Выйдя за дверь, люди растекались по ведущим вниз каменным ступеням, негромко вспоминая добрым словом адмирала Сопкоута, мерзавца, который не стоил мизинца любого из них. Спускалась по ступеням и я, продолжая внимательно всматриваться в лица.
Мама и папа о чем-то разговаривали с бабушкой и каким-то чином из Адмиралтейства. Генри уже успел устроиться на краю нижней ступени, вытащил из своего кармана оловянного солдатика и принялся тихо играть с ним. Брат все еще выглядел бледным, словно после тяжелой болезни.
Так и не найдя того, кто следил за мной, я решила присоединиться к Генри, но в этот момент уловила краем глаза какое-то странное движение.
Это был старый матрос с седыми волосами и бородой – он резко отвернулся в сторону, как если бы не хотел, чтобы я заметила его. Да, это он. Но почему он следит за мной?
Матрос снова посмотрел в мою сторону, и наши взгляды на мгновение пересеклись. Один глаз матроса прикрывала черная повязка, а его лицо показалось мне смутно знакомым – где я могла его видеть?
Честно говоря, очень сложно запомнить и описать любого человека в форме, вот и все матросы кажутся мне на одно лицо. Может быть, этот старый матрос служит на «Дредноуте», и я видела его там? Только староват он для матроса, пожалуй.
Одноглазый повернулся и похромал прочь.
Я решила пойти следом за ним до угла церкви – проверить, не замышляет ли он чего-нибудь плохого.
Я едва успела сделать пару шагов, как вновь почувствовала жучков, шагающих ледяными лапками вдоль моего позвоночника. Ощущение опасности было таким же сильным, каким оно бывает в музее рядом с проклятым предметом. Нужно немедленно провести тест Второго уровня – у матроса может быть при себе очень опасный артефакт.
Я взглянула на собравшихся возле церкви совершенно не защищенных людей и поспешила завернуть за угол. Здесь передо мной открылся узкий переулок – совершенно пустой. Ни старого матроса, ни проклятого артефакта. Я уже повернулась, чтобы вернуться к церкви, когда из стенной ниши появилась огромная темная фигура, и послышался голос:
– Попалась!
Сначала я испугалась, а затем удивленно уставилась на старого матроса, который что-то прятал в коробочку. Как только он закрыл крышку, ощущение бегущих у меня по спине жучков пропало.
– Я знал, что это привлечет твое внимание, – сказал матрос, ухмыляясь в свою седую бороду. Он взял меня за руку и добавил: – Как тебе должно быть известно, любопытство до добра не доводит.
Нужно ли говорить о том, как мне не понравилось такое начало разговора?
– Ну, ты не узнаешь меня, Тео?
Откуда он знает мое имя? И голос у него знакомый, только я никак не могу вспомнить, чей именно.
– Боюсь, что нет, – покачала я головой. – А разве мы встречались?.. Ой!
Матрос приподнял скрывающую глаз черную повязку, и я увидела перед собой лицо адмирала Сопкоута.
– Вы?! – выдохнула я, до глубины души потрясенная его появлением.
– Я, Тео. Живой и невредимый. Очень мило со стороны твоей бабушки, что она устроила мне такие роскошные похороны. Я лучшего и желать бы не мог. Ах, если бы ты знала, как приятно слышать, когда о тебе говорят столько хорошего!
Я представила, что стало бы, узнай адмирала кто-нибудь из пришедших на его «похороны» моряков – а их здесь было немало. Что же заставило беглого адмирала так сильно рисковать, придя сюда?
– Так вы поэтому сюда пришли? – спросила я. – Из любопытства?
– Нет, не из любопытства. Я пришел сюда, чтобы повидаться с тобой.
О, боже! Разве можно ожидать чего-то хорошего, когда с тобой хочет «повидаться» кто-то из Змей Хаоса? Кстати говоря, они редко ходят поодиночке, где-то рядом могут быть другие. Я посмотрела по сторонам, а Сопкоут, заметив это, все понял и сказал:
– Я здесь один. Или, если хочешь, вдвоем с мистером Уэбли, – и он похлопал себя по карману.
– С кем? – я не знала Змеи Хаоса с таким именем.
– Уэбли, – повторил Сопкоут, а затем сунул руку в карман и вытащил из него револьвер. Медленно поднял его и направил на меня.
У меня все сжалось внутри.
– Чего вы хотите? – спросила я, стараясь сделать вид, что меня не очень-то волнует глядящий мне в грудь вороненый ствол с мерзкой дырочкой посередине.
– Хочешь спросить, чего я хочу, кроме того, чтобы отомстить?
Я хотела сглотнуть, но в горле у меня совершенно пересохло.
– К счастью для тебя, я действительно хочу кое-что помимо мести, Тео. И ты отдашь мне это «кое-что», если хочешь отметить свой двенадцатый день рождения.
– Что это? – хрипло спросила я.
– Изумрудная табличка, – слегка наклонился вперед Сопкоут.
Я удивленно моргнула. Черт побери, можно подумать, что мы давали объявление об этой табличке в газету! Откуда всем и каждому известно о том, что у нас хранится эта проклятая штуковина? Я открыла рот, собираясь сказать, что нет у меня никакой таблички, но Сопкоут опередил меня:
– Думаю, что как минимум одна из твоих дивных гувернанток объяснила тебе, что лгать нехорошо, – и он рассмеялся, урод. И почему только он когда-то казался мне весельчаком?
