цию.
Испанские войска в Пуэрто-Рико сдались 28 июля 1898 года. Но уже 10 днями раньше Мадрид запросил посредничества Франции. Дипломаты двух сторон встретились в Париже. Согласно подписанному 10 декабря 1898 года договору Испания отказалась от прав на Кубу, где США установили военную администрацию, и «уступила» Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуан. Кроме того, добычей Америки стали Гавайские острова, часть Самоа, остров Уэйн.
В умах наиболее «последовательных» экспансионистов зрела идея, что захват Филиппин дает Америке право на участие в разделе Китая, самого большого азиатского рынка.
От лица большого бизнеса Чонси Депью напутствовал на республиканском конвенте 1900 года политику экспансии: «Американский народ ныне производит на 2 миллиарда долларов товаров больше, чем он может потребить, мы достигли этого при помощи провидения господня, государственного искусства Уильяма Маккинли, достоинств Рузвельта и его помощников; мы сделали нашим рынком Кубу, Пуэрто-Рико, Гавайи, Филиппины... Мы стоим на берегу Тихого океана, ставшего американским озером... здесь американские производители создают лучшие и самые дешевые товары в мире... Пусть продукция расширяется, пусть заводы работают на полную мощность, пусть будет полная занятость с самой высокой заработной платой, потому что мир наш и мы завоевали его республиканскими принципами».
Рузвельт не нуждался в подталкивании. В октябре 1900 года он делился своими «желаниями»: «Я хотел бы видеть Соединенные Штаты доминирующей державой на берегах Тихого океана». Тогда ему едва ли было понятно, что этого не хочет Япония. При президентстве его родственника ― Франклина Делано Рузвельта Япония покажет на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года всю степень своего несогласия с американскими планами.
В США известность, слава ― конвертируемая валюта, ее можно перевести в деньги, в должности. И наоборот. Полковник Рузвельт после похода на Кубу получил значительную сумму этой валюты. Военная слава Рузвельта, сделавшая его имя ― во многом благодаря прессе ― известным в стране, представляла собой фактор, который ее обладатель желал использовать как можно быстрее. С другой стороны, существовали силы, которым нужна была «военная прямота» и «честность солдата». Для спасения своего престижа, для сохранения контроля над крупнейшим штатом страны республиканской партии необходимо было основательно отвлечь внимание избирателей от пустой казны прежнего губернатора: так много общественных средств ушло на обновление канала Эри, что это было слишком трудно объяснить.
Партийные бонзы изыскали взаимоприемлемый план. Звонок Рузвельта боссу ньюйоркских республиканцев Т. Платту был последней точкой в договоре. Страстный пурист, преподобный отец Паркхерст публично усомнился в том, что такой честный человек как «Тедди» обратился к мистеру Платту. «Это мистер Платт должен обращаться к нему». «Тедди» ничего не опровергал, он выяснял оставшиеся нерешенными пункты своей сделки с Платтом. Дело было закончено 14 сентября 1898 года.
Рузвельт знал: чтобы стать губернатором в Нью-Йорке, нужно было либо заручиться поддержкой, либо сокрушить власть республиканского партийного босса в штате ― сенатора Томаса Платта.
Система боссизма в США благополучно дожила до наших дней. Определенные реформы, такие как замена партийных конвентов штатов первичными выборами, заставили боссов несколько уйти в тень. Но в конце прошлого века партийные боссы владели своими штатами как вотчинами. Стоило, скажем, позвонить Пенроузу в Филадельфию, как можно было считать, что все республиканцы Пенсильвании уже в кармане. В Нью-Йорке таким богом «прокуренных комнат» был Платт. Его могущество зиждилось на союзниках как в мире крупного бизнеса, так и в мире профессиональных политиков. Платт не всегда выдерживал это равновесие, и тогда следовали упреки вроде этой филиппики Элиу Рута, главного связующего звена Уоллстрит и республиканской верхушки: «Они называют эту систему ― я не изобретаю фразы, я принимаю ее, потому что у нее есть значение ― «невидимым правительством»... Губернатор не в счет, легислатура не в счет... мистер Платт управляет штатом. Уже почти двадцать лет он управляет им. Не губернатор, не легислатура, не избранные обычным порядком деятели ― всех подменил Платт. И политический капитал располагается не здесь (т.е. в Олбани, столице штата Нью-Йорк. ―А. У.), а на Бродвее, дом 49, где находится он и его помощники». (Э. Рут произнес эту речь на конституционном конвенте штата Нью-Йорк.)
