Об этом человеке он пишет категорично: «Богдан в области агрономии получил мировую известность и в любой другой стране, особенно сельскохозяйственной, ему заживо поставили бы уже памятник. У нас в России заслуги перед родиною ценятся обычно после смерти ученого»269.
Что они рассказали Юрьевскому?
Оказалось, что, несмотря на «хищническое хозяйство, на бессистемные посевы из года в год одной пшеницы», самарский чернозем еще далеко не истощился. Непрерывные посевы злаков привели почву в состояние, которое специалисты называют «пшеничным переутомлением». В результате средние урожаи уменьшаются.
Следовательно, нужно восстанавливать прежнее строение почвы, а лекарством должно послужить травосеяние. Развивать его необходимо еще и потому, что важнейшим последствием землеустройства часто было уничтожение общих выгонов и общей пастьбы скота по всему наделу.
Крестьянам были остро необходимы искусственные кормовые площади. Однако в юго-восточных степях сделать это было труднее, чем в других регионах — клевер не выдерживает местной засухи, а синяя люцерна растет не везде, во всяком случае, в Николаевском и Новоузенском уездах ее культура «почти невозможна». Не подходит здесь и такая трава, как костер.
И вот Богдан, начавший свою деятельность в 1896 г., путем селекции вывел из дикорастущего житняка культурную кормовую траву, которая к тому же восстанавливала физическое строение почвы. Параллельно он вел успешные опыты с желтой люцерной и луговым ячменем270.
Богдан считал, что первой заботой местных агрономов должно стать такое переустройство крестьянского хозяйства, которое повысит его устойчивость и уменьшит его зависимости от климата.
Полеводство не должно быть главным, а часто и единственным источником дохода крестьян. Они могут зарабатывать также скотоводством, переработкой молочных продуктов, пчеловодством, огородничеством и т. п.
Поэтому первым приоритетом и должно быть распространение в крестьянских хозяйствах травосеяния. Составленные Богданом севообороты позволяли в несколько раз увеличить поголовье скота в хозяйстве, что могло обеспечить не менее половины дохода и сделать крестьянские хозяйства намного устойчивее271.
Другой перспективный путь повышения надежности крестьянских хозяйств — увеличение культуры озимых. Сейчас яровая пшеница поглощает все внимание, а между тем доказано, что в самые засушливые годы, когда на яровых поля нет даже семян, озимая рожь дает на десятину 40–50 пудов зерна.
Крестьянам можно твердо рекомендовать подтвержденные опытом сохраняющие влагу приемы, как ранняя (апрельская) вспашка пара, рядовой посев озимых с 15 августа и до 1 сентября, а также вспашку под яровые с осени предыдущего года возможно раньше до наступления периода дождей272.
Наконец, особое внимание, считает Богдан, крестьяне должны обратить на распашку снега. Бывало так, что в особо засушливые годы на обычном поле не получалось и семян, а там, где снег был зимой распахан, собиралось до 40 пудов.
К сожалению, пока в Самарской губернии агрономов еще очень мало, «агрономическая организация возникла недавно, да и в самой организации дела наблюдается целый ряд существенных дефектов.
Центр тяжести в работе агрономического персонала должен быть перемещен от чтения лекций и бесед на индивидуальную помощь хуторянам и отрубникам»273.
А. Ф. Бир был полностью согласен с тем, что сказал Богданом, и также подчеркнул важность распашки снега как влагосберегающего приема.
Опыты в этом направлении начались недавно, лишь в конце 1890-х гг. Сначала снег задерживали, расставляя щиты (наподобие того, как это делали на железной дороге), плетни, хворост, камыш и т. п. Это работало, но при больших посевных площадях на щиты уходило много денег, поэтому посевщики перешли к вспахиванию снега: «Оно создает на поверхности поля неровности, среди которых, при непрекращающихся метелях, снег задерживается до полного выравнивания поверхности, после чего опять пашут и т. д. до тех пор, пока возможность выезжать на такое поле со скотом не прекратится в виду глубокого снега, что обычно наступает после второй, редко третьей вспашки»274.
Крестьянин села Малый Узень Михаил Карев придумал клинообразный деревянный плуг «снегопах», который в хорошем исполнении стоит 8–10 руб. Производительность его при двух лошадях или двух верблюдах 4–5 дес. в день.
Распашка снега стоит намного дешевле ловли его щитами, а результаты налицо, особенно в засушливые годы, когда средняя урожайность повышается на 20–40 пудов с десятины (притом, что в 1896–1912 гг. в Новоузенском уезде на обыкновенных полях не было урожая выше 40 пуд., а чаще выходило 16–32 пуда275.
Казалось бы, говорит Юрьевский, что при таких условиях распашка снега должна была бы пропагандироваться на всем юго-востоке как коренная мера в борьбе с весенней засухой и в страховании хозяйства от полного неурожая
«К сожалению, однако, этого в действительности не наблюдается. Всему виною наша проклятая русская инертность». Он считает, что агрономам юго-восточных губерний следует обратить самое серьезное на эту проблему. Подобно тому, как в каждом селении обязательно есть пожарные обозы, во всех деревнях юго-восточной России следует поставить хотя бы по одному снегопаху для самого широкого ознакомления крестьян со снеговой распашкой276.
Островский уезд Псковской губернии
От объезда наиболее интересных районов хуторского расселения в Островском уезде, впечатления у Юрьевского остались двоякие.
С одной стороны, он был глубоко удовлетворен настроением самих крестьян, их стремления порвать со старыми рутинными приемами хозяйства: «Среди крестