— Да, я понимаю, — кивнул Шубин. — Ваши ребята исчезли без следа, и теперь опасность мерещится везде. Послушайте, я принес радиостанцию «Север». И зарядный котелок для нее.
— И где же «Север»?
— Я назову координаты, радиостанция лежит в тайнике почти у границы фронтов. Недалеко от каменной гряды с заброшенными штольнями.
Алеся не смогла сдержать удивления:
— Вы там побывали?
— Да, да! И там, в разрушенном центральном проходе, лежит настоящий капрал Шнитке. Он в одном белье, без документов. Но я могу описать его внешность, а еще у него след от ремня на шее. Моя одежда спрятана там неподалеку, без военной книжки, обычная. Но разведчикам устав запрещает брать на секретные операции документы, для маскировки мы переодеваемся в гражданскую одежду или форму противника на случай пленения. Понимаете?
Молодая женщина вдруг поникла. Плечи ее опустились, взгляд стал печальным.
— Хорошо, я вам верю. Отправлю девчат за рацией, нарисуете им место, где спрятана радиостанция. Они знают этот квадрат, найдут безопасную дорогу к тайнику. — Она обошла разведчика и начала развязывать узлы на запястьях. Женского лица не было видно, но по ее прерывистому голосу стало понятно, что Алеся едва скрывает слезы. — Я вам верю, у меня в любом случае нет выбора. Нам очень нужна помощь.
Разведчик повернулся к женщине и приободрил ее:
— Отправляйте девчат за «Севером», я нарисую подробно дорогу, объясню, как обойти часовых. До утра они успеют пройти половину пути, днем спрячутся в штольнях, а ночью вернутся назад. Вы хорошо придумали с немецкой формой, я и не сразу понял, что это переодетые женщины.
Алеся кивнула и стянула пилотку с головы, обнажив ежик волос:
— Да, пришлось всем волосы постричь. Слишком приметно выглядели. Поплакали, конечно, а что делать. Так безопаснее, а косы отрастут еще.
Капитан с командиром вернулись к лагерю, где их ждали девушки. Теперь Глеб обратил внимание, что действительно для полной маскировки у всех девушек в отряде волосы были обриты или обрезаны под корень. При виде этих обнаженных затылков, тонких шей в просторных воротниках, тяжелого оружия в изящных пальцах у опытного разведчика от тоски потянуло в груди. Даже на войне он не привык, чтобы женщины превращались в бойцов, отказывались от своей красоты, прятали ее под безразмерной грязной формой. Девчатам, которые остались совсем одни на оккупированной территории, пришлось пойти на этот шаг, чтобы замаскироваться и вести подпольную борьбу против фашистов.
После того как Алеся отправила двух напарниц за радиостанцией, остальные члены отряда отправились в землянку — передохну́ть после долгой ночной вылазки. Лишь выставили снова Катю с Лизой в качестве часовых на расстоянии в полкилометра от лагеря на случай появления немцев. Капитан наконец смог расспросить девушку, которая возглавила остатки партизанского отряда, об обстоятельствах исчезновения диверсионной группы. Алеся рассказывала всё обстоятельно, хотя за ровным тоном от Глеба не укрылись ее тоска и грусть:
— Я и правда уже два года служу связисткой в нашем партизанском отряде. Раньше у нас был лагерь в тех самых штольнях, где вы прятались от гитлеровцев. Мы провели там два года. Совершали вылазки, проводили диверсии. В отряде было свыше ста человек, в основном мужчины, которых не призвали в армию, но они всё равно решили воевать в качестве партизан. Девушек было немного, больше связные или информаторы, которые проживают в населенных пунктах. Они собирали ценные сведения о передвижениях немецких частей, с помощью записок с шифрами передавали в отряд. Ребята организовывали взрывы на железной дороге, портили немецкую технику, вредили как могли. Год назад мы наконец смогли связаться со штабом действующей армии, стали ее подпольной частью на оккупированной территории. Нашей деятельностью стал руководить центр подпольного движения на уже освобожденной части территории. Закидывали боеприпасы, рации, карты, оружие с помощью парашютов.
Два месяца назад мы получили задачу по ликвидации бывшего тракторного завода, который всю войну используют как ремонтные мастерские для германских машин. Лиза, вот которая вас ведром огрела, на тракторном заводе работает в Боруне. Она моет посуду и полы в столовой для офицеров и инженеров, которые обслуживают мастерские. Когда тракторный завод переделали в ремонтный цех, то она первая предложила его ликвидировать. Только центр не давал «добро» на опасную операцию, да и боеприпасов не хватало, чтобы взорвать такой большой объект.
