В ту же секунду Гаджи попался на глаза нашему проводнику, который решительным шагом направился, чтобы прогнать оборванца из своего вагона. Ощутив какую-то суматоху, мама оторвалась от своего дневника и тоже посмотрела сквозь дверь купе.
– Мама, это мальчик, которому я обещала дать бакшиш. Сказала, что попрошу у тебя пару монеток для него. Дашь?
– Думаю, это не лучшая идея. Подачки развращают человека, Тео.
Я выпучила глаза и плаксивым тоном продолжила:
– Ну пожалуйста! Он слегка напоминает мне Генри, и мне вдруг представилось, как наш Генри стоит один посреди длинной платформы и просит у прохожих копеечку на хлеб…
– Типун тебе на язык, Тео! Как такое может случиться с твоим братом? У тебя воспаленное воображение. Ну ладно, дай ему денег, и пусть идет своей дорогой. – Она открыла кошелек, вытащила из него несколько монет и пересыпала в мою протянутую ладонь.
– Спасибо, мамочка! – Я вскочила на ноги, поцеловала ее в щеку и бросилась сквозь дверь в коридор, где проводник уже отчитывал Гаджи, осыпая его, как я догадалась, отборной арабской бранью.
– Все в порядке! – воскликнула я, с ходу встревая в их ссору. – Он со мной.
Проводник замолчал, нахмурился, а затем недоверчиво спросил, уже по-английски:
– С вами, мисс?
– Да, я попросила его найти меня в поезде. Он… принес одну вещь, которую я оставила.
– Ну ладно, – согласился проводник. – Только давайте поживее. Поезд сейчас отправится.
Он в последний раз окинул Гаджи презрительным взглядом и перешел к следующему купе.
Как только проводник отошел подальше, я вплотную придвинулась к Гаджи и прошептала:
– Где ты нашел мой ридикюль?
– Это не я, это Сефу, – улыбнулся Гаджи. – Вчера вечером он возвратился ко мне и притащил с собой эту сумку.
Гаджи протянул мне ридикюль, я быстро схватила его и с замиранием сердца почувствовала его привычную тяжесть, но, наученная горьким опытом, сразу же приоткрыла ридикюль и заглянула внутрь, желая убедиться в том, что шар бога Ра не подменили каким-нибудь апельсином. Шар подмигнул мне из темноты ридикюля своим золотым боком – все в порядке!
– Спасибо, – сказала я Гаджи. – Ты даже представить не можешь, как важна для меня эта вещь.
– А почему мисс-эфенди таскает с собой такой ценный египетский антик? – с подозрением спросил Гаджи.
– Моя мама археолог. Она ищет древние сокровища, работа у нее такая.
– Но ведь это наши сокровища, почему же тогда они не принадлежат нам? – нахмурился Гаджи.
Да, тут он попал в точку, ничего не скажешь.
– Думаю, так и должно быть, – медленно ответила я. – Но, знаешь ли, не я устанавливаю правила игры. И не моя мама их придумывает. Вот, возьми. – Я протянула ему взятые у мамы деньги. – Награда за то, что ты вернул мой ридикюль.
Гаджи сжал монетки в своем грязном кулачке, и в ту же секунду паровоз дал гудок и наш поезд дернулся с места.
– Быстрее! Тебе нужно успеть спрыгнуть! – воскликнула я.
– Не думаю, – беззаботно ответил Гаджи. – Пожалуй, я останусь в этом поезде и поеду в Луксор.
– А как же твоя семья? Они будут искать тебя, волноваться, с ума сходить!
– Никто меня не хватится, разве только один драчливый владелец осликов, – пожал плечами Гаджи. – Между прочим, семья Гаджи родом как раз из Луксора. Пожалуй, пора вернуться, поискать своих, узнать, что с ними. Денег, которые вы мне дали, как раз хватит на дорогу. Так что спасибо, и до встречи в Луксоре.
С этими словами Гаджи поклонился мне и пошел по коридору в ту сторону, где находились вагоны третьего класса. Так и не осознав еще до конца, что произошло, я возвратилась в наше купе, с наслаждением ощущая знакомое «бум-бум» – это бил меня по ноге спрятанный внутри ридикюля вернувшийся ко мне чудесный золотой шар.
Глава восьмая. Знакомства
От Каира до Луксора поезд идет долго, часов двадцать или даже больше, в зависимости от погоды. Я была очень рада тому, что мы с мамой едем в уютном купе первого класса, но при этом постоянно вспоминала бедного Гаджи, трясущегося по рельсам впритирку с другими пассажирами битком набитых открытых – то есть совсем без крыши, представляете? – вагонов третьего класса. Конечно, мне хотелось, чтобы этот несчастный мальчик-египтянин ехал с нами, но уговорить на это мою маму? Она и кошку-то мою с трудом переносила.
– Тео, ты все свои вещи собрала? – спросила мама, когда поезд остановился наконец в Луксоре.
– Да, мама, – ответила я, оборачивая веревочную ручку ридикюля вокруг своего запястья второй петлей – для надежности. Затем я взяла в одну руку свой дорожный саквояж, в другую – плетеную корзинку с Исидой и пошла вслед за мамой к выходу из вагона.
К счастью, вокзал в Луксоре оказался не таким большим и многолюдным, как в Каире. Не было здесь, слава богу, и толпы националистов-демонстрантов. А приятнее всего было увидеть на перроне встречающего нас Набира, маминого переводчика. Он помог маме сойти на перрон, улыбнулся и с поклоном сказал:
– Добро пожаловать, мадам.
