Огромным усилием воли я отрываю взгляд от проклятой трубки и смотрю Роальду прямо в лицо. Роальд монотонно начинает рассказ и мне действительно хочется выпить весь коньяк залпом и плюнув на всё, заворожено глядеть на неустанно шевелящиеся пальцы…
В далёком 1947 году на заседании, посвящённом последнему обсуждению и окончательному утверждению месторасположения химкомбината закрытого топливно-ядерного цикла, более известном после, как химкомбинат «Маяк» закрытого города Челябинска-40, во время небольшого перерыва Сталин вдруг спросил Иоффе, что тот думает о существовании Бога. Толком неизвестно, что ответил академик, но известно, что вскоре Сталин имел с Берией продолжительную беседу, в ходе которой и были обозначены основные сферы деятельности нашего будущего НИИ экспертизы КГБ СССР при АН СССР. Тогда, конечно, это называлось иначе — как-то вроде «лаборатории криминалистических исследований» или нечто в этом духе. Чисто в стиле советских традиций, в соответствии с которыми оборонные заводы и НИИ имели либо просто номера, либо названия, далёкие от характера выпускаемой ими продукции.
О полномочиях и возможностях НИИ я уже говорил. Собственно, говоря, принципиальных изменений там не произошло. А задача, о которой во всём СССР полагалось знать едва ли десятку человек, звучала просто: «Существует ли Бог или это всё-таки выдумки?»
Ни больше и не меньше.
Доказать бытие Божие полагалось чётко, прямо, недвусмысленно. И в форме, понятной любому члену Политбюро. Не просто колебания стрелок в приборах и длинные ряды цифр на бумаге, а по-нашему, по-большевистски, по Маяковскому: «Весомо, грубо, зримо». Впоследствии допускалось и доказательство бытия Дьявола. Подразумевалось почему-то, как само собой разумеющееся, что наличие Дьявола, как существа менее совершенного, чем Создатель, доказать легче. Опять же, Бог и Дьявол мыслились неразлучной парой и если вы поймали нечистого за хвост, то доказали, что параллельно существует и Господь — ныне и присно и вовеки веков. Аминь.
Стар становился Большой Вождь… и надежды на советских учёных, которые изобретут некие пилюли вечной жизни, у него не было. Не хотелось Хозяину рисковать. Привык он к определённости и чеканности формулировок. А ну как не врут батюшки? Что тогда делать? Молиться? Как Иоанн IV напяливать клобук и колени в церкви протирать до кровавых волдырей? Или, наоборот, помирать спокойно и весело, ибо неисповедимы пути Господни и замыслы Его непостижимы. А вдруг Иосиф, сын Виссариона угоден Вседержителю и зря беспокоится о своём посмертном существовании?
В общем, задача была поставлена небывалая. В идеале — получить частицу Бога в пробирке или лабораторной реторте и продемонстрировать Его существование в полном соответствии с марксистским, а также ленинско-сталинским подходом к науке. Кстати, под кодовым названием «Реторта» и были проведены соответствующие организационные мероприятия. И естественно, под тесным руководством товарища Берии и под грифом «Государственная тайна». Вот, поди, Лаврентий Павлович в глубине души матерился-то! Мало ему было забот и хлопот… хотя, наверняка, и его данный вопрос интересовал. Наряду со всеми тревогами о создании атомной бомбы, межконтинентальных ракет и планов расширения социалистического лагеря до пределов планеты Земля. Уж чего-чего, а грехов на наших вождях было немало.
История НИИ была известна мне в общих чертах. Детали всплывали в основном в те времена, когда я уже возглавил его, и приходилось возвращаться в ту или иную архивную тему. Такое бывает в науке. В начале семидесятых, например, много работали по теме Кирлиановского излучения. Потом забросили, а в девяностые пришлось снова вернуться к нему, но уже на ином, более сложном уровне. С теми же результатами, замечу…
До смерти Сталина небольшая группа вкалывала, как папа Карло. Пыль столбом, дым коромыслом — шутка ли, на самого Хозяина работаем! Всяк понимал, какие «премии» от Генерального секретаря бывают, если не угодишь. Потом куратора нашего, Лаврентия Павловича, к стенке поставили и несколько лет НИИ сидел тише воды и ниже травы, потихоньку ковыряясь по текущим темам. При Хрущёве всю лавочку чуть было не прикрыли… но тогдашнее руководство вывернулось на боковых тематиках, типа микроволнового излучения, исследований телекинеза и прочей чепухи вроде чтения мысли на расстояния и воздействия на субъекта через океан. Опять же, помогли космические дела. Самому Никите Сергеевичу, как ярому коммунисту, существование института было неприятно, тем более, на фоне могучего всплеска антирелигиозной пропаганды. Только примазавшись к ярким темам и можно было выжить. Но, хоть коллектив и сократился до минимума, разумное финансирование, льготы, вывеска, счёт в банке и печать — остались. А значит, жила контора! Так и пробарахталась она ни шатко, ни валко до первого предынфарктного состояния Леонида Ильича Брежнева.
