Отголоски этой силы были Горо незнакомы: О-Кин и духа-фонарика он узнал бы сразу. Сколько же ещё духов живёт в усадьбе? Или этот ёкай – чужак, который зачем-то решил пробраться сюда среди ночи?
Дух то скрывался за кустами и буйно разросшимися цветами, то снова появлялся в поле зрения и постоянно утирал пот со лба. Горо даже удалось расслышать его тихое ворчанье:
– Однажды жадность погубит меня, – причитал дух, остановившись и вытираясь рукавом.
В свете выглянувшей из-за облаков луны Горо сумел получше рассмотреть этого ёкая. Он был невысокий, но крепенький. Чешуйчатая, как у ящерицы, морда была слегка вытянутой, а глазки отливали краснотой.
То, как ёкай вздрагивал от каждого безобидного шороха, наводило на мысль, что он и впрямь что-то замышлял или от кого-то скрывался. И потому Горо решил понаблюдать за духом ещё немного. Раньше он, бывало, отлавливал зловредных ёкаев, которые любили пакостить людям, и не собирался изменять своим привычкам и теперь.
Ёкай вдруг задрал голову и замер. В следующий миг он юркнул под дом и свою тяжёлую ношу утащил с собой. Горо весь подобрался: что мог увидеть дух в ночном небе? Почему это так его напугало?
Ответ не заставил себя долго ждать. По земле быстро промелькнула чья-то огромная крылатая тень – Горо даже показалось, что он услышал, как шелестели перья на ветру, – а потом снаружи всё стихло.
Горо поспешил плотно задвинуть сёдзи и на всякий случай отойти от них подальше, чтобы крылатый пришелец ненароком не учуял его. Такая тень могла принадлежать только тэнгу, могущественному демону лесов и гор с ястребиными крыльями и острым клювом. Похоже, тот ящероподобный ёкай осмелился украсть что-то у самих хозяев леса и теперь решил скрываться здесь. Защита домового духа и впрямь могла на какое-то время удержать тэнгу, но они не оставят никого в покое, пока не отомстят или не вернут украденное.
Горо снова лёг и постарался отогнать от себя все мысли. Влезать в дела ёкаев он не намеревался до тех пор, пока они не вредят и не мешают жить людям. А сейчас следовало подумать об отдыхе, чтобы к утру восстановить хотя бы часть сил.
Но мечтам Горо о безмятежном сне так и не суждено было сбыться. До самого утра его одолевали тревожные видения, в которых мелькали злые тёмные глаза тэнгу, шуршали крылья и раздавался чей-то низкий и хриплый смех…
Глава 13. Ёритомо Окумура
Никогда прежде дорога до дома не казалась градоправителю Ганрю столь длинной и тягостной. Мерный цокот копыт лошади, запряжённой в крытый экипаж, не убаюкивал Окумуру, как обычно, но становился лишь фоном для тяжёлых раздумий.
До последнего Окумура бегал за Ооно и полицейскими, которые опрашивали ещё не разошедшихся зевак и тех, кто жил в окрестностях святилища Поющих Сверчков. Ооно не желал обсуждать завтрашний план действий касательно балагана до тех пор, пока не разберётся с делами на месте преступления. А Окумура не хотел уезжать, не переговорив с ним и не убедившись, что тайная полиция всё же будет на его стороне и больше не станет искать виновных там, где их не было и быть не могло. Знал бы Итиро, от чего Окумура уберёг его дочь…
Свой любимый расшитый платок Окумура где-то потерял, и потому утёр вспотевший от волнения лоб рукавом кимоно. Всё равно он больше не собирался снова надевать его, так что жалеть и беречь наряд не было смысла. Окумуре казалось, что кимоно насквозь пропиталось тошнотворными запахами горелой плоти и свежей крови, жутким образом смешавшимися с благовониями из святилища. Окумуре давно не доводилось видеть мертвецов так близко. Он не мог похвастать хладнокровием и выдержкой, как Итиро или Ооно, и потому ему до сих пор было не по себе.
К тому же неожиданная встреча с Уми окончательно выбила Окумуру из и без того шаткого равновесия, в которое ему с таким трудом удалось прийти после увиденного в святилище Поющих Сверчков. Стало ли её появление простым совпадением или то была неумолимая поступь судьбы, которая, словно штормовые волны, утаскивала на дно всех, кому не посчастливилось оказаться рядом?
Втягивать дочь Итиро в то, что затевалось в Ганрю, Окумура хотел в последнюю очередь. Но деваться было некуда: он попросту не мог уйти, не перекинувшись с Уми хотя бы словом. Она пообещала, что не скажет отцу об их встрече и о том, что произошло в святилище, и Окумура поверил ей. Уми ни разу не давала повода усомниться в своей честности.
Но тот взгляд, которым девочка одарила его напоследок, не предвещал для тайн Окумуры ничего хорошего: он был полон затаённого любопытства и желания непременно добраться до истины. Такой же внимательный взгляд был и у её матери. Окумуре иногда казалось, что Миори Хаяси могла видеть его насквозь.
Он с трудом подавил тяжёлый вздох. Пускай лучше Уми придёт за ответами к нему, чем к своему отцу. Конечно, рано или поздно Итиро станет известно о том, что задумал Окумура. Но до того времени он надеялся, что всё зайдёт настолько далеко, что вмешательство друга уже не сможет ни на что повлиять.
