– Вот оттуда и позвони. Но не ори на весь магазин и вообще говори иносказательно.
– Это как? – не понял Саня.
– Ну, если гости на месте, то, к примеру, скажи… Скажи вот так: «Птички еще не улетели». Ты меня понял?
– Понял, – кивнул Саня. – Но я мог узнать и побольше…
– Делай то, что тебе велено, – мягко произнес Голубев. – Ты же понимаешь – это дело серьезное. А в серьезном деле не должно быть никакой самодеятельности. В серьезном деле каждый выполняет то, что ему поручено. Вот и выполняй.
Выйдя из высокого кабинета, Саня Киняйкин опрометью помчался на свой участок – в поселок Каменка. Поручение начальника КГБ вдохновило и окрылило его. Он почувствовал себя причастным к важному делу, ибо всем известно, что КГБ пустяками не занимается, он занимается исключительно важными делами. Это тебе не с мелким пакостником Компотом возиться по поводу разбитого в магазине «Ягодка» стекла! Остап Луцик – это тебе не Компот! А может, этот Остап Луцик – какой-нибудь шпион! Если уж им интересуется сам Комитет государственной безопасности! Эге!
А все-таки немного обидно. Ведь что тут такого мудреного – узнать, не уехали ли гости Остапа Луцика? Он, Саня, узнает это за полчаса! У него в Каменке своя агентура. Это очень даже надежная, вездесущая и пронырливая агентура – поселковые мальчишки. Они для Сани разузнают все, что нужно. У него очень хорошие отношения с мальчишками, потому что и он сам еще совсем недавно был таким мальчишкой. Ну а если так, то и все прочее Саня таким способом мог бы разведать без всяких затруднений. Но, с другой стороны, поручение есть поручение. Сказано Сане никуда особенно не соваться со своими инициативами – он и не сунется. Он прекрасно понимает, что такое дисциплина.
Действительно, спустя полчаса после прибытия в Каменку Саня уже знал, что гости Остапа Луцика никуда не уехали. И даже, вроде, в ближайшее время не собираются уезжать. А узнав, тотчас же помчался в «Ягодку» – звонить начальнику отдела КГБ.
– Птички не улетели! – торопливо сообщил Саня по телефону. – На месте птички! И, сдается, пока не собираются улетать! Вот…
– Благодарю, – сказал Голубев.
– И что мне делать теперь? – спросил Саня.
– А ничего, – ответил Голубев. – Занимайся своими делами.
– Но… – попытался возразить Саня.
– Никаких «но»! – строго произнес Голубев. – Младший лейтенант Киняйкин, вы поняли мой приказ?
– Так точно, – ответил Саня.
– Вот и выполняйте. Повторяю: никакой самодеятельности!
И в трубке зазвучали короткие гудки.
– О каких это птичках ты говорил, Саня? Уж не о девушках ли? – игриво спросила у участкового продавщица Женька Кузьмичева. За какой-то надобностью она зашла в подсобку, откуда звонил Саня, и краем уха услышала его разговор по телефону.
Саня знал Женьку с самого раннего детства, более того, она была его одноклассницей, поэтому он с ней не церемонился.
– Не твое дело! – огрызнулся он. – Ступай себе!
– А все-таки?
– Вот как прижучу тебя за нарушение законодательства, так будешь у меня знать! – пригрозил Саня.
– Это за что же?
– Сама знаешь! За то, что регулярно обвешиваешь покупателей! Вместо килограмма взвешиваешь им девятьсот граммов!
– А ты что, поймал меня за руку?
– А мне и ловить не нужно, потому что я и без того знаю!
Женька обиженно фыркнула и отошла. А Саня задумался.
Конечно, не о Женьке – сдалась ему эта Женька! Он задумался о гораздо более серьезных предметах. А если точнее, то об Остапе Луцике и о его подозрительных гостях.
Оно конечно, никаких самостоятельных оперативных действий Саня в отношении Луцика и его гостей предпринимать не станет. Дисциплина есть дисциплина. Но вместе с тем Каменка – это его участок, и он отвечает за все, что здесь творится или, допустим, может случиться завтра или послезавтра. Даже если, допустим, в Каменке основались какие-нибудь шпионы, то и в этом случае такое дело мимо Сани никак пройти не может.
А потому не случится ничего особенного, если он проявит инициативу и понаблюдает за Остапом Луциком и его гостями. Осторожно, издалека, так, чтобы никто из них не обратил на Саню никакого внимания. Дисциплину он при этом соблюдет и приказа не нарушит. Издалека – это не то, что вблизи. Издалека – это совсем другое дело. И уж если Саня обнаружит или хотя бы заподозрит что-нибудь этакое, он сразу же позвонит начальнику КГБ, телефончик-то он теперь знает.
В это же самое время начальник Углеградского отдела КГБ Иван Кириллович Голубев также пребывал в размышлениях. Конечно, это были не такие сумбурные и легкомысленные размышления, как, скажем, у того же Сани Киняйкина. Нет, это были глубокие и дельные размышления опытного человека и профессионала своего дела.