Ч. Депью сказал обратившемуся к нему за советом Т. Платту: «Мистер Платт, я всегда смотрю на общественный вопрос с точки зрения оратора, говорящего с публикой... Ныне, если вы выдвинете губернатора Блэка и я обращусь к большой аудитории ― что я непременно сделаю ― злой язык среди публики непременно прервет меня вопросом: «Чонси, мы согласны со всем, что ты сказал о великой старой партии (дежурный титул республиканской партии. ―А. У.) и обо всем прочем, но как насчет воровства на канале?» Я должен буду объяснить, что сумма украденного составляет всего миллион и что это было неизбежно. Но если выдвинут полковника Рузвельта, я смогу ответить возмутителю спокойствия с гневом: «Я страшно рад, что вы задали этот вопрос. Мы выдвинули в губернаторы человека, который и на общественном поприще и на поле боя продемонстрировал, что он борец за правое дело и что он всегда добивается победы. Если его изберут, вы знаете и мы все знаем по его уже проявившимся чертам характера ― мужеству и способностям, что каждый вор будет пойман и наказан, каждый доллар найден и возвращен в общественную казну». Затем я расскажу, как полковник вел своих «мужественных всадников» к вершине Сан-Хуана и попрошу оркестр сыграть «Звездно-полосатый стяг». Бизнес сказал веское слово.
И все же червь сомнений точил Платта: он должен быть уверен, что Рузвельт на посту губернатора не «объявит ему войну».
Рузвельт ответил, что у него нет намерений начинать войну «против Платта или против кого бы то ни было еще, если войны можно будет избежать». Ответ можно было толковать двояко. Платт предпочел оптимистический вариант.
Послушный конвент в Саратоге закрыл глаза на формальность ― требуемый конституцией штата пятилетний срок проживания в нем претендента ― и номинация Рузвельта прошла гладко.
Теодор Рузвельт включился в политическую борьбу в то время, когда основы классового господства буржуазии впервые были поставлены под угрозу.
Большим шагом по пути организации рабочего движения в США было создание Американской федерации профсоюзов (АФТ) в 1886 году. В декабре этого года 42 делегата, представлявшие 316 469 местных профсоюзных организаций, приняли в городе Колумбус (штат Огайо) устав, гласивший о решимости «представителей профессиональных и рабочих союзов Америки проводить такие мероприятия, распространять среди квалифицированных и неквалифицированных рабочих нашей страны такие идеи, которые будут объединять их в борьбе за признание всех прав, принадлежащих им». В то же время следует отметить оппортунизм, глубоко проникший в среду руководства АФТ, которое возглавил С. Гомперс. Этот первый президент АФТ приложил немало усилий, чтобы уничтожить политическую окраску выступлений организованных рабочих, свести цели их борьбы к сугубо экономическим требованиям.
АФТ приняла общенациональные масштабы. Если в 1886 году к ней примкнули 13 национальных союзов, то в 1892 году их число достигло 40. Это единение было особенно важно, ибо 90-е годы, как охарактеризовал их вождь американских коммунистов У. Фостер, «были периодом крупных боев трудящихся, превосходящих по напряженности и размерам даже бои двух предыдущих десятилетий». Количество бастующих с 1890 по 1894 год выросло вдвое ― с 373 тысяч до 690 тысяч человек.
В начале 90-х годов произошло обновление руководства Социалистической рабочей партии (СРП). В 1892 году СРП впервые участвовала в общенациональных выборах. Тогда кандидатом в президенты был выдвинут фотограф Саймон Уинг, получивший 21 тысячу голосов. Но уже на президентских выборах 1896 года за социалистическую рабочую партию было отдано 36 тысяч голосов.
Между тем необходимость в подлинно рабочей партии ощущалась все острее. СРП, не нашедшая контактов с профсоюзами и не выработавшая массовых форм борьбы, уже не удовлетворяла американский пролетариат.
Таким образом, Рузвельту приходилось считаться с критически складывающейся ситуацией.
В ходе предвыборной кампании Рузвельт сделал ставку на патриотизм: обладатель этой доблести достоин высших постов. Штурм форта Сан-Хуан превратился в легенду; народ собирался, чтобы только увидеть живого героя. Мало кто из избирателей знал, что в это время его занимала погоня за «Медалью почета», высшей военной наградой США, а не стремление решить проблемы штата. Рузвельт лично написал Маккинли письмо, в котором необходимость награждения его «Медалью почета» объяснялась партийными нуждами. Последовали резкие возражения военного министерства, и идея награждения была похоронена. Рузвельт победил с небольшим преимуществом. Почему часть нью-йоркской буржуазии упорно возражала против его избрания губернатором штата? Дело в том, что определенное недоверие вызывало социальное кредо Рузвельта. Сенатор Т. Платт так впоследствии признавался Рузвельту в этих опасениях: «Я слышал, что у Вас довольно широкие представления о взаимоотношениях капитала и труда, о трестах и комбинациях, о тех многочисленных встречах, затрагивающих безопасность получения прибылей и права самостоятельно вести собственное хозяйство, с должным, конечно же, уважением к Биллю о правах и уголовному законодательству».
Первое губернаторское послание Рузвельта (американский вариант политической программы действия на грядущий год) не содержало в себе ничего экстраординарного. Рузвельт даже не упомянул о проектах закона о налогах на корпорации. Губернатор обещал улучшить работу гражданских служб (его конек), сократить расходы на управление штатом, улучшить работу муниципалитета Нью-Йорка. Но понимая, что полное попустительство со стороны властей не укрепляет, а ослабляет власть монополий, весной 1899 года он взялся за разработку нового закона о налогообложении корпора