Окумуре стоило немалых трудов заманить сюда Ооно. Этот человек слыл одним из самых принципиальных и безжалостных офицеров тайной полиции. Бывший военный, Ооно при покойном императоре Дайго-но Вахэе занимал должность генерала и потому во время восстания клана Мейга немало претерпел от колдунов. Если верить слухам, это они и лишили генерала руки, когда выпытывали у него, как прорвать оборону дворца. Ооно так ничего и не рассказал, и позже его бы непременно казнили, если бы войска Тайга-но Ёмэя, будущего императора и основателя новой правящей династии, не штурмовали захваченный город и наголову не разбили мятежников.
Хотя Ооно удалось пережить смуту, время, похоже, не смогло усмирить ненависти, поселившейся в его душе ко всем колдунам. Таких подозреваемых Ооно допрашивал лично и не успокаивался до тех пор, пока не находил доказательств их вины.
Вот почему Окумура так радовался его приезду: Ооно точно не упустит ведьму, и ей не удастся заморочить ему голову!
Ооно и его помощники пока не сумели выяснить ничего толкового. Таинственный поджигатель и его подельник действовали так осторожно, что никто ничего не видел и не слышал. Сделав своё дело, эти двое просто исчезли, словно слились с тенями, которые наводнили город после заката. Видит Дракон, Окумура уже ничему бы не удивился. Колдуны и впрямь были способны на многое – и ведьма Тё была живым тому доказательством.
Когда стало ясно, что из местных больше ничего полезного вытянуть не удастся, Ооно сдался и согласился наконец уделить время Окумуре.
– И о чём же вы так настойчиво хотели со мной поговорить? – усмехнулся Ооно, раскуривая трубку.
– Я уверен, что все ответы мы сумеем отыскать завтра в балагане. – Окумура решил не ходить вокруг да около: к тому времени он уже смертельно устал. – Поджоги святилищ начались после того, как эти артисты приехали в Ганрю. Я уже запрашивал отчёт у комиссара полиции: по его словам, в архивах ничего похожего на эти случаи найти не удалось. Поэтому я уверен: за несчастьем, случившимся в святилище Поющих Сверчков, стоят именно те колдуны, ради которых я вызвал вас сюда. Эти люди опасны, и ваша помощь, господин заместитель, оказалась бы для Ганрю поистине неоценимой!
Ооно не смотрел на него: он хмурился и бросал гневные взгляды в темноту. Окумура же надеялся, что ему удалось заронить в душу Ооно достаточно сомнений в благонадёжности заезжего балагана. Иначе все его усилия пойдут прахом.
Шумела река Ито, в свете луны блестели далёкие заснеженные вершины Санхо. У Окумуры заныло колено: похоже, приближался дождь. Старая рана всегда давала о себе знать, когда менялась погода.
– Это не люди, – вдруг мрачно проговорил Ооно, крепко стиснув трубку. – Это самые настоящие звери. Видели бы вы, что они вытворяли тогда, в Дайсине… Вы знаете, Окумура, чем так опасен колдовской огонь? Его нельзя потушить – ни водой, ни кровью. Он подчиняется только воле того мага, который его наслал. Я видел, как люди заживо сгорали в ненасытном синем пламени. От их криков даже у меня, старого вояки, на глазах которого погиб весь отряд, разрывалось сердце. Но ни одна из колдовских тварей не дрогнула. Магия выжгла их сердца, не оставив в них ничего человеческого, кроме оболочки.
Окумура мрачно понурил голову. Многое из того, о чём тайный полицейский вспоминал теперь с такой неохотой, градоправитель видел своими глазами.
Мало кто знал о том, что Окумуре и Итиро Хаяси тоже пришлось повоевать у стен Дайсина. Они старались не вспоминать о тех днях – слишком дорого им обоим пришлось заплатить за то, чтобы пережить смуту. Даже много лет спустя после окончания войны Окумура просыпался в своей постели весь в холодном поту. Будто бы наяву, он снова и снова слышал вопли обезумевших от боли людей, которых пытали колдуны, чуял запах горелой древесины, опалённых в огне мечей и тел… В те минуты война, оставшаяся так далеко в прошлом, будто бы подкрадывалась ближе, надвигалась на него, такого одинокого и хрупкого человека, обдавала смрадным дыханием смерти и забвения.
Отблески войны Окумура отчётливо видел в глазах Ооно, где горела самая настоящая ненависть. Должно быть, сам градоправитель со стороны выглядел так же. Стоило ему только вспомнить о ведьме и о том, на что им с Итиро пришлось пойти в прошлый раз, чтобы изгнать её из этого города, как ногти сами впивались в ладони, лицо каменело, а сердце словно замирало над бездонным ущельем, куда вот-вот собиралось ухнуть…
Он надеялся больше никогда не видеть ни этой женщины, ни её мёртвой маски, за которой, как иногда казалось Окумуре, не было вообще ничего, кроме голодной тьмы. И вот неделю назад она вернулась… И не просто тихо заползла в угол, как и подобает тварям её породы, но явилась с блеском, ни от кого не таясь. Шлейфом за ней и её прихвостнями потянулись пёстрые афиши, которые за одну ночь появились на каждом заборе Ганрю. Во всём городе только и было разговоров, что о заезжем балагане, в котором происходили прямо-таки настоящие чудеса.