– Как приятно вернуться сюда! – воскликнула мама и продолжила, кивая на меня: – Вы помните мою дочь, Теодосию?
Улыбка на лице Набира слегка угасла.
– Еще бы, – ответил он, кланяясь мне, и я заметила пробежавшую по его лицу тень тревоги. Я в голову не могла взять, отчего он запаниковал. В мой прошлый приезд у нас с Набиром сложились прекрасные отношения. Ну, вынудила я его пару раз силой сделать то, что мне было нужно, – и что же, он до сих пор не простил мне этого?
– Вы набрали всех рабочих? – спросила мама.
– Почти всех, мадам, – И они с мамой двинулись к багажной тележке, обсуждая на ходу свои, связанные с археологической экспедицией дела. Я же плелась в хвосте, поглядывая вокруг в поисках Гаджи. Густо покрытые дорожной пылью стайки арабов одна за другой покидали вагоны третьего класса, но среди этих путешественников были только взрослые. Наконец на площадке одного из вагонов появилась маленькая фигурка мальчика с сидящей у него на плече обезьянкой.
Когда Гаджи сошел на перрон, я в последний раз бросила взгляд на маму. Они с Набиром все еще занимались нашим багажом. Хорошо.
– Ты сделал это, – сказала я, когда Гаджи приблизился ко мне.
Он как-то странно посмотрел на меня и ответил:
– Конечно, Гаджи сделал это. Почему это вас удивляет, мисс-эфенди?
– Неважно. У тебя есть где остановиться в Луксоре?
– Пока нет, – пожал плечами Гаджи.
– Ты вроде говорил, что у тебя здесь семья?
– У Гаджи была здесь семья, – поправил он меня. – Но я пока не знаю, здесь они все еще или уже нет.
– Где же ты будешь ночевать?
– Найду какое-нибудь местечко. Сарай, например, или подворотню. А если ничего не найду, переночую под открытым небом, и меня будет охранять Нут.
Я не знала, то ли восхищаться его горячей верой в Нут, египетскую богиню звездного неба, то ли ужаснуться его подчеркнутым равнодушием к собственной судьбе. Ужас победил.
– Но это же опасно, разве нет? И что ты будешь есть?
– Буду просить милостыню, – вновь пожал плечами Гаджи. Он слегка подтолкнул Сефу, этот маленький постреленок нырнул под воротник мишлаха, и Гаджи превратился в уродливого горбуна – таким я его впервые и увидела.
– Не думаю, что это хорошая идея, – сказала я. – Может быть, тебе лучше пойти с нами?
Гаджи стрельнул взглядом в сторону моей мамы и с ноткой презрения в голосе спросил:
– Думаете, ваша идея ей понравится?
– Постараюсь что-нибудь придумать, – начала я, но в этот момент Набир заметил нас и поспешил в нашу сторону. Подойдя, он вступил на арабском в пылкую перепалку с Гаджи и попытался прогнать его.
Но разве можно прогонять живого человека, словно муху? И почему никто не хочет вступиться за бедного мальчишку? Гаджи бросил на меня красноречивый взгляд, словно хотел сказать: «Видишь? Я же говорил тебе!»
– Все в порядке, Набир, – сказала я. – Он со мной.
Набир оборвал свою арабскую ругань так резко, будто кто-то завернул у него в горле кран.
– Что он делает вместе с вами, мисс? – недоверчиво спросил он.
Я ухватилась за первое пришедшее мне в голову объяснение и ответила:
– Я обещала, что найму его нести мои вещи, когда мы прибудем в Луксор. Возьми. – И я протянула Гаджи свой саквояж.
Он моментально сориентировался и схватил саквояж, а затем потянулся рукой к корзинке с Исидой. Я заколебалась было, но пристальный взгляд Набира не оставлял мне выбора.
– Смотри, неси аккуратнее. Там очень ценный груз, – сказала я, передавая корзинку Гаджи.
– Я понесу ее со всей осторожностью, мисс-эфенди, – ответил Гаджи и кивнул. В это время и мама подоспела.
– Что здесь происходит, Тео? – спросила она и слегка нахмурилась. – Это один из ваших, Набир? – указала она на Гаджи.
Я опередила переводчика и ответила первой:
– Нет, мама. Это мальчик из поезда. Помнишь? Я обещала дать ему бакшиш, но ты сказала, что это плохая идея и что подачки только портят людей. Я усвоила твои слова и договорилась, что за те деньги он понесет в Луксоре мои вещи.
И я изобразила на своем лице восторженную дурацкую улыбку.
– Хочешь сказать, что это была моя идея? – озадаченно пробормотала мама.
– Конечно, и прекрасная притом. Деньги нужно не клянчить, а зарабатывать, ты сама так сказала.
– Да, возможно, я так и сказала, – неохотно признала мама. – Хорошо, тогда пойдемте. Мы все взяли, Набир?
– Даже с лихвой, мадам, – ответил переводчик и, окинув Гаджи сердитым взглядом, первым двинулся к выходу.
Теперь, когда в руках остался лишь один ридикюль, меня не покидало странное ощущение, будто я что-то забыла. Я оглянулась и успела заметить краем глаза закутанную в черное фигуру, которая поспешно укрылась от меня за колонной. Я вздохнула. После того как мама, сама того не подозревая, рассказала фон Браггеншнотту обо всех наших планах, слугам Хаоса будет не так уж трудно повсюду следить за нами.