Вскипали на глазах жгучие слёзы застарелой обиды, а Уми не могла даже незаметно стереть их рукавом кимоно. Не могла спрятать их, чтобы не выдать, как ей на самом деле больно. Впервые с момента своего страшного пробуждения Уми порадовалась, что вокруг стояла почти непроглядная темень…
Пока Ёсио нёс её, голова запрокинулась. Весь мир, казалось, застыл в ожидании бури, которая должна была вот-вот разразиться над балаганом, и в тишине вдруг послышался шелест огромных крыльев. Когда небо прорезал новый искрящийся шрам молнии, Уми увидела на мгновение, как угольно-чёрные тени слетались в ту сторону, где остались горящие подмостки и кричавшие люди.
С запозданием Уми вспомнила про вороватого Сана и про то, как он подставил их всех. Очередное предательство – вот только от него не было так больно, как от слов ведьмы, которые ядовитым плющом оплели сердце. Удалось ли О-Кин остановить жадного до чужого добра духа? Может, и да – тэнгу не прилетели бы в балаган просто так. Должно быть, О-Кин как-то дала им знать о том, что поймала вора.
Мысли снова начали растекаться, как вода, перелившаяся через край кувшина. Как там Томоко? Удалось ли ей спрятаться и уйти?
А Ямада? Как он? Не ранен ли?
И отец, зачем же он снова пошёл туда, да что же…
Уми жаждала расспросить Ёсио обо всём, что произошло в балагане, пока она боролась с чарами колдуньи, – но не могла произнести ни слова. Даже не почувствовала, как по щекам наконец потекли горячие слёзы.
Но Ёсио заметил, остановился. Осторожно усадил у ворот – оказывается, они выбрались из балагана, и никто не помешал уйти, – и принялся утирать Уми лицо рукавом рубахи.
– Ну что ты, что ты, – приговаривал он, как бывало в детстве, когда Уми особенно сильно обдирала колени. – Всё уже позади, всё кончилось.
Ей хотелось сказать, что всё только начинается, но с онемевших губ и на сей раз не сорвалось ни звука. Оставалось лишь смотреть на Ёсио и надеяться, что он поймёт. Что почувствует через всю разделявшую их тьму её пристальный взгляд и будет по-прежнему начеку…
Первые холодные капли упали прямо в безвольно обращённую к небу ладонь. Люди верили, что такие капли срывались прямо с Чешуи Сэйрю, когда он приносил дождь и пролетал, прячась за облаками. В детстве Уми любила высматривать в небе Дракона – однажды ей даже показалось, что она видела длинное и блестящее, напоминавшее расшитую жемчугом ленту, туловище Владыки. Оно быстро скрылось в вышине, но Уми отчего-то хотелось верить, что ей не привиделось. Что Дракон и правда явил себя только для неё одной, чтобы утешить.
Ведь в тот дождливый день мать бросила их…
Теперь же небо застилала такая чернота, что ничего было не разглядеть даже у себя под носом. Гроза разразилась и изливала на Ганрю всю свою горечь. Вспыхнула молния, отразившись в злых глазах Ёсио. Похожий взгляд она видела вчера в игорном доме, когда он ударил Косого Эйкити.
Вчера… Подумать только, всё началось только вчера. А кажется, будто прошла и закончилась уже целая жизнь…
Ёсио вдруг крепко прижал её к себе. От него пахло потом и кровью, на плече змеилось несколько рваных ран, словно кто-то вцепился в него когтями. Кровь уже подсохла, но Уми казалось, что раны сочатся тьмой – как и проклятая метка в её видении.
Уж не наваждение ли Ёсио, не морок ли, насланный ведьмой, чтобы поглумиться над Уми? Дать иллюзию того, что ты можешь сбежать, а потом отнять эту возможность в самый последний момент…
Уми помнила, что пальцы ведьмы, вцепившиеся ей в руку, были ледяными, как хватка самой смерти. Но Ёсио тяжело дышал, в груди билось живое сердце…
Значит, всё-таки настоящий. Значит, всё происходит взаправду, а не навеяно страшной магией госпожи Тё.
– Я отомщу ей за то, что она с тобой сделала, – горячо прошептал Ёсио, щекоча дыханием ухо, и от его слов внутри Уми словно что-то оборвалось.
Нет, хотела закричать она. Не надо! Ты не справишься с ней! Как бы ни был силён, ты всего лишь человек. А она… Она…
Уми даже самой себе не могла объяснить, что почувствовала, оказавшись к ведьме так близко. Но одно она могла утверждать наверняка. Госпожа Тё была кем угодно – древним мстительным духом или кровожадным ками, но только не человеком.
Если Ёсио бросит ей вызов, она уничтожит его…
Глава 24. Ёсио Морита
Уми не двигалась и не говорила – лишь смотрела на него так, что Ёсио, всю жизнь считавший себя бессердечным, ощущал, что оно всё-таки разбилось – его сердце, – да на такие мелкие осколки, что не собрать, не поранив рук.
Он пытался усадить её на лошадь – прислонить к шее животного, чтобы следом запрыгнуть в седло самому и умчаться отсюда как можно дальше. Желательно туда, где Уми смогли бы помочь. Что эта дрянь сотворила с его невестой?! Ёсио готов был самолично свернуть ведьме в маске её тощую шею, но с горечью сознавал – трижды прав был оябун, когда говорил, что против духов и колдовства обычной грубой силой много не навоюешь…
Ёсио ненавидел ощущать собственное бессилие – ненавидел едва ли не больше, чем нищету и презрение, которых сполна нахлебался за всю свою недолгую жизнь. Из нищеты ему непосильным трудом удалось вырваться, когда он оказался в клане Аосаки, а презрение тех, кто считал его за говорящий мусор под ногами, – почти полностью стереть из памяти. Почти.