А вот два месяца назад наш информатор доложил, что в Боруне будут оборудовать еще мастерские для ремонта. Стало понятно, что нельзя тянуть дальше с ликвидацией, иначе поселок станет совсем неприступным из-за огромного количества охраны. Ребята два месяца разрабатывали операцию, наш отряд должен был дойти до Боруна и там уничтожить сразу две цели. Рядом с поселком минеры делились на две группы: одна уходила на тракторный завод, который стал ремонтной базой для немецкой техники, а вторая направлялась к Черной речке, где стоит переправа. По ней техника со всех окрестностей попадает в поселок. Там была запланирована вторая диверсия — взрыв моста, потому что через него немцы гонят поток подбитых БТР, артиллерию для ремонта. Ребята ушли в восемь вечера, как стемнело, с боеприпасами и оборудованием. Я с остальными девчатами ждала их возвращения в лагере. Хотя в назначенное время стало понятно, что что-то пошло не по плану. Взрыв не прозвучал, а грохот от такого мощного заряда был бы слышен на большом расстоянии. Подрыва не произошло в условленное время, в три часа ночи. В восемь утра никто из минеров не вернулся, как было запланировано. Я хотела сообщить в штаб о пропаже отряда, но не смогла пробраться к тайнику со станцией. Место ее хранения патрулировала немецкая охрана, тайник был обнаружен, и стало понятно, что фашистам известно о нашем существовании. Мне пришлось срочно с остатками отряда уйти на запасную базу у ручья. На вторую ночь сюда пришли девчонки, наши связные, потому что они знали о запланированном взрыве, ждали его. Когда ничего не произошло, а с ними не вышли на связь, то пошли с проверкой. Вот после той ночи мы уже несколько суток, после того как стемнеет, прочесываем лес, устраиваем наблюдательные пункты у дорог, чтобы найти хоть какой-то след наших пропавших товарищей. Я стала командиром отряда, вернее, того, что от него осталось. Оружия почти нет, связи со штабом — тоже. Есть еще один схрон с оборудованием для взрывов, но среди нас не осталось минеров. Девчата ведь не обучены этому делу, не умеют закладывать заряды. В общем, мы в растерянности, товарищ капитан, не знаем, как действовать дальше.
— А местные? Неужели никто ничего не слышал? — Шубин размышлял над произошедшим ночью, когда исчезли партизаны.
Алеся отрицательно покачала головой:
— Девчонки днем возвращаются в деревню и знают, какие там ведутся разговоры. Они ходили, узнавали, расспрашивали: никто не слышал ни выстрелов, ни взрывов. Я не понимаю, как это возможно. Больше ста человек исчезли безо всякого следа. У них было с собой оружие, и они могли дать отпор: у нас очень опытные ребята в отряде. Так не может быть, чтобы люди просто пропали!
— Верно, — согласился разведчик. — Очень странно. Даже если они попали в лапы к фашистам, то ведь должны были сопротивляться, ответить огнем. И это услышали бы местные жители. Сто человек не могут исчезнуть без единого выстрела.
Женщина подняла взгляд на капитана. В предрассветной светлой дымке было видно, какое тяжелое горе она испытывала.
— Как вы думаете, они живы? Вы поможете нам найти их следы?
Шубин уверенно кивнул:
— Послушайте, я не знаю, что произошло, но точно уверен, что они живы. Если бы их расстреляли, убили, то такое количество тел, выстрелы, шумиху фашисты не смогли бы скрыть. Надо разобраться в исчезновении партизан.
— А еще осуществить диверсию, — вдруг тихо добавила Алеся. — На завод и в Борун стали прибывать танки. Раньше не было — только легкие машины, мотоциклы, грузовики. Сейчас сюда стягивают силы — надо ударить по мастерским, уничтожить их. Ведь если взорвем, то немцы не смогут укрепить эту территорию, и Красная армия освободит населенные пункты от оккупантов. — Лицо ее посуровело. — Гитлеровцы здесь сидят уже не первый год и ведут себя как хозяева, считают территорию своей навсегда. Даже поселкам и деревням стали давать другие названия. Вы не представляете, что они тут творят.
Разведчик задумался, как действовать дальше.
— Вот что, надо пробраться на завод. Там много инженеров, военных, я уверен, что они обсуждают задержание партизанского отряда, если оно произошло. Кто там работает, вы говорили, что там есть информатор?
Зеленина объяснила:
— В мастерских работают двое наших. Лиза убирает территорию, моет посуду в столовой, где обедают служащие. Она, правда, плохо знает немецкий, да и на саму территорию к цехам ее не пускают: там всё огорожено. Она бывает только рядом с хозяйственным блоком. Еще есть чернорабочий с завода, наш главный информатор. Он работает в мастерских, комсомолец Марлен Житков. Тоже подпольщик, сотрудничает с нами, помогает организовывать диверсии, рассказывая о поступлении новых партий военной техники.
— Я должен с ним поговорить, — заволновался разведчик. — Если Житков проводит время с немцами, то должен был что-то слышать о захвате отряда. Как он связывался с Елизаветой?
— Кажется, Марлен не может заходить на территорию хозблока: в столовой обедают только высшие чины. Информацию передавал с помощью записок, прятал их в тайнике. Это вам Лиза лучше расскажет, она с ним поддерживает связь. Я должна сменить ее на посту, чтобы она могла успеть вернуться в Борун до восьми утра, в это время начинается смена в столовой.
Разведчик вскочил:
— Тогда давайте выдвигаться как можно быстрее.
Алеся повела Шубина между деревьями по знакомому ей маршруту, на ходу засыпая вопросами:
— Как же вы пройдете на территорию завода? Там вход по пропускам! А если вас патруль остановит?