– Зачем вам эта табличка? На ней записаны алхимические формулы. Не думаю, что Змеи Хаоса верят, будто можно на самом деле превращать свинец в золото, – фыркнула я.
– Или кое-что еще, о чем даже не подозревает наша умненькая, сующая свой нос куда не просят, Теодосия.
– Что именно?
– О, боюсь, это тайна, о которой тебе лучше не знать, – он приблизился ко мне на шаг. – Могу лишь заверить, что мы сделаем все – понимаешь, все! – чтобы завладеть этой табличкой. Ясно тебе?
Я кивнула.
– Очень хорошо, – сказал Сопкоут. – Принесешь табличку к Игле Клеопатры в пятницу. Скажем, в пять часов. Как раз в это время в вашем музее будет проходить открытие выставки, твои родители будут заняты. Незаметно уйти для тебя труда не составит, – он поднял свой револьвер выше, направил его прямо мне в лицо. – И без фокусов. Если не принесешь табличку, поставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь своей бабушки. Как думаешь, сможет она пережить свой позор, если узнает, что пригласила половину Адмиралтейства на похороны преступника и предателя? – и он снова залился своим гадким смехом.
– Тео! Тео, куда ты пропала? – послышался из-за угла мамин голос. Конечно, мне хотелось, чтобы мама меня нашла, но еще сильнее мне не хотелось, чтобы она оказалась на прицеле у адмирала.
Сопкоут отступил на шаг назад и махнул револьвером в ту сторону, откуда доносился мамин голос.
– И чтобы никому ни слова, – сказал адмирал. – Принеси табличку, как сказано, или пойдешь вместе со своей бабушкой кормить рыб на дне Темзы.
С этими словами он повернулся и побежал по улице. Я, сдерживая всхлипывания, понеслась на мамин голос.
– А, вот ты где, милая, – сказала мама. – Пойдем, пора ехать на поминки к бабушке. Ты здорова? Какая-то ты бледная, – она пощупала мой лоб. Я знала, что он был липким и потным от страха.
Я воспользовалась случаем, чтобы хоть на секундочку прижаться к маме, хоть чуточку подзарядиться идущей от нее силой и растопить холод, сковавший меня от слов Сопкоута.
– Не могу сказать, что мне понравилось быть на похоронах, – призналась я.
Глава двадцать третья. Уаджетин
Нет худа без добра. После встречи с Сопкоутом я выглядела так, что мои родители решили, что я заболела. Это дало им прекрасную возможность сбежать с торжественного поминального обеда в доме бабушки, проще говоря – с поминок. Я старательно продолжала изображать недомогание – сделала грустное лицо и откинула голову на спинку сиденья в кебе.
Впрочем, прикидываться больной мне было не трудно, мои нервы в самом деле напряглись и гудели как струны, а взглянув на свои руки, я обнаружила, что они дрожат. Я сцепила ладони и положила себе на колени.
– У тебя точно нет жара? – спросила мама, в очередной раз прикладывая ладонь к моему лбу. – Ты все еще выглядишь слегка раскрасневшейся.
– Думаю, я просто переутомилась на похоронах, вот и все, – слабым голосом откликнулась я.
Генри озабоченно посмотрел на меня, попытался ободрить улыбкой, но она получилась у него какой-то кривой. Я закрыла глаза и попробовала сама успокоить свои нервы.
– Странно, что девочка, которая столько времени проводит в музее, где полно мумий и разных погребальных вещей, могла так разнервничаться на панихиде, – сказал папа и постучал тростью в крышу кеба, давая кучеру сигнал трогать с места.
Я приоткрыла один глаз и посмотрела на папу.
– Это не значит, что я не благодарен, – неожиданно подмигнул он мне.
Я быстро захлопнула глаз. Так он решил, что я притворяюсь? Забавно, потому что именно сейчас я не притворялась. Почти. А вообще, я подозреваю, что папа чувствует и понимает гораздо больше, чем дает об этом знать, и это меня, честно говоря, здорово беспокоит.
– Лично я буду рад вернуться в музей, – мечтательно сказал папа. Эти похороны и ему, и мне были одинаково поперек горла. Правда, по разным причинам.
– А я должна отвезти Тео домой, – с сожалением откликнулась мама.
Я перекатила свою голову по спинке сиденья и сказала, глядя на маму:
– Сейчас, когда больше не пахнет ладаном, мне стало немного лучше. Я с удовольствием полежу тихонько в нашей гостиной в музее, если вам с папой нужно поработать.
– Как ты хорошо понимаешь нас, дорогая, – расцвела мама. – Спасибо тебе.
Генри понуро опустил голову, смирившись со своей судьбой. Папа высунулся наружу, сказал несколько слов кучеру, и мы, развернувшись, покатили к музею.
Папины помощники были явно удивлены тем, что мы так быстро вернулись. Стилтон, увидев нас, так перепугался, что врезался в ряд глиняных фигурок – шабти, который он только что аккуратно выстроил на полке, и все они попадали.
– Осторожнее, болван! – рявкнул на него Вимс, а затем изобразил на своем лице радостную улыбку и направился навстречу нам.
Мама тем временем стягивала с рук перчатки – аккуратно, не спеша, каждый пальчик отдельно. Когда Вимс подошел ближе, она сказала: