Но довольно отвлечённой болтовни. Вижу, мы скоро вернёмся к исходной точке нашего небольшого плавания, так что теперь я буду краток. В ночь, на которую выпадает Хякки Яко, ёкаи становятся намного сильнее, чем прежде. Вот почему издревле существовало поверье, что во время празднований, которые устраивают духи, не стоит покидать стен дома, чтобы не попасться на пути процессии, – иначе живым из неё не выбраться.
До начала Хякки Яко Глаз Дракона должен покинуть город. Иначе духи учуют его силу и наверняка попытаются завладеть им.
– Значит, у нас есть всего четыре дня с учётом нынешнего, чтобы снять проклятие с молодой госпожи Хаяси, – проговорил Ямада, и лицо его помрачнело.
У Уми невольно сжалось сердце. Быть может, стоит рассказать о корне железного дерева, который добыл для неё Сан? Вдруг это как-то поможет?
Но не успела она и рта раскрыть, как лодка уже причалила. Однако мужик не спешил привязывать её, чтобы посудину не отнесло течением. Взгляд его расширенных от изумления глаз устремился куда-то вдаль, где над черепичными крышами квартала Фурумати поднимался чёрный столб дыма.
– Что такое горит-то там? – проворчал он себе под нос, сбросив оцепенение. – Что ни день, так новая напасть…
Мужик засуетился, привязывая лодку, а трое его пассажиров замерли и не спешили подниматься на причал. На лице Ямады читалась сложная смесь чувств из замешательства и крайнего изумления. Дзиэн же не мог оторвать застывший взгляд от столба дыма, который тянулся ввысь, словно трещина в небе.
– Это то, о чём я думаю, да? – едва слышно выдохнула Уми.
– Отступник догадался обо всём раньше, чем я предполагал, – в голосе каннуси звенела обречённость. – Святилища Луноликой Радуги больше нет.
Глава 17. Рюити
Нобору собирался покинуть балаган, пока не рассвело. Священнослужители по обыкновению просыпались рано, и потому Нобору следовало поспешить – вдруг каннуси Дзиэн задумает куда-то улизнуть? Рюити не намеревался выпускать этого старика из виду, пока не разузнает, зачем тот явился вчера на пожарище в столь поздний час. Только очень веская причина могла подтолкнуть Дзиэна на этот шаг.
Например, страх, что его тайну могут раскрыть.
– Я в-всё сделал, ка-ак вы велели, – отчитался Нобору. – Ма-альчишка больше никому ничего не ра-асскажет.
Рюити удовлетворённо закивал. Он нисколько не сомневался в том, что Нобору и на сей раз не подведёт его. Теперь не стоило опасаться, что кто-то сумеет узнать в молодом владельце балагана поджигателя святилищ и убийцу каннуси.
Но расслабляться пока было рано. Несмотря на то, что госпожа Тё велела наблюдать за стариком-каннуси до вечера, у Рюити было на этот счёт иное мнение. Дни летели друг за другом быстрее, чем вереница гусей в небе. Приближался Обон, а с ним и Хякки Яко, во время которого сила Глаза должна была многократно возрасти. Когда, как не в первую ночь Обона, стоило воспользоваться силой, заключённой в Глазе Дракона? Когда ещё, как не в ночь пробуждения древних сил от долгого сна, можно изменить собственную судьбу?
Рюити твёрдо знал, что надо делать. Он уже давно всё для себя решил.
Найти Глаз до Обона.
Надёжно спрятать его.
И самое главное – избавиться от притязаний на Глаз самой патронессы. Это было самой сложной частью его задумки, но Рюити столько раз лгал, и госпоже Тё в том числе, что уже сам почти разучился отличать истину от искусно сплетённого вранья.
– Разыщи этого Дзиэна и не спускай с него глаз, – наставлял Рюити своего помощника, пока тот цеплял на пояс кинжал с отравленным лезвием. – А как только старик или его ученики куда-нибудь отлучатся, дай мне знать.
С этими словами Рюити протянул Нобору небольшой туго завязанный мешочек. Он был таким лёгким, почти невесомым, что глаза помощника расширились от удивления.
– Что это та-акое, господин Араки?
– Всего лишь мёртвый мотылёк, – ухмыльнулся Рюити. – Но одна капля крови способна вернуть его к некоему подобию жизни. Я даю его тебе на случай, чтобы быстро со мной связаться. Когда крылышки мотылька засияют синим, озвучь ему своё послание и имя того, кому оно предназначено. Надеюсь, ты ещё не забыл, как меня зовут?
У Нобору напрочь отсутствовало чувство юмора, поэтому он со всей серьёзностью покачал головой.
– Обращайся с нашим маленьким почтальоном осторожно: если поломаешь ему крылья, далеко улететь он не сможет.
Нобору закивал. Хотя его и пугало колдовство, ослушаться приказа он не посмел. Зажав мешочек между пальцами, словно опасного и ядовитого паука, Нобору спрятал его за пазухой, в одном из внутренних карманов, где хранил кучу всяких мелочей, которые могли оказаться полезными во время вылазок.
