Куча из вещей уменьшилась вполовину за ночь, а утром Глеб уже не мог сам выбраться из воды. Он взмахивал руками, но проносил их мимо кромки берега: от сильной усталости и холода нарушилась координация. Ребята из отряда помогли ему, подхватили и вытащили на каменную поверхность. Он как был, почти обнаженный, мокрый, так и свернулся тугим комком и провалился в забытье. Несколько раз за день капитан вскакивал и выкрикивал:
— Катер! Сигнал, сигнал, они увидели сигнал?
Но ответом ему было только удрученное молчание. Старший из партизан откликнулся:
— Товарищ командир, по очереди дежурим на камнях. Сигнал подаем днем тоже — солнечными зайчиками от лезвия клинка.
— Правильно, это правильно, — пробормотал Шубин и снова впал в тяжелое забытье.
Он не видел снов, а отдых не принес облегчения или силы. Тело гудело от боли, глаза и горло опалило жаром. Но как только ущелье залила темнота, он снова был на ногах и готовился к очередному заплыву. На берегу осталось совсем немного одежды — ее едва хватило бы — на пару попыток подавать сигналы. Глеб не спрашивал, пришла ли помощь. По печальным лицам, запавшим ртам и потухшим взглядам командиру и так всё было понятно. Все держались из последних сил. Они не ели несколько суток, продрогли до костей без теплой одежды, а надежда на спасение таяла, как горстка курток на земле. Еще одна ночь дежурств на камнях бухты и потом — только медленная, мучительная смерть.
Шубин оборвал горькие мысли и спустился в стылые волны. На скалах, куда он выплыл с грузом на голове, его ждала тонкая фигурка. Юноша из отряда нес вахту на камнях, чтобы подать сигнал, если вдруг повезет и по акватории пойдет катер или корабль Красного флота. Он помог разведчику выкарабкаться на холодные гладкие перекаты.
— Возвращайся к остальным, — приказал ему капитан.
Темная фигурка осталась сидеть на мокром камне.
— Ты что, болит что-то? — Глеб обеспокоенно дотронулся до руки молчаливого дозорного.
Тот повернул к нему лицо:
— Зачем? Мы всё равно умрем. Я не хочу мучиться.
Юноша вдруг вскочил и выкрикнул:
— Я просил, просил — застрелите меня. Не хочу долго умирать, не хочу быть слабым! Лучше сдохнуть, чем стать слабым!
Он вдруг с размаху нырнул в серые волны. Чертыхнувшись под нос, капитан кинулся следом. В воде он взмахнул рукой и наткнулся на волосы, перехватил за шею юношу и потащил наверх из толщи воды. Над поверхностью тот забарахтался, пытаясь вырваться из крепких объятий спасителя:
— Пустите! Нет! Я не буду терпеть! Нет, я хочу умереть!
Рывком Глеб выбросил голое тело на камни, следом выбрался сам и схватил спасенного двумя руками:
— Нет, не разрешаю! Я твой командир, и я приказываю тебе надеяться, не падать духом! Ты понял? Я дал слово офицера, что вы вернетесь домой! И я сдержу его! Ты будешь жить, пока есть надежда на спасение!
Юноша в безысходности заколотил кулаками по камням:
— Нет надежды, нет! Ничего нет! Никто нас не спасет! Мы умрем тут, умрем среди этих камней. От голода, болезней. Голые останемся тут навсегда, никто даже не узнает, что мы здесь. Я не хочу, не хочу так умирать. Не хочу мучиться, я не выдержу этого. Мне так холодно, и всё болит. Сил нет, их совсем нет. Я не хочу бороться — я хочу умереть!
Шубин влепил ему пощечину, чтобы остановить истерику, и приказал:
— Ты будешь жить! Это приказ! Ты — партизан, ты — воин Красной армии и должен быть сильным всегда. Не хочешь ради себя — тогда живи ради своих товарищей! Им нужна помощь. Вот, держи. — Он сунул кусок ткани в дрожащие мокрые пальцы. — Будешь подавать сигналы, ждать и надеяться, что придет помощь. Для своих товарищей ты должен быть сильным, если не хочешь жить для себя.
Юноша заскулил от холода, его трясло, и всё-таки он поднялся, зажав в руках ткань. Шубин поджег факел и перехватил его запястье, чтобы показать траекторию движения:
— Вот так: три точки, три тире, три точки.
После второго сгоревшего ватника капитан повернулся к воде:
— В бухте осталось еще немного ткани, на один раз. Я заберу ее. — Он не смотрел на своего собеседника: в кромешной темноте не было видно худого лица юноши. — И вернусь. Ты должен меня дождаться. Это приказ. Понял?
— Да, товарищ командир. — Замерзший дежурный едва мог говорить.
Еще один заплыв. Глеба встретили десятки взглядов.
— Ну что, кто-нибудь увидел? — с надеждой спросил кто-то из партизан.
Капитан покачал головой и коротко ответил:
— Ждем!
Он немного отдышался, пытаясь совладать с ознобом. Ослабевшее от голода тело всё меньше его слушалось. После короткого заплыва руки и ноги висели как плети, он никак не мог сделать даже самое простое движение. Только через полчаса кожу, будто иглами, закололо от притока крови, появились чувствительность и возможность двигаться. Ставшим уже привычным жестом Шубин прижал к голове последнюю стопку одежды. Он только шагнул к воде, как в каменной арке раздался шум. Юноша-дежурный захлебывался и фыркал, из последних сил барахтаясь в воде. Он выкрикнул едва слышно:
— Там! Тарахтит! Звуки там!