Голубев размышлял о том самом письме. И об Остапе Луцике. И еще – об его таинственных гостях. И по всему выходило, что письмо, Остап Луцик и его гости – все это каким-то образом взаимосвязано, все это вытекает одно из другого. Из всего этого просто-таки сама собою вырисовывается вполне отчетливая картина. Потому что все случилось почти одномоментно. Вот к Остапу Луцику прибыли неожиданные гости. Сто лет у Остапа не было никаких гостей, потому что он мрачный и негостеприимный человек. И вдруг – гости. Целых четыре человека. Значит, двое – его двоюродные братья, и еще двое – их сыновья. Допустим… Непонятно одно: откуда они вдруг возникли? И для чего они возникли? Главное дело – сто лет от них не было ни слуху ни духу, а тут вот они – будто из-под земли выросли. Ну разве это не наталкивает на размышления? Наталкивает. Разве это не интересно? Еще как интересно.
А дальше – еще интереснее. Вот как только эти гости образовались, так почти сразу же образовалась сомнительная бандеровская делегация с таким же сомнительным письмом. Главное дело – ни о чем таком в Углеграде никогда и слыхом никто не слыхивал, никто даже вообразить не мог, что такое двусмысленное дело может случиться, а тут – пожалуйста. Как только у Остапа Луцика появились гости, так тут же возникла и делегация. И притом возглавил ее именно Остап Луцик, а не кто-то другой. Да, при нем были и другие старики, но главным в этом деле был именно Остап. Вот, его подпись стоит под письмом на первом месте. Значит, он и есть главный – тут уж сомневаться не приходится.
И вот, кстати, о прочих стариках. Уж не те ли это старики, которых Остап Луцик приглашал к себе в гости и которые засиделись у него допоздна вместе с новоявленными двоюродными братьями и их сыновьями? По всему выходит, что именно они и есть. Других-то откуда бы Остап взял? Чтобы найти других, на это понадобилось бы время, а его-то, времени, как раз и было в обрез. Потому что все происходило почти мгновенно. Вот тебе – гости к Остапу, вот тебе – бандеровская делегация в горком Коммунистической партии.
А отсюда напрашивалось множество самых разных вопросов. И главный был таким: уж не эти ли чертовы гости и написали то самое письмо и не они ли организовали делегацию в горком? Но если это они, то кто они на самом деле такие и для чего это им понадобилось? И еще – почему они действуют открыто, никого и ничего не боясь?
Впрочем, на последний вопрос у Голубева имелся вполне аргументированный ответ. А чего им опасаться, тем гостям? Какой такой закон они нарушили – даже если они и в самом деле причастны и к письму, и к делегации? Никакого закона они не нарушили, в том-то и дело. И потом, они могут сказать, что все это – совпадение и сами они ни к чему такому не причастны. А потом развернутся и спокойно уедут. И задержать их нет никакой возможности, потому что нет на это никаких оснований. Небось и документы у них в порядке, и ко всему прочему не подкопаешься.
Но ведь и отпускать их просто так тоже было бы неправильно. Потому что непростые это были гости! Голубев это ощущал каким-то особенным, присущим, пожалуй, лишь матерым сыщикам чувством. Но ведь чувства – это материя тонкая, ее к делу не пришьешь. Значит, нужно собирать доказательства. Причем – срочно, пока гости не уехали. И эти доказательства должны дать ответ на все вопросы: кто на самом деле эти окаянные гости, они ли написали письмо и организовали делегацию и для чего им все это понадобилось…
Голубев вызвал к себе своего заместителя.
– Вот что, Юрий Андреевич, – сказал Голубев. – Тут, понимаешь ли, такое дело… Нехорошее дело, одним словом.
И коротко и емко ввел заместителя в курс дела, а в довершение дал ему почитать письмо.
– Ничего себе! – присвистнул заместитель. – Уж чего-чего, а такого я предвидеть не мог! Даже вообразить. Это в наше-то время! Подумать только! Ну и ну!
– Жизнь полна неожиданностей, – заметил Голубев. То ли от таких неслыханных событий, то ли от междометий своего заместителя его вдруг потянуло на философию. – И наше с тобой дело – разъяснить эти неожиданности до самого донышка. Ты вот что, Юрий Андреевич. Срочно подбери нескольких молодцов, и пускай они покружат по поселку Каменка. А особенно – вокруг дома, в котором проживает этот Остап Луцик, не к ночи он будь помянут. Разузнайте все, что только возможно. Но осторожно, понятно вам? На мягких лапах.
– Это как так? – удивленно спросил заместитель.
– Ну, как кошка кружит у мышиной норки, – пояснил начальник. – Мышка, значит, ее не слышит и не замечает, а она – кружит…
– Теперь понятно, – усмехнулся заместитель.
– А если понятно, то и действуйте. Главное – не упускайте из виду гостей. Луцик со стариками никуда не денется, а вот гости могут в любой момент упорхнуть. – Голубев секунду помолчал и добавил: – Хотя мне почему-то кажется, что никуда они до поры до времени не упорхнут. Потому что не все дела они еще сделали…
И в это же самое время происходило еще одно совещание – в доме у Остапа. Совещались Крук, Чорба, Василь и Михайло.
– И все-таки мне кажется, что нам нужно уходить! – настаивал Чорба. – Вот как только стемнеет, так сразу же и уходить!
– Ты чего-то боишься? – прищурился Крук.