Дело стало принимать по-настоящему опасный оборот. Неизвестно, до чего могли додуматься старики-ветераны в своем праведном гневе, но было ясно: близится беда. Тем более что к старикам тут же стали присоединяться люди помоложе, а это уже было страшно по-настоящему. Потому что стариковская война – это, по сути, потешная война. Много ли навоюют изувеченные старики? Иное дело – молодые люди во всей своей силе. Эти, подстрекаемые своими отцами и дедами, и впрямь могли наворотить дел.
А кроме того, к митингующим старикам стали присоединяться и зеваки – как оно обычно и бывает в подобных случаях. Зевакам было все равно, кто с кем собирается вступить в сражение и по каким таким причинам должно произойти это сражение. Для них это было веселым и необычным зрелищем. Но ведь известно, что в любом сражении, даже, скажем, таком нелепом, какое предполагалось в данном случае, в первую очередь страдают именно зеваки. Тем, которые посредине, всегда достается больше всего, потому что по ним бьют обе воюющие стороны.
Пошумев и преисполнившись боевого духа, старики-ветераны решительно направились в сторону поселка Каменка – именно туда, где проживали бывшие бандеровцы и их семьи. За ними следовала толпа, возбужденно переговариваясь и обсуждая детали невиданного доселе зрелища. По ходу шествия люди вооружались всем, что только попадалось под руку: кольями, каменьями, обрезками труб и арматуры – этого добра в Углеграде хватало, оно в буквальном смысле валялось под ногами. Неизвестно откуда у людей появилось в руках и огнестрельное оружие – охотничьи двустволки и одностволки. В Углеграде у многих были ружья: край-то таежный, охотничий.
Тут-то милиционеры, доселе пребывавшие в бездействии, уразумели всю возможную опасность этого стихийного шествия и начали предпринимать активные действия. Вернее сказать, попытались их предпринять. Однако безуспешно. Во-первых, у милиционеров не было никакого опыта усмирения бушующей толпы – ничего подобного в Углеграде до этого не случалось. А во-вторых, никто милиционеров не слушал и слушать не желал. Их жиденький нерешительный заслон люди просто смели, едва не растоптав самих милиционеров. Страшная это вещь – психология толпы. Даже если толпой движет какая-то праведная идея и святой гнев.
Узнав о стихийных бесчинствах, Голубев и Караваев тотчас же поспешили к месту событий. Нужно было во что бы ни стало остановить возбужденную толпу и утихомирить ее гнев. Настичь стихийный боевой отряд было несложно. Люди двигались по направлению к Каменке пешком, они шли не спеша, то и дело останавливаясь и устраивая короткие митинги. Каждому хотелось быть оратором, каждый считал, что уж ему-то есть что сказать – и по поводу подлых бандеровцев, и насчет городского начальства, которое с ними заодно, и вообще насчет всех несправедливостей жизни. Много чего может высказать русский человек, когда его одолевает гнев.
Настигнув толпу, начальник городской милиции и начальник городского отдела КГБ первым делом поставили свои машины поперек дороги, перегородив таким образом людям путь. Конечно, эту преграду легко можно было и обойти, но люди, ничего такого не ожидавшие, остановились. В толпе послышался гул, видимо, в ней началось обсуждение того, что будет дальше. Ведь не зря же два городских начальника встали поперек дороги! Значит, они что-то намерены сказать народу. Ну, пускай скажут… Пускай скажут, если есть у них такое желание! А мы послушаем, сдвинем их с дороги да и пойдем дальше. Потому что наше дело правильное. Мы должны наказать всех этих лесных братьев, бандеровцев, полицаев и прочих – кем бы они ни были. Мы должны вразумить их. Чтобы впредь им было неповадно! Если сама власть с ними заодно, то, значит, теперь мы сами власть!
Пока толпа гудела, Голубев тем временем сосчитал, сколько всего человек в этой толпе. Оказалось, что немало – больше полутораста человек. Наметанным глазом Голубев сходу определил, что большая часть из них – обычные зеваки, которые ни при каком раскладе не станут ввязываться в драку. Эти люди присоединились к толпе с единственной целью – развлечься.
Итак, зевак можно было в расчет не брать. Но вот другая часть толпы – это уже серьезные люди. Это уже боевой отряд. Вот, даже ружья с собой захватили… А ружья – они стреляют, а если стреляют, то и убивают. Особенно легко они убивают, если находятся в руках возбужденного и, следовательно, не понимающего, что он творит, человека. А сейчас все так и было. На холодную голову никто из толпы ружья в руки не взял бы.
Все эти соображения пронеслись в голове Голубева. И в голове начальника милиции Караваева тоже. Нужно было успокоить толпу, лишить ее боевого духа, отрезвить. Со спокойными людьми разговаривать куда как легче. И это было первое соображение или, говоря иными словами, первый пункт плана. А был еще и второй пункт. Пока Голубев и Караваев будут вести с народом переговоры, милиция тем временем успеет достигнуть поселка Каменка, разместиться в нем и выставить кордоны. То есть успеет взять поселок под свою защиту. Может, и не весь поселок, поскольку на это у милиции не хватит людей, но его часть, которая именуется Бандеровским поселком, – в обязательном порядке.