— Быстрее, товарищи, на камни! За мной! Надо подать сигнал — это может быть катер.
Разведчик первым оказался в воде — остальные последовали за ним. Кто-то помогал ослабевшим товарищам, раненым. Впереди всего отряда на камнях оказался командир, рядом пыхтел дежурный.
— Давай, вперед, выбирайся. — Глеб подтолкнул легкое тело, а потом передал ему одежду, чтобы не замочить. — Держи крепко! Быстрее, поджигай!
Он забрался на камни повыше, а потом перехватил юношу и посадил его к себе на плечи:
— Давай, показывай, как я учил! Быстрее! Три точки, три тире, три точки!
Факел из чьей-то куртки вспыхнул в темноте, взметнулся красной точкой и прочертил в сторону тире. Места на камнях не было, и партизанам пришлось остаться в воде; волны поднимали их и били о камни, терзали ледяной стужей, недовольные живучестью этих стойких людей.
Юноша выкрикнул во весь голос:
— Слышите? Это рядом! Звук — это мотор!
Куртка осыпа́лась искрами в его руках, которые обжигали плечи и грудь обратившегося в слух Глеба. Он тоже теперь услышал перестук мотора среди шума волн. Набрал полную грудь воздуха и закричал:
— На помощь! Мы здесь! — Отдал остальным приказ: — Давайте все вместе! Ну же! По моей команде надо подать сигнал! На раз!
— Мы здесь! На помощь! Помогите! — Хор голосов разорвал нескончаемый плеск волн, взлетев криком отчаяния и надежды.
— Еще! Раз! — скомандовал капитан.
— Мы здесь! По-мо-ги-те! — Они повторяли эту мольбу несчетное количество раз, не обращая внимания на боль. Горло горело, как от огня, грудь сжимали спазмы от громкого крика; в холодной воде тела уже онемели, и всё же они скандировали без остановки:
— Мы здесь! Спа-си-те! — А звук мотора всё тарахтел в темноте.
Уже погас последний их факел; у обнаженных, измученных голодом людей, дрейфующих в ледяной воде, почти не оставалось сил. Шубин спустился в воду к своим товарищам, своему отряду, чтобы подставить плечо остальным. Они держались друг за друга, слились руками и пальцами, чтобы подарить последние капли силы, поддержать тех, кто плавал рядом. Голоса уже осипли от долгого крика, звуки становились с каждой минутой всё тише. Люди медленно угасали в воде, из последних сил взывая о помощи. Глеб тоже от холода ничего не видел перед собой. Всё тело сначала ломило и выкручивало, а теперь он перестал его ощущать. Только страшная боль в затылке от стужи вгрызалась внутрь. Он шевелил губами, не понимая, что уже не кричит, а беззвучно открывает рот. Смерть была уже совсем рядом. Еще четверть часа — и обессиленные люди пойдут ко дну и станут ее добычей. Как вдруг гул двигателя прорвался через пленку забытья. Глеб вскинулся и захрипел:
— Помогите! Помогите!
Как сквозь вату, он услышал, как затих двигатель, что-то тяжелое ударило о воду и весла с шумом начали загребать воду. Зычный голос с хрипотцой позвал из темноты:
— Эй, есть кто живой?
— Мы здесь! Помогите! — раздались людские голоса.
Голос был совсем близко — моряк на весельной лодке протянул руку и нащупал чье-то ледяное плечо, а потом — голову. Потянул на себя стылое тело, помогая несчастному забраться в лодку. Один, второй, третий. Цепочка из людских тел не кончалась под его руками. Моряк с удивлением протянул:
— Сколь же вас тут? Ох, ледяные, в камни уже превратились. Давайте доставлю сейчас на катер кого выловил, потом обратно!
Моряку пришлось сделать несколько рейсов, прежде чем все члены диверсионного отряда оказались на палубе маленького патрульного катера. Самым последним в лодке оказался Глеб Шубин. Он сжался в комок под порывами холодного ветра, который ледяными уколами раздирал замерзших людей, будто пытаясь превратить их в ледяные глыбы. Моряк греб, тяжело отдуваясь после стольких ходок от корабля к берегу и обратно. Он гудел миролюбиво, рассказывая, как патрульный катер заметил сигнал из бухты:
— Думал, привиделось, что ли: на этой стороне акватории часть немцев стои́т в поселке. А потом давай соображать, что недавно полыхали фрицы так, что и нам костер было видно. Старшина еще тогда говорил, что это диверсия, наши ликвидацию устроили. А в патруле, когда огонек ваш увидели, смекнули, что неспроста после диверсии вдруг маяк какой-то в скалах завелся. Ну напрямую-то не рискнули к поселку соваться: вдруг немцы ловушку устроили. Я на весла прыгнул и давай потихоньку грести, а огонек-то и пропал. Уже обратно хотел идти, но услышал крик, тихий, едва-едва слышный, будто котенок мяукает. Я поближе подплыл и слышу: ну наши же, русские — на помощь зовут. — Матрос радостно рассмеялся. — Ну, ребята, сколько же вас в воде было! Всех забрали? Пересчитать бы. Как же вы так долго-то в море выдержали, зима ведь. Голые, как камни, уже стылые и на живых людей-то не похожи. Ну ничего, согреем сейчас: у товарища старшины припасы спирта есть — кровь разогнать.
На палубе катера Шубин с трудом поднялся: тело казалось чужим, непослушным. Он еле выдавил из себя хриплым голосом: