– Ух ты! – выдохнул Степан Терко. – Самый настоящий мишка! А вот только что ему от нас надо? Ведь что-то же надо, раз он подошел к нам, да еще и встал на задние лапы!.. Отец, ты не знаешь, что он от нас хочет?
– Пробудился он недавно, – ответил Гаврила Титыч. – А худой и сердитый оттого, что голодный. И неуютно ему в тайге, потому что снег. А нам он говорит, чтобы мы убирались с его территории. Его это земля, и здесь он хозяин.
– А если не уберемся – что тогда? – с интересом спросил Терко. – Станем драться? Неохота драться с таким красавцем. Жалко его убивать…
– Не надо ни с кем драться и не надо никого убивать, – сказал Гаврила Титыч. – Вот я сейчас с ним поговорю, и он уйдет с нашего пути.
– А ты что же, знаешь медвежий язык? – с недоверием спросил Терко.
– Я знаю человеческий язык, – сказал старик. – И зверь тоже знает человеческий язык. Но это должен быть добрый язык, без всякой злобы. И ружье применять тоже не надо. Тогда медведь все поймет.
Гаврила Титыч снял ружье с плеча, передал его сыну и подошел к медведю. Лишь какие-то четыре метра разделяли сейчас человека и зверя. Что старик говорил зверю, того спецназовцы не слышали. Да и не много он сказал – всего несколько слов. Но медведь опустился на четыре лапы, встряхнул головой, фыркнул, развернулся и пошел вглубь тайги, едва не утопая в снежной каше. И вскоре он скрылся из виду.
– Ну ты, отец, вообще! – выразил всеобщее восхищение Терко. – Буду кому-нибудь рассказывать – так ведь никто не поверит! Скажут: врешь. А оно и взаправду… Слушай, отец, а что ты ему сказал?
– Правильные слова сказал, – спокойно ответил старик. – «Не к тебе, – сказал, – мы пришли, просто идем своей дорогой. Свои у нас дела, человеческие… Не тронем мы тебя. И ты нас не трогай». Вот и все.
– Оказывается, все в этом мире просто, – задумчиво произнес Терко. – А что, и меня он послушался бы?
– А почему бы и нет? Но только если ты будешь без оружия и станешь говорить ему добрые слова. Попробуй, если выпадет случай.
– Обязательно попробую! – решительно произнес Терко. – А все же – удивительно. Оказывается, человеку со зверем договориться проще, чем человеку с человеком…
Никто Степану на это ничего не возразил, да и что тут скажешь? Ведь, к примеру, куда сейчас направляются спецназовцы? С людьми воевать, не со зверем. И попробуй-ка объясни тем людям, чтобы они ушли с твоей дороги… Хоть добрыми словами, хоть всякими прочими…
К заимке четверо бойцов спецназа с двумя охотниками подошли незаметно и неслышно и расположились так, чтобы им все было по возможности видно и слышно, а вот их не видел и не слышал никто. Это было не так и сложно: и спецназовцы, и охотники умели быть невидимыми и неслышимыми.
Впрочем, что касается видимости, то она ухудшалась с каждой минутой – на тайгу спускались сумерки, за которыми неминуемо должна была образоваться густая темень. На луну надеяться не приходилось: к вечеру небо заволокло тучами. Хотя особой беды тут не было. У каждого из бойцов имелись специальные приборы, позволяющие видеть в темноте. Кроме приборов и упомянутых выше переносных раций у бойцов были также беззвучно стреляющие пистолеты и ножи. Ну и фонари.
– Вот что, отец, – прошептал Дубко, обращаясь к Гавриле Титычу. – Спасибо тебе за помощь. И твоему сыну тоже. А теперь уходите. Дальше мы сами.
– Полной темноты сегодня не будет, – напутствовал старик. – Будет светло даже без луны. В тайге много снега. А снег – он белый и дает свет.
– Мы это знаем, – сказал Дубко. – Но все равно спасибо.
– Помните о ветре, – сказал старик. – Сейчас он дует от вас к заимке. Эти звери могут вас учуять…
– Помним, отец, – улыбнулся Дубко. – Ну, бывайте. А мы тут малость поохотимся.
Старик и его сын исчезли в сгущавшихся сумерках, будто их никогда и не было.
Место для наблюдения спецназовцы выбрали удачное – отсюда была видна большая часть заимки. Продолговатое приземистое здание с небольшими окнами, в которых угадывался неяркий свет, несколько небольших деревянных строений рядом – вот и вся заимка. Вокруг заимки густо росли мрачные хвойные деревья, должно быть кедры. Между кедрами смутно серели высоченные сугробы – кажется, снег в тайге только-только начинал таять. К вечеру таяние так и вовсе прекратилось: повеяло холодным ветерком, и сугробы тотчас же подернулись хрупкой ледяной коркой. Ледок был лишь сверху сугробов, а вот внутри – все то же раскисшее снежное месиво.
– По таким сугробам далеко не уйдешь, – прошептал Геннадий Рябов. – Особенно ночью. И зачем они поперлись на эту заимку? Они загнали себя в ловушку…
– Вот и хорошо, – сказал Дубко. – Нам же будет меньше работы… Так! Слушаем меня! Видите тех двух ребятишек, которые толкутся у входа? Разглядели?