Какое-то время люди из толпы, о чем-то между собой переговариваясь, смотрели на Голубева и Караваева. Должно быть, толпа рассчитывала, что Караваев и Голубев вот-вот дрогнут и отступят, ведь их было всего двое, а что могут сделать два человека против полутора сотен? Но Голубев и Караваев и не думали отступать. Они стояли посреди дороги и спокойно смотрели на гудящую и колыхающуюся людскую массу, переводя взгляд с одного человека на другого, с другого – на третьего… Это было необычное и нелогичное противостояние – все-таки два человека против полутора сотен, – но именно это обстоятельство и урезонило толпу. Не до конца, конечно, а лишь самую малость, однако и такой малости было достаточно, чтобы на какое-то время пригвоздить толпу к месту.
– Что вам надо? – раздался наконец голос из толпы. – Кто вы такие?
– Будто ты сам не знаешь, кто мы такие, – спокойным голосом ответил Караваев.
– Ну, знаю! – отозвался тот же голос.
– Тогда зачем спрашиваешь? – лениво, будто разговор шел о чем-то малозначительном и заурядном, сказал Караваев. При этом он снял фуражку, не торопясь, взглянул на весеннее небо, надел фуражку, еще раз взглянул на небо, расправил плечи. Конечно, все это он делал не просто так, а чтобы показать людям из толпы, что он их не боится, он не желает им зла, он здесь хозяин и ему есть что сказать всем, кто пожелает его выслушать.
Примерно те же самые действия – в психологическом смысле – проделал и Голубев. Он лениво наклонился, сорвал с обочины какую-то весеннюю былинку, понюхал ее, взял ее в зубы и радушно улыбнулся. Так обычно улыбается добрый деревенский дядюшка, завидевший посреди дороги любимых племянников.
Какое-то время в толпе молчали, затем чей-то голос выкрикнул:
– Убирайтесь с дороги! Дайте нам пройти! А то…
– А то что? – не вынимая былинку изо рта, спокойно спросил Голубев.
В толпе обозначилось энергичное движение, и вскоре, растолкав людей, вперед выступил старик. В руках он держал двуствольное ружье. И Голубев, и Караваев хорошо знали этого старика. Да что там – его знал весь город. Это был Поликарп Михеич, ветеран войны, кавалер множества орденов и медалей и вообще – героический человек. Героический в хороших и правильных смыслах, а не в каких-то сомнительных и шебутных, как, например, в данном случае.
– Михеич, и ты здесь! – удивленно произнес Караваев. – И что же ты тут делаешь?
– Сам знаешь что! – выкрикнул Михеич.
– Ну а все-таки? – прищурился начальник милиции. – Ты уж растолкуй мне подробней. А то вдруг я по недомыслию чего-то не понимаю!
– Не морочь нам голову, Егор Фомич! – еще громче крикнул старик Михеич. – Все ты понимаешь! И ты, Иван Кириллович, тоже понимаешь! А потому – уйдите с нашей дороги! Не доводите до греха!
– А если не уйдем? – спросил Караваев. – Что же, ты станешь в нас стрелять из своего ружья? Как в каких-нибудь фашистов? Ну так стреляй… Мы в ответ не выстрелим. У нас нет оружия. Так что приступай, да получше прицелься. Стрелять в безоружных – это так легко! Они-то в ответ не выстрелят…
– Не в вас! – нервно выкрикнул Михеич.
– А в кого же? – спросил Голубев.
– Сами знаете, в кого! – старик оглянулся на толпу, явно ища в ней поддержки. Толпа одобрительно и угрожающе загудела.
– Ну так и они – тоже без оружия, – пожал плечами Голубев. – А потому какая разница: мы или они?
– Это они-то без оружия? – Из толпы выбрался еще один старик, правда, без ружья. – Да у них оружия больше, чем во всей вашей милиции! Воевал я с ними! Знаю!
– Ну так когда это было? – сказал Голубев. – А вот сейчас они в этом не замечены. Уж кому знать, как не мне.
– Все ты врешь! – выкрикнул кто-то из толпы. – Потому что ты на их стороне! Все вы на их стороне!
– Это кто же там такой осведомленный да знающий? – усмехнулся Голубев. – Выйди наперед, покажись. А то укрылся за стариковскими спинами… Ну так выходи. И скажи мне все в глаза.
Но никто из толпы не вышел.
– Вот ведь оно как, – горько произнес Голубев. – Кричать кричим, а чтобы показаться… Трусость это и подлость, и ничего другого. И глупость. Я говорю не о выкриках за чужой спиной, а о стрельбе по безоружным людям. Молчи, Михеич, молчи! Позволь сказать вначале мне. А уж потом будешь говорить ты. Или – стрелять, если уж ты считаешь свое дело правым… Допустим, у кого-то из тех, в кого ты собираешься палить из своего ружья, и вправду есть оружие. Ты, значит, выстрелишь в них, они в ответ – в тебя… Настоящая битва! Прямо как на фронте! А только…
Голубев помолчал, выплюнул травинку, опять посмотрел на небо.
– О чем с ним говорить! – снова выкрикнул голос из толпы. Кажется, это был голос того же самого человека, что и прежде. – Мы только зря теряем время! Командуй, Михеич! Да и пойдем!.. Вот она, Каменка, совсем близко!