Ёсио Морита никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал. Эти слова могли бы подтвердить те, кто оставил ему в подарок шрам на пол-лица. Вот только эти ублюдки уже лет десять как кормили раков на дне Ито – Ёсио самолично зарезал каждого из них. А голову зачинщика подложил на домашний алтарь другому своему злопыхателю: чтобы подумал ещё раз, прежде чем сводить кровавые счёты.
Жаль, с ведьмой нельзя поступить так же…
Когда она только вызывала Уми к себе, Ёсио сразу почуял неладное. С чем с чем, а с чутьём у него всегда всё было в порядке – иначе не прожил бы так долго на улице, не продержался, если бы не умел считывать угрозу, когда лишь первые её отголоски только начинали витать в воздухе, отражаться на дне глаз противника, проскальзывать в на первый взгляд ничего не значащих словах и фразах. О, об угрозах Ёсио знал поболее некоторых – даром что большую часть своих дел предпочитал вести, держа людей в почтительном страхе. Иначе не будут уважать. Иначе сдадут с потрохами при первой же сраной возможности.
А от этой ведьмы в белом исходила не просто угроза. Она всем существом своим внушала страх даже Ёсио, который боялся не так уж и многого. Чего может бояться тот, кто видел собственную смерть? Он ведь почти умер в ту ночь, когда его порезал ублюдок Хо́нда со своими дружками, чуть не истёк кровью. Не найди его тогда в вонючей подворотне ребята из клана Аосаки, он так бы и сдох. Не иначе как кто-то отмолил его никчёмную душу у Владыки – и на том, как говорится, спасибо.
Но теперь он боялся. Боялся, что Уми должна идти к ведьме одна и, случись что, он, может, даже ничего не успеет сделать…
Но нет, к демону эти мысли! С самого прибытия в балаган Ёсио был на взводе и не выпускал Уми из виду – да и оябун с ребятами находились где-то поблизости. Эти артисты балагана и тщедушный Араки ничего не сумеют противопоставить им. А вот появления столь опасного противника, как ведьма в белой маске, Ёсио попросту не ожидал. И потому это огорошило его не хуже, чем удар увесистой дубинкой по затылку.
Ёсио оставалось лишь глаз не сводить с подмостков – и особенно со своей невесты. Ему нравилось называть так Уми, нравился тот трепет в груди, когда он осознавал, что она вот-вот будет его… Но исподволь страшился того, что нечто хрупкое, что возникло между ними вчера, когда он надевал ей на руку браслет из драконьей слезы, навсегда разобьётся, не успев толком даже окрепнуть…
Надо понять, сколько упитанных гусей в этой толпе в случае чего смогут дать отпор ведьме. Интересно, господин «я-важная-шишка-из-тайной-полиции» уже снарядил своих или перетрусил и сбежал, как Китамура и его шавки? На встрече в особняке градоправителя глава городской полиции ясно дал понять, что ввязываться в потасовку с колдунами его люди точно не станут.
Но Ооно всё-таки пришёл. Невзначай обернувшись, Ёсио заметил, как однорукий полицейский медленно, не отрывая от ведьмы глаз, подбирался ближе к подмосткам. Видать, тоже чуял угрозу. Сразу видно – человек военный, а не просто какой-то хрен с улицы. Ёсио не сомневался, что у старика Ооно и его людей непременно найдутся какие-нибудь сильные приёмчики против ведьмы. Недаром тайная полиция ловила только колдунов – значит, там точно должны были знать, как с ними бороться.
Бросив взгляд в другую сторону, Ёсио скривился. Вот и монах вернулся, не прошло и года. Ёсио откровенно бесило, что у этого Ямады были с Уми какие-то общие дела, далёкие от его понимания. Но сейчас монах, владеющий колдовством, мог оказаться полезным, и потому его не стоило сбрасывать со счетов.
Монах вдруг поднял глаза, словно почувствовал на себе чужой взгляд, и на лице его Ёсио увидел то, чего так подспудно боялся. Тревогу. В ответный взгляд Ёсио постарался вложить всю силу своей ярости, которая непременно настигнет монаха, если он надумает сбежать в самый ответственный момент.
Но Ямада выдержал взгляд, и это немного успокоило Ёсио. Трусы, готовые слинять при первой же возможности, не смотрят с такой холодной готовностью. Похоже, монаху уже доводилось участвовать в потасовках, и он чуял надвигавшуюся битву так же ясно, как и Ёсио.
Вдруг с подмостков, прорезая любопытный шёпот зрителей, взлетел голос Уми:
– Прежде чем мы начнём, ответьте только на один вопрос, госпожа Тё. Поразившее меня проклятие – ваших рук дело?
У Ёсио натурально отвисла челюсть. Демоны свидетели, так он и знал, что этот скотина монах что-то недоговаривал! Сильные духи отметили, как же… Ведь как знал, что будут проблемы, как чуял, мать его за ногу!
– На тебе я и впрямь вижу отпечаток проклятой силы, – заговорила ведьма, и всё стихло. Даже Ёсио стал внимательно вслушиваться в каждое сказанное ею слово. – Но моей вины в том нет. Злые наветы укрепили твою мысль, что виновник затаился в балагане, но взгляни на всех этих людей. Разве пришли бы они сюда, если бы и впрямь видели от нас что-то, кроме добра?