! Вот поэтому мне Пархоменко присоветовал к тебе обратиться. Надеюсь, что можешь помочь в этой беде. — У Белкина залегла глубокая складка на лбу. Он уже не скрывал, как сильно переживает из-за бесследно пропавшего партизанского формирования. — Найти их надо, живых или мертвых, узнать, что произошло с отрядом. Больше ста человек! Это же люди, это наши товарищи, бойцы, не можем мы просто так вот про них забыть, будто и дела никому нет.
Боевая задача, опять же, не выполнена. А тот мост и ремонтный завод для немцев очень важны. В этих мастерских вся техника, считай, с севастопольского района чинится. Без своих машин фашисты шагу не сделают, вся их сила — в машинах. Так что важный узел там, в Боруне, у германцев, и к нему надо нам подобраться. Обескровить их перед наступлением, чтобы ответить не могли. Немцы ведь именно за счет техники у нас чуть не выиграли в начале войны, готовились, гады, к нападению. Артиллерии, танков, машин бронированных наклепали, думали, что железо сильнее человека. А вышло по-нашему, по-советски, по-русски, что человек всегда умнее машины окажется. Сила ведь против ума не работает. Мои ребята с коктейлем Молотова на «тигров» идут и подрывают их, останавливают! Потому что дух у них боевой и правда, правда за нами! Земля советская, Родина наша, семьи наши, дети, жены, родители. Ради них и великана бронированного голыми руками победишь!
Вдруг Белкин, смутившись, замолчал. Понял, что неожиданно разволновался и выложил все мысли, что кружились в его голове бессонными ночами. Вот так вдруг легко разговорился перед этим молодым мужчиной с внимательным взглядом.
Глеб спокойно кивнул в ответ. Сдержанный, с дружелюбным взглядом, он вызывал симпатию и доверие. А по своей фронтовой привычке больше всегда слушал, оценивал и изучал собеседника, а не говорил сам. И сейчас Глеб понял по горячим словам Белкина, как переживает за своих бойцов командир. Разведчик предложил:
— Согласен с вами, товарищ майор, мы своих в беде не бросаем. Не могли партизаны просто исчезнуть, не бывает такого. А что случилось что-то с отрядом, и гадать не надо. В армии ведь любое предположение проверяют и доказывают фактами. Я готов отправиться с вами на передовую, а потом устроить вылазку в лесной лагерь под Боруном. Соберу сведения — пообщаюсь с местными, понаблюдаю за немцами. Может, бойцы ранены или затаились в другом укрытии, обязательно разведаю текущую ситуацию и вам доложу. Вы тогда с товарищем капитаном обсудите, как организовать перевод в ваш полк, а я вещи из казармы заберу и через час буду ждать вас в штабе. Готов к отправлению, товарищ командир!
Комполка выдохнул: тяжелый груз, что давил на него с момента пропажи партизанского отряда, лег теперь на плечи разведчика. И в нем был майор уверен. Не мог объяснить, откуда взялось это ощущение, но его боевой опыт подсказывал, что Шубин обязательно добудет сведения о боруновских лесных бойцах.
Глава 2
Правда, быстро покинуть штаб Глебу Шубину не удалось из-за внезапного происшествия. Когда он вынырнул из закутка, то центральная комната оказалась набита народом так, что невозможно было пройти к выходу. Прямо на полу перед сгрудившейся толпой штабных обитателей лежал окровавленный мужчина, форма его засохла и стояла дыбом от бурых потеков. Бледный и обмякший, он почти не реагировал на происходящее вокруг, лежал с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни.
Пархоменко в окружении связисток, солдат, штабных офицеров растерянно расспрашивал девушку в грязной, окровавленной форме полевой санитарки:
— Так зачем же вы его сюда привезли?
Лица ее видно не было, только пробор между двух золотистых кос. Санитарка едва слышно ответила:
— Политрук приказал. Сказал, что я врага спасла, и отправил в штаб, чтобы все узнали о проступке. — Она еще тише, почти шепотом призналась: — Я ведь ошиблась, не знала, что это немец. Форма в крови, грязью всё измазано. А на поле, когда стрельба идет, глаза выедает от гари. Не рассмотрела и потащила его на себе к окопам, думала, наш. Советский. А когда притащила, там уже политрук рассмотрел свастику и выговор мне влепил, что спасла гитлеровца. И вот наказал…
На рукава бурой от крови формы упали две капли и расплылись темными пятнышками. Несчастная санитарка с силой стиснула тоненькие пальцы, сплетенные в замок у пряжки ремня. Только горькие слезы от этого не остановились, продолжали капать и превращаться в неровные пятна на рукаве.
Вокруг вполголоса зашептались:
— Плачет, стыдно ей.
— А куда смотрела? Фрица спасла, а нашего погибать оставила.
— Правильно наказал ее!
Пархоменко зло воскликнул, обрывая пересуды:
— Черт-те что! Мне негде размещать раненых, а тут еще этот! Куда, куда я его девать должен?! Нет у меня места для пленных! Война идет, а вы такое вытворяете! Немца притащили, как будто госпиталь резиновый!
Девушка еще сильнее заплакала от обвинений и осуждающего шепота, что полз по толпе штабистов. Командир укрепрайона взмахивал руками и ворчал, не понимая, как ему поступить с прибывшими. Вроде и надо бы наказать девчонку, но та и без выговоров безутешно рыдает. А у него начинается день с огромным проблемным хозяйством, где важна каждая минута.
