупую смерть?
На лбу чилийца выступила испарина, взгляд судорожно метался. И это было хорошо. Человек размышлял, а не действовал. Вообще, в процессе вербовки никогда не надо воспринимать любые возражения вербуемого как отказ. Даже если он говорит «нет», это не отказ, а отложенное на какое-то время согласие. По сути, собеседник заявляет, что у него есть такое мнение, а значит, он может выслушать и другое. Это как отношения с женщиной. Если приличной девушке сразу сделать неприличное предложение, конечно же, она ответит отказом. Но это не разрыв отношений, а чаще всего предложение совершить сначала определенные действия. Цветы, конфеты, прогулки, поход в кино, ну и потом уже последует согласие. Именно поэтому необходимо согласиться с мнением визави. В нашей ситуации молчание уже почти можно воспринимать как знак согласия. Можно переходить ко второму этапу.
— Сеньор Скармета, наш человек не совершил на территории ни Чили, ни близлежащих стран никаких противозаконных действий. Мы вообще не занимаемся вашей страной. Открою вам секрет, Антонио приехал сюда просто отсидеться. Тихо, незаметно провести какое-то время и исчезнуть без следа. Клянусь, что никаких преступлений на вашей земле за ним не числится. Вам все равно придется его отпустить.
— Если это так, то зачем вы форсируете события? Его проверят, и если за ним ничего нет, то отпустят.
— Во-первых, жесткие методы дознания в ваших тюрьмах широко известны, и может случиться, что ваши коллеги захотят, чтобы никому не известный человек сознался в каких-то до сих пор не раскрытых делах. А во‐вторых, в жизни много непредсказуемого, и может случиться, что наши враги узнают о нем и захотят ликвидировать. Согласитесь, что и такое может быть?
Собеседник едва заметно покачал головой. Еще один знак. Значит, идем дальше. Север аккуратно достал из кармана туго свернутый рулон долларов и поставил как бочонок перед чилийцем.
— Мне нужна только известная вам информация, и все. Неужели вам не на что потратить тысячу долларов?
— А потом придете вы или кто-то другой и начнете меня шантажировать?
— Чем? Я не собираюсь требовать с вас расписку. Вот если бы вы захотели полторы, две, три тысячи, тогда другое дело. Но в пределах тысячи с меня не требуется письменный отчет. Вам никто ничего не сможет предъявить. Итак, Луис, никто не пострадает, ни ваша страна, ни служба, никто. А вы сможете поменять хотя бы свой автомобиль на новый. Пора, наверное?
— Давно пора, — согласился собеседник в задумчивости, но вовремя одернул себя: — Это не ваше дело.
Как он ни старался, взгляд его время от времени неумолимо притягивал рулон денег. Значит, пришло время перейти на выстраивание более близких личных отношений.
— Мой друг, вы знаете сказку итальянского писателя Джанни Родари «Чиполлино»?
— Нет.
— Жаль. Там все персонажи представлены фруктами и овощами. Автор был марксист, сторонник классового общества. Богатые были фруктами, а бедняки, как мы с вами, овощами. Хотя там были перебежчики типа сеньора Помидора, но это не важно. Так вот, после этой книжки я стал смотреть на людей с этой точки зрения. Для меня ругательное прозвище — это редиска.
— Почему? — искренне заинтересовался чилиец. Он уже успокоился и поддерживал разговор без напряжения в голосе. Еще один хороший знак.
— Редиска сверху красная, причем ярко-красная, как отъявленный коммуняка, а расколешь его, так внутри монархически белый цвет.
Луис наконец-то понимающе закивал:
— Знавал я таких. Ну а вы, интересно, тогда кто?
— Мы с вами, Луис, где-то одного возраста, да и почти коллеги, предлагаю перейти на «ты».
— Не возражаю.
— Так вот. Слушай, амиго, убери ты наконец эти деньги. Зайдет кто-нибудь, мало ли что подумают.
После небольшой заминки рулончик со стола исчез.
