Томоко на всякий случай отсела подальше, чуть ли не к самому порогу. Но Итиро Хаяси остался на месте: он лишь сдержанно кивнул и снова перевёл взгляд на дочь.
Горо поднял посох. Кольца мерно зазвенели, отзываясь на колдовскую силу. Он дважды провёл посохом над телом Уми – сначала от головы к ногам и наоборот, задавая нужное движение колдовской силе. Затем Горо разжал пальцы, и посох завис в воздухе между ним и Уми.
Томоко чуть слышно охнула и прикрыла рот рукой, а Итиро Хаяси теперь не отрываясь смотрел на Горо: должно быть, проявление колдовства ему доводилось видеть впервые. Но он не шелохнулся, и Горо подивился его выдержке. Другого от главы клана якудза и ожидать не стоило – этот человек умел держать себя в руках.
Горо закрыл глаза и обратился к внутреннему пламени, которое неугасимо горело в груди. Теперь, когда проклятая метка напиталась силами и на какое-то время затихла, можно было не бояться, что она впитает в себя часть его колдовства, и направить живительную магию на восстановление Уми.
Несмотря на то что Горо плотно смежил веки, он всё равно видел, как между ним и Уми протянулась плотная, налитая синевой нить. Она вилась вокруг его посоха и пульсировала, вторя биению сердца Горо. Вливаясь в сердце Уми, она несла в себе жизненные силы, которые пожрало проклятие. И чем больше отдавал Горо, тем ярче в груди Уми разливалось синее свечение. Сначала слишком слабое, чтобы отделить его от света нити, свечение это разгоралось всё ярче, отражая цвет той силы, что была сокрыта в Уми. Разными гранями отливала она: то отражала лазурь безоблачного летнего неба, то вдруг уходила в насыщенную бирюзу, какую можно увидеть у самого основания речной волны.
Какая же стихия отзывается на зов твоей силы, Уми Хаяси?..
Когда она открыла глаза, живительная нить, соединявшая два колдовских сердца, истончилась и растаяла в воздухе. Ослабевшими и чуть дрожавшими от напряжения руками Горо ухватил посох и, тяжело дыша, опустил голову. Амулет снова больно прикипел к груди, но пока что было не до него: сквозь дурноту, заволакивавшую взор, Горо вглядывался в Уми.
Щёки её окрасил нежный румянец. Дыхание выровнялось, и она смогла сосредоточить взгляд на отце, лицо которого озарила полная облегчения улыбка.
– Отец… Отец, я…
– Молчи, потом поговорим, – мягко одёрнул её Итиро Хаяси. Он вдруг будто помолодел на десяток лет: такой искренней радостью светилось его лицо.
Томоко осторожно приподняла голову Уми, чтобы та могла сделать глоток отвара, который прописал лекарь.
В радостных хлопотах все на какое-то время позабыли о Горо, а он был слишком слаб, чтобы вымолвить хоть слово и напомнить о себе. Делиться своими жизненными силами мог далеко не каждый колдун. В обители Горо несколько лет пытался овладеть этим умением: важно было не навредить ни себе, ни тому, кому пытался помочь.
Вдруг кто-то коснулся его предплечья. Горо скосил глаза и увидел О-Кин. Свет фонариков отражался в её глазах куда ярче прежнего, будто ёкай из последних сил сдерживала слёзы. Неужели она так сильно переживала за Уми? Горо прежде не доводилось встречать столь глубокой привязанности между человеком и духом, но, как любил говаривать учитель Гёки: «В этом мире случается всякое». Если О-Кин и Уми знали друг друга много лет, то между ними и впрямь могла завязаться настоящая дружба.
Ладошка ёкай была тёплой, и теплота эта вскоре от руки Горо разлилась по всему телу. Охватившая его слабость стала постепенно отступать.
– Спасибо тебе, – прошептал Горо, чтобы его слова услышала только дзасики-вараси.
– Ты спас Уми, и О-Кин этого не забудет, – ёкай низко поклонилась и исчезла.
Когда Горо сумел поднять голову, он встретился взглядом с Уми. Она улыбнулась ему, и в глазах её Горо увидел всю благодарность, что осталась невысказанной. Затем он посмотрел на Итиро Хаяси: тот с одобрением кивнул в ответ.
Похоже, Горо удалось заслужить доверие главы клана Аосаки.
– Ничего удивительнее в своей жизни не видела! – всплеснула руками Томоко. – Вы и впрямь совершили настоящее чудо!
Горо сдержанно поблагодарил её. В это время в комнату вернулся Ёсио в сопровождении двух служанок: они принесли лохань и несколько вёдер воды.
– Ты как раз вовремя, Ёсио, – проговорил Итиро Хаяси. – Проводи Ямаду. Думаю, ему не помешал бы отдых.
Поблагодарив отца Уми за заботу, Горо вслед за Ёсио вышел в коридор. До самого выхода из усадьбы они не сказали друг другу ни слова, чему Горо втайне порадовался. Довольно с него на сегодня разговоров.
Ёсио же, как вскоре выяснилось, лишь дожидался удобного случая, когда их никто не смог бы подслушать. В восточной части сада, у ворот, предназначенных для прислуги, стоял небольшой дом. Должно быть, тут жила охрана. Только когда они подошли к дому чуть ли не вплотную, Ёсио наконец заговорил:
– Я не вправе спорить с главой – если он решил, что ты можешь оказаться полезным, то так тому и быть. Но пока ты здесь, я с тебя глаз не спущу, так и знай.