Да, действительно, у входа в приземистое здание топтались два человека – их легко можно разглядеть в приборы ночного видения. Они то расходились, то сходились и, кажется, не обращали друг на друга внимания. На одном была одежда военного образца, а на другом – обычная телогрейка. У того, который в телогрейке, за спиной смутно угадывалась двустволка. У первого оружия видно не было: скорее всего, он был вооружен короткоствольным автоматом, который в полутьме не разглядишь даже в специальный прибор.
– Сдается мне, это часовые, – едва слышно прошептал Терко.
– Так и есть, – согласился Дубко. – Один – из залетных, другой – здешний хлопчик. Вот что. Нам нужен экскурсовод. – Так на жаргоне группы назывался поставщик информации, иначе говоря, тот, кого обычно принято называть «языком». – Залетного пока не трогаем, аккуратно берем хлопчика. Федор, Степан! Действуйте! Мы с Геннадием прикрываем.
Снять с поста часового, а тем более взять его живым не так просто. Можно сказать, что это – искусство высокого класса. Нужно неслышно и незаметно к нему подкрасться – так, чтобы ни единая веточка не шелохнулась и ни одна ночная птица в испуге не захлопала крыльями, далее нужно сделать так, чтобы и сам часовой, что называется, не шелохнулся, не вскрикнул – ну разве это не искусство? Далее часового необходимо доставить к месту назначения не слишком помятым и желательно не слишком испуганным, чтобы он мог понимать обращенные к нему вопросы и давать на них внятные ответы. И не важно, кто он, этот часовой – матерый и опытный боец или какой-нибудь штатский дилетант, волею случая оказавшийся часовым. Ведь и дилетант может поднять тревогу и оказать сопротивление, если к делу подойти нерасторопно.
Соловей и Терко справились с делом на отлично – уж они-то умели снимать часовых с поста. Дождавшись, пока одетый в телогрейку парень завернет за угол и его, таким образом, не будет видеть второй часовой, Терко мгновенно и при этом аккуратно уложил хлопца на истоптанный снег, оглушив его, а Соловей тотчас же сунул ему в рот кляп. Затем парня поволокли в сторону от заимки – туда, где ждали Дубко и Рябов. Ружье Соловей прихватил с собой. Как-никак это было оружие, из которого можно было стрелять, а значит, и убить.
– Вот он! – выдохнул Терко. – Живой, только слегка помятый. Ну ничего, сейчас мы приведем его в соответствие.
Терко похлопал часового по щекам и сунул ему за пазуху пригоршню снега – чтобы, значит, парень быстрее пришел в себя. Так и получилось. Бывший часовой открыл глаза и попытался вскочить, но Дубко его попридержал.
– Лежи, хлопчик, лежи! – тихо, но внушительно сказал Дубко. – Не надо делать резких движений. И кричать тоже не надо. А то ведь убьем. Ты ведь не хочешь, чтобы мы тебя убили?
Парень испуганно замотал головой.
– Ну, вот видишь: ты не хочешь. – На этот раз голос Дубко звучал просто-таки с отеческим умиротворением. – И правильно делаешь, что не хочешь. Зачем тебе умирать? Ты молодой и красивый, тебе еще жить да жить. Найдешь себе невесту, женишься. Ведь ты еще не женат?
Парень вновь замотал головой.
– Ну, вот видишь, как у нас все получается ладно и складно, – сказал Терко. – Если ты хочешь жить, значит, будешь жить. Но только тебе нужно ответить на наши вопросы. Честно ответить. Сказать всю правду. Вот и все. Ну, так ты хочешь сказать нам правду?
Парень энергично закивал. Дубко вынул из его рта кляп.
– Как тебя зовут? – спросил Дубко.
– Сашко, – на украинский лад с готовностью ответил парень. – Александр.
– А скажи-ка ты мне, Сашко, вот что. – Дубко ободряюще похлопал парня по плечу. – Сколько вас там всего на заимке?
– Своих или чужих?
Было хорошо заметно и понятно, что парень ответит на все вопросы, какие бы ему ни задали. Даже постарается ответить на такие вопросы, ответ на которые он не знает вовсе. Так бывало всегда, когда тот, кого допрашивали, был напуган и хотел жить. Спецназовцы прекрасно это знали. Скольких таких вот, как этот Сашко, они допросили? И не счесть. И все они были на одно лицо, и ко всем требовался один и тот же подход. Те, которые напуганы и хотят жить, всегда похожи друг на друга. Такова, наверно, человеческая психология.
– Скажи вначале о своих. – Дубко еще раз похлопал пленника по плечу.
– Своих – примерно тридцать человек, – сказал Сашко. – Точнее сказать не могу. Не считал…
– Чем вооружены?
– Охотничьими ружьями. Но не все. Многие с пустыми руками. Или с топорами…
– Вот как? – хмыкнул Терко. – С топорами… Народное ополчение, понимаешь ли… Дурачье…
– Кто командир? – спросил Дубко.
– Дядько Остап.
– Луцик?
– Он…
– А еще кто?
– Дядько Григорий и дядько Павло. Они его помощники.
– Понятно… Они находятся вместе со всеми?
– Нет… Они в штабе.
– В штабе… А где штаб?
– В пристройке слева от входа. Там запас харчей, ну и штаб тоже там.
– Значит, поближе к харчам? – хмыкнул Дубко. – Что ж, вполне разумно. Харчи на войне – главное дело. Штаб охраняется?
– Там двое часовых. Снаружи.
– Кто они?
– Хлопцы с ружьями…
– Понятно. Ну а что ты скажешь про заложников?
– Про кого? – не понял пленник.
– Про тех четверых, которых вы привели с собой.