Глеб Шубин пробрался между плечами и спинами.
— Давайте уберем отсюда пленного, — тронул он мокрый рукав девушки. — Я помогу. И я допрошу его. Хорошо, что вы его доставили. Он может знать важные сведения.
Девушка-санитарка подняла на разведчика большие голубые глаза, в которых стояли слезы:
— Он совсем плох, едва может говорить, что-то бормотал всю дорогу. Я по-немецки не понимаю. — Она виновато опять опустила голову.
Только капитан уже наклонился и подхватил под мышки тяжелое тело. Приподнял раненого и потащил его из штаба, про себя при этом с удивлением отметил: «Как же она его смогла на себе с поля вынести, ведь в два раза меньше».
Хрупкая санитарка засеменила рядом.
— Куда его? В госпиталь?
— Да, — ответил Глеб.
Они дошли до флага с красным крестом, который алел на боку постройки, и разведчик шагнул в приемный покой. Здесь уже змеилась очередь из раненых на осмотр к врачу. Медсестра одним взглядом оценила бледность лица прибывшего, кивнула в сторону:
— Тяжелораненых туда, за штору. Примут побыстрее, проносите. Прямо на пол укладывайте, места не хватает.
Девушка с Глебом поспешили за занавесь из старой простыни. Здесь молодой мужчина, затянутый в белую форму, тут же ловко рассек форму хирургическим ножом и прошелся пальцами по ранам.
— Зря старались, — резко сказал он. — Кровопотеря большая, не меньше пяти пуль в теле. Извлечения не выдержит. — Он ткнул на воспаленную кожу вокруг ран. — Сепсис начался, суток не продержится. Пара часов — и отмучится. Оперировать не будем, только потратим перевязочный материал.
Врач ухватил взглядом свастику на воротнике, где кровь не залила знаков отличия, и тоже не удержался от замечания:
— Напрасно силы тратите, еще и на фашиста. Кончится он вот-вот, шансов выжить никаких. — Хирург кивнул на стонущих бойцов, уложенных на самодельных нарах по всей комнатушке: — На своих рук не хватает, не тратьте мое время.
Мужчина покачал головой и перешел к следующему пациенту. А санитарка снова подняла на разведчика глаза; от ее взгляда, чистого и полного боли, ему стало не по себе.
— Что теперь с ним делать? Живой же пока.
Глеб наклонился над раненым и заговорил по-немецки:
— Эй, вы слышите меня?
Черные ресницы дрогнули, раненый с трудом приоткрыл глаза. При виде лица санитарки зашептал едва слышно скороговоркой, силясь сказать что-то важное.
Глеб попробовал допросить пленного:
— Из какой вы части? Звание?
Бледные губы шевелились, повторяя одно и то же. Вопросов разведчика немец не слышал, он обращался к своей спасительнице.
— Что он говорит? — Девушка вслушивалась в слова, но не понимала их.
Глеб перевел слова умирающего врага:
— Он говорит, что вы ангел. Вы — его ангел.
Немец вдруг вздрогнул, рот его искривился от приступа боли. Изо рта и носа хлынула кровь, он захрипел и протянул к девушке руки. Снова зашептал торопливо всё те же слова, а потом выгнулся в агонии. Секунда страданий — и смерть: глаза его застыли, руки безвольно вытянулись вдоль замершего тела.
Шубин перевел всё, что смог разобрать в тихом бормотании умирающего:
— Он сказал, что теперь будет вашим ангелом. Будет присматривать за вами с того света. — Капитан закрыл глаза мертвецу. Ощупал карманы, вытащил документы, протянул девушке: — Вот, отдайте медсестрам, они внесут его в список на захоронение. И можете возвращаться в часть.
Глаза у девушки снова заблестели от слез.
— Я не могу вернуться назад. Не могу. Они меня ненавидят после того, что сделала. Из-за этого раненого все меня ненавидят, из-за него. — Девушка кивнула в сторону мертвеца и неожиданно спрятала лицо в ладошках. Узкие плечи затряслись от беззвучных рыданий.
Капитан Шубин не смог не выразить сочувствия девушке. За годы войны разведчик видел немало горя и страданий, да только женские слезы, хрупкая женская натура всегда производили на него сильное впечатление. Военный по-отечески провел рукой по золотистой голове:
— Ну же, не надо плакать. Ты поедешь с нами, хочешь? Мы направляемся на передовую, санитарки на фронте всегда нужны. В новой части никто не будет знать о том, что произошло. Это ошибка, так ведь все ошибаются. Нестрашно, надо жить дальше.
Девушка молча кивнула, от горьких рыданий говорить она не могла. Ее слезы перевернули всё внутри разведчика. Он потянул санитарку за руку, подальше от остывающего трупа пленного:
— Идем, тебе надо отдохнуть. На фронте надо пользоваться каждой спокойной минутой, чтобы набраться сил. Есть, спать, а не переживать и мучиться: и без слез нелегко. Понимаешь? Отдых нужен обязательно, чтобы всегда быть готовым к бою, полным сил для сопротивления врагу. Поэтому сейчас отведу тебя на кухню, поможешь поварам управиться с готовкой и сама поешь. А после обеда подходи к штабу, оформим перевод и поедешь с нами. Я капитан Шубин. Глеб Шубин. Запомнила? Если потеряешься, то в штабе так и скажи, что выдвигаешься в военную часть вместе с капитаном Шубиным.