Он остановился и повернулся к Горо. Ёсио был ниже почти на голову, но всё равно умудрялся смотреть на него с ощутимым превосходством.
– Оябун слишком беспокоится за состояние Уми и потому решил довериться первому встречному монаху. Язык у тебя подвешен что надо, признаю́. Но меня тебе не удастся обдурить. Нутром чую, что ты, сука, чего-то недоговариваешь, и поверь мне, если я захочу, то обязательно выясню, что именно ты посмел утаить от главы. Так что старайся не попадаться мне лишний раз на глаза, и, глядишь, я забуду о своём намерении разузнать о тебе побольше: кто ты такой, откуда взялся, с кем в последний раз пил в идзакая и что кому рассказал. Связей у меня достаточно – если будет нужно, уже к завтрашнему вечеру я могу раскопать все твои тайные делишки. А они у тебя наверняка есть – уж у меня-то на такие вещи чуйка хорошо работает, можешь не сомневаться.
Ёсио держал перед собой фонарь на бамбуковой палке, и свет отражался в его злых глазах, словно огоньки Хя́кки Яко́, Ночного Парада Сотни Демонов. Попадёшься такому на пути, и рассвета уже не увидишь. Темнота скрадывала уродство шрама на лице якудза, но белые зубы Ёсио хищно блестели всякий раз, стоило ему открыть рот.
– Сегодня ты помог без малого моей невесте, и потому я не стану тебя трогать. Пока что, – снова осклабился Ёсио. – Ограничусь добрым советом – и, поверь, лучше бы тебе им не пренебрегать. Поскорее заканчивай свою работу и убирайся из Ганрю. Я тебе даже лошадь подарю, чтобы ты точно не вернулся.
Горо с трудом сдержал усмешку. Так вот в чём было дело. Ревность часто туманила рассудок и гораздо более достойных мужчин, чем этот Ёсио. Пускай обеты, которыми он когда-то связал себя в обители, теперь не имели над ним власти, но Горо продолжал соблюдать их даже спустя три года после изгнания. Другой семьи, кроме братства, у него никогда не будет – он верил в это так же твёрдо, как и в милосердие Владыки. Вот только этому человеку он не скажет ни слова в своё оправдание – вряд ли Ёсио поверит ему и на этот раз.
Давно Горо не чувствовал такой усталости: она тяжёлым кулём осела на плечи, скручивала мышцы рук и ног, сводила поясницу, резкой болью отдавалась в затылке. Всё, чего ему хотелось, – это лечь, пускай даже на грубую циновку вместо футона, и проспать до самого утра. Но он вынужден был стоять в тёмном дворе усадьбы якудза и выслушать то, чего слышать ему совершенно не хотелось.
Горо старался не выказывать охватившей вдруг слабости. Из их короткой, но весьма содержательной беседы он совершенно твёрдо уяснил только одно: Ёсио был из тех людей, кто, едва заметив слабину в сопернике, тут же мог вцепиться тому в горло.
И давать ему повод напасть Горо не собирался.
– Я недостоин такой щедрости, – склонил он голову. – Можете быть спокойны, я и без того намеревался покинуть Ганрю так скоро, как это будет возможно. Но долг – прежде всего. Я дал молодой госпоже и её отцу слово, что помогу, и намереваюсь его сдержать.
Ёсио больше не улыбался. Впервые с момента их встречи он посмотрел на Горо со всей серьёзностью.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – произнёс он.
Затем он провёл Горо до самого конца веранды и раздвинул сёдзи, за которыми была небольшая комнатка. Она оказалась едва ли больше той, что Горо снимал в доходном доме. Несмотря на заверения, что в деньгах не было надобности, какой-то якудза, которого они встретили на выходе из усадьбы, всё-таки сунул Горо прямо в руки небольшой, но увесистый мешочек. Отказаться от дара было бы проявлением неуважения, и потому мешочек пришлось принять. Что ж, будет чем заплатить за комнату – всё равно Горо завтра придётся заглянуть на квартиру, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки.
Ёсио ушёл, не сказав больше ни слова. Горо его не задерживал. Оставив посох в углу, он решил пошарить в стенном шкафу в поисках одеяла.
Но в дальнем углу шкафа отыскался только свёрнутый футон. Он был в приличном состоянии: не запылённый, не пропахший сыростью. Похоже, якудза берегли своё имущество. Это Горо понравилось – чрезмерной расточительности он не любил. В обители все жили скромно, даже настоятель.
Ноги Горо на футон не поместились, так он был высок. Но особых неудобств это не доставило. Не забыв совершить перед сном молитву и возблагодарить Великого Дракона за очередной дарованный день жизни, Горо крепко заснул.
Он думал, что от усталости проспит до самого утра, но среди ночи Горо вдруг что-то разбудило.
Поначалу он лежал и бестолково моргал, глядя в темноту и пытаясь вспомнить, где находится. Но когда снаружи раздалась подозрительная возня, будто по земле волокли что-то тяжёлое, остатки сна разом слетели с Горо.
Он тихонько подкрался к сёдзи и медленно приоткрыл их. Привыкшие к темноте глаза сразу различили чей-то небольшой силуэт, который с видимым трудом тащил что-то из глубины сада в сторону усадьбы. Горо даже не нужно было присматриваться к незнакомцу – той силы, что он почувствовал, уже было достаточно, чтобы понять, что перед ним ёкай. Магия в духах текла чуть иначе, чем в людях, и потому имела другой, более глубокий синий цвет – таким видится речное дно, когда плывёшь на лодке.