Следом Рюити протянул Нобору ещё и маленькое карманное зеркальце. Дешёвая вещица, такие на рынке можно было найти на каждом прилавке, где торговали украшениями. Лицо помощника вытянулось от изумления, но зеркальце он всё же взял и внимательно выслушал, что с ним требовалось сделать…
Он отпустил Нобору только когда убедился, что тот всё запомнил правильно. Любая, даже самая маленькая ошибка теперь могла дорого обойтись им обоим.
Рюити немного постоял на пороге шатра. Утренний воздух был прохладен и свеж, ветер приносил с гор запах хвои и шероховатой сосновой коры. Его шатёр стоял рядом с деревянными подмостками. Здесь устраивались представления, так что сцена была самым сердцем этого места – или, говоря более привычным для колдунов языком, средоточием жизненной силы балагана.
Перед подмостками раскинулась поросшая вытоптанной травой поляна. Этим вечером на неё должно было набиться полно народу. Горожане встретили заезжий балаган теплее, чем ожидал Рюити, и потому с самого первого дня от посетителей не было отбоя. Даже градоправитель Ганрю любезно пожаловал балагану внушительную сумму, на которую решено было устроить большой праздник, приуроченный ко дню основания города.
Раньше госпожа Тё с большой осторожностью принимала деньги и прочие щедрые подарки от местных богачей, которые явно намеревались использовать балаган в своих интересах. Но Рюити полагал, что господина Окумуру патронесса знала очень хорошо – должно быть, с ним она тоже вела дела в Ганрю много лет назад, когда балаган приезжал сюда в последний раз.
Рюити покосился на шатёр госпожи Тё, разбитый на противоположной стороне от подмостков. Похоже, патронесса вернулась раньше обещанного. Из-под полога её шатра тянулся знакомый приторный запах благовоний, в который вплетались терпкие табачные нотки. Госпожа Тё часто курила, но делала это только в шатре, вдали от посторонних глаз. Она надёжно скрывала тайну, спрятанную под белой маской.
Вскоре у колодца показалась Цуна с двумя пустыми вёдрами, которые она несла на сгибе локтя. Девушка выглядела ещё бледнее, чем обычно, – должно быть, госпожа Тё совсем замучила её своими капризами. Других прислужниц патронесса брать отказывалась – она была очень мнительной и никому безоговорочно не доверяла. Так что, когда госпожа Тё была особенно не в духе, её гневное брюзжание приходилось выслушивать одной лишь Цуне. Как и выполнять все многочисленные прихоти своей госпожи.
Наполнив оба ведра, Цуна скрылась в шатре патронессы. Должно быть, та решила принять с утра ванну. И точно, вскоре Цуна снова оказалась у колодца с теми же вёдрами – и так повторялось раз за разом до тех пор, пока, по-видимому, не набралось достаточно воды для купания.
Рюити хорошо знал привычки госпожи Тё, и потому был уверен в том, что до часа Козы[19] она не покинет своего шатра. Это ему было только на руку. Если наблюдение Нобору и впрямь принесёт свои плоды, ему придётся на какое-то время отлучиться и пустить приготовления к празднику на самотёк. И лучше бы патронессе не знать о том, куда он собирался отправиться…
С полевой кухни уже потянуло жареным омлетом и сладкими бобами, которые Рюити на дух не переносил. За повара у них была Ханако, дрессировщица зверей, – хотя все её успехи ограничивались только тем, что она прикормила нескольких бродячих котов и научила их ходить на задних лапах. Родом она была откуда-то с юга – о себе повариха-дрессировщица никогда толком не рассказывала, а на большем Рюити и не настаивал. Ему хватало и того, что эта женщина старалась засунуть свои проклятые бобы даже в мисо-суп: она любила их настолько же сильно, насколько Рюити – ненавидел. Сколько раз он просил, грозил и даже умолял её не класть бобы в его тарелку, но Ханако была неумолима. Поэтому бобы продолжали преследовать Рюити в каждом блюде, выходившем из-под рук поварихи-дрессировщицы, и он уже почти смирился с тем, что за все годы своего пребывания в балагане ему так и не удастся наесться досыта.
Вложив в протяжный вздох всю охватившую его безысходность, Рюити побрёл в сторону кухни. День обещал выдаться непростым, так что следовало подкрепить силы – пускай даже и ненавистными бобами. Вряд ли Рюити удастся спокойно пообедать, а уж об ужине в сегодняшней кутерьме не следовало и помышлять.
– Что-то ты сегодня рано начала, Ханако, – услышал Рюити на подходе к кухне дребезжащий старческий голос.
Дед Иса́о и его внучка До́ко уже стояли под навесом, где крутилась взмокшая повариха. Они всегда вставали ещё затемно и отправлялись ловить рыбу. Доко очень любила смотреть, как бьётся на суше умирающая рыбина, а старик, хоть и мучился полночи от бессонницы и засыпал только за час перед рассветом, похоже, просто не мог отказать своей любимице в такой простой радости, как наблюдать чью-то мучительную смерть.
Милая семейка, ничего не скажешь.
– Госпожа Тё поручила мне кой-какое важное дело, вот я и решила закончить тут побыстрее, – затрещала в ответ Ханако.
Рюити замер чуть поодаль, за одним из шатров, стараясь до поры не попадаться на глаза всей собравшейся под навесом троице. Чтобы патронесса поручила что-то этой старой корове? Да ещё и важное? Скорее, это Ханако решила выдать желаемое за действительное, и никак иначе.