Здесь пошла игра по крупному. Долго вокруг Суслова кругами ходили. Никак решиться не могли заявить ему, что в недрах могучего КГБ живёт и тихонько шебуршит контора с явно кривым идеологическим уклоном. Спасло только предельно честное, до преувеличения, поведение тогдашнего директора. Вывалил он на стол Суслова все заслуги НИИ за два с лишним десятка лет. Отмазался (причём совершенно честно — мы этим никогда не занимались) от сомнительных дел по исследованию экстрасенсов и ясновидящих, мироточения икон и явлений Девы Марии в Италии, призраков, полтергейста и экзорцизма, а также от деяний и прозрений тибетских гуру и бурятских шаманов. Открестились от наместника Бога на Земле папы Римского и католической церкви. Намекнули на связь наших направлений с мировыми тенденциями в поисках гипотетических кварков, потрясли перед носом Суслова бесспорными достижениями в налаживании связей с зарубежными светилами, что позволило нашей разведке плодотворно поработать с теми из них, кто поинтереснее… в общем, провели массовую атаку. И уцелели. А уж к концу 70-х о нашем НИИ смутные слухи в самом Политбюро ходили. Кремлёвские старцы цеплялись за надежду узнать-таки ответ на заданный когда-то Сталиным вопрос. Золотое время!
Положа руку на сердце, не прикрыли НИИ за все эти годы ещё и потому, что средств на нас уходило не так уж и много. По сравнению с Байконуром или армией — пшик. Зато и тема была много важнее всяких там полётов «Союз-Аполлон» и повышения эффективности танковой брони. Но шло время, а руководство НИИ так и не могло принести в Кремль баночку с частичкой Бога, чтобы лучшие коммунисты планеты могли сами сквозь стекло узреть Лик Господень. Это я фигурально выражаюсь, если вы сразу не поняли. Спасало лишь старое доброе межведомственное борение и грызня. А как известно, самые интересные открытия в наше время совершаются на стыке наук. Вот и пожинали премии и награды маститые и не очень учёные разных направлений, не подозревая, что, в сущности, отработали вопрос-другой, заданный нашей конторой. Заодно и нам от этого дождика перепадало.
Горбачёву о нас не докладывали. Вначале сомневались, думали, что его скоро съедят, а потом уже не до этого было.
В смутном 1990 году Роальд Владимирович поддался новым веяниям эпохи и загорелся идеей создания… туристического кооператива (позднее — диггерская экстрим-фирма «Ковчег»). Мыслилась некая частная контора, которая занималась бы гостями Москвы — любителями экстрима и поклонниками технотуризма. Это позволяло бы подработать деньжат без особого труда. В доле, конечно, свои люди. Здесь закон был строгий. Внутренний закон, я имею в виду. Заработанным — делись с начальством. А оно позаботится о тебе со своих административных и политических высот. Тем более что в те годы аббревиатура КГБ начала вызывать активное неприятие населения. Ей-богу, сам несколько раз оправдывался перед знакомыми тем, что «я и кгбшник-то ненастоящий». Мол, моё дело техническое — чуть ли не невинное обеспечение электрическими лампочками и нагревателями помещений, принадлежащих органам. Корочками щеголять стало очень даже немодно.
Итак, фирма по туризму.
Поясняю: изначально нашему НИИ принадлежали несколько достаточно засекреченных объектов, висящих на балансе комитета. Наипервейшая из них — станция от Метро-2. Вырыли и оборудовали её ещё в пятидесятых. Но попутно выяснили, что по прямому своему назначению она не очень удобна, да и проблемы с грунтовыми водами есть. Законсервировали эту дыру в земле, отрезали от внешнего мира глухими бетонными стенами и оставили «про запас». В семидесятых вспомнили и после некоторых сомнений отдали нашему НИИ. Уже тогда в смутных видениях тогдашних ребят-физиков вырисовывалась наша Установка. В самых общих чертах; практически голая идея. Помещение было хорошо тем, что огромное. Плюсом на НИИ повесили и бомбоубежище, обустроенное рядом с нашей территорией ещё в 30-х. Располагалось оно под типичной «хрущовкой». Изначальное, старое здание во время войны разбомблено было и на этом месте долго пустырь стоял. Потом возвели пятиэтажку-хрущовку. Использовали её, как ведомственное общежитие для приезжих сотрудников органов. Таких гостиниц по Москве — море было. Например, невинный двухэтажный дом на набережной Горького. С виду банальный старый домик с занавесочками и геранями на подоконнике. Но вход во дворе закрыт, а если в звонок брякнуть — вахтёр с пистолетом откроет. Это гостиница от Минсредмаша, кстати. Но это так, к примеру.
Само бомбоубежище было рассчитано на 250–300 человек, а поскольку расположено оно в центре Москвы, то одно время гуляла идея предназначить его (бомбоубежище) для наиболее ценных работников Госплана. С тем и провели работы в 60-х, опасаясь атомной войны. А спустя десять лет Роальд Владимирович, ставший директором, оттяпал это помещение для наших нужд. Всех-то проблем было — соединить пустующую станцию с бомбоубежищем.
В итоге Роальд в конце восьмидесятых со свойственной ему напористостью умудрился и Установку потихоньку строить, подвозя необходимые материалы по размурованной, ранее бездействующей ветке метро, и бомбоубежище сохранить практически в нетронутом виде. Всего-то и сделали от него несколько укреплённых ходов к Установке. В тонущем корабле по имени «Союз Советских Социалистических Республик» и не такие чудеса происходили. Например, Роальд под шумок быстро набил все кладовые бомбоубежища припасами еды и комплектом армейской х/б одежды, а также восстановил за наличный расчёт газогенераторную станцию. Армейские тряпки, наверное, ещё с сороковых по складам хранились. Нашили их целые горы. Кальсоны, нательная рубаха, портянки, сапоги, галифе, гимнастёрка, пилотка, ремень. Наденешь — вылитый стройбатовец… эпическая фигура нашего СССР. Либо всё болтается, либо едва-едва влезешь, — всё в лучших традициях. Попутно Роальд исхитрился и запасы газа приобрёл для генераторной, вентиляцию проверил, связь восстановил и развесил по всем помещениям замшелые плакаты ГО «времён Очакова и покоренья Крыма».