— Я, скорее всего, лук. Репчатый. У меня много разных чешуек. Я могу быть и Серхио, и даже Вилли, и еще кем-нибудь. Но если ты доберешься до сердцевины и захочешь меня порезать, то придется горько заплакать и тебе, и окружающим. Похоже?
— Наверное. А я тогда кто?
— Ты? Скорее всего, чеснок.
— Почему?
— У тебя тоже есть чешуйки, но суть твоя в нескольких крепких дольках. Как в жизни ты играешь разные роли. Они рядом, но разные. Одна доля — ты хороший профессионал, но не фанат, и если тебе предложат перейти в службу безопасности в крупную финансовую структуру, ты же уйдешь со службы государству?
— Наверное.
— Другая долька, ты будешь хорошим семьянином. Будешь заботиться о жене, детях. Но это не помешает тебе иметь любовницу? Другая долька. Рядом в головке чеснока, соседняя.
Мужчина понимающе развел руками и неожиданно рассмеялся.
— Ты о чем? — поинтересовался искуситель.
— Представил своего начальника. Типичный огурец. Такой большой, напыщенный, в пупырышках, а по сути вода.
— Так тебе повезло, дружище, вот если бы твой начальник был старый хрен…
Мужчины понимающе рассмеялись.
— Давай выпьем, что ли. Закрепим наш союз, — предложил Север, и они чокнулись. — Теперь я тебя слушаю, — уже серьезно заявил разведчик.
— Я мало что знаю, это не мое дело. Я слышал, что мой начальник обсуждал с руководством, что от нашего давнишнего информатора поступил донос, что он видел человека, очень похожего на руководителя боевым подразделением на войне в Испании.
— Так это было двадцать лет назад.
— Информация пришла, пробили его документы, они оказались фальшивые. Пока задержали.
— Где его держат? В тюрьме?
— Нет, на конспиративной вилле за городом.
— Почему?
— Мало ли что может произойти в тюрьме, а вдруг выяснится, что он из дружественной структуры или шишка какая-то. Он же молчит. До выяснения держим на вилле. Это все, что я знаю.
— Что за объект, для чего предназначен? Ты там бывал?
— Один раз сопровождал начальника. Объект интересный. Два этажа, на первом охрана, на втором апартаменты. Используется иногда для отдыха высокопоставленных лиц, чаще для дознавателей, поэтому в подвале есть несколько камер. Опять же для важных персон, либо тех, про кого не надо знать никому. Расположена вилла неподалеку от Сан-Антонио. Удобно, недалеко от океана, можно спокойно порыбачить, а можно без следов избавиться от человека, что трудно сделать в столице.
— Луис, мне нужно точное расположение этой виллы.
Скармета вопросительно глядел на Севера.
— Ты завтра приносишь мне адрес, показываешь это место на карте и получаешь еще один такой же бочонок.
На следующий день Луис заехал в гости к девушке забрать забытую шляпу. Он о чем-то пошептался с Серхио и, довольный, уехал.
Глава 12
Одним из самых важных праздников в гитлеровской Германии был Beer Holl Putsch, или «Путч пивного зала». 9 ноября не пропускает ни один ветеран НСДАП. Уже в названии — Национал-социалистическая немецкая рабочая партия — намешано много завлекательного для того времени. В 1923 году Германия после поражения в войне и падения монархии переживала не самые лучшие времена. Экономика была в руинах, гигантская инфляция, политическую обстановку буквально взорвала оккупация промышленной Рурской области французско-бельгийскими войсками. К таким действиям союзников побудило прекращение выплат репараций немецким правительством за проигрыш в мировой войне. Оккупация вызвала в стране всплеск возмущения. Центральная власть в Берлине оказалась слаба, поэтому многие регионы стали проявлять признаки сепаратизма. Особенно это было свойственно Баварии, где и зародилась фашистская партия. За пределами Баварии о НСДАП никто толком не знал, но там она была уже довольно заметной. Всего к 1923 году по всей стране партия насчитывала около 50 тысяч членов. Но Гитлера очень вдохновляли результаты «Марша на Рим», который накануне, в 1922 году, привел Муссолини к власти в Италии. Будущий фюрер мечтал о таком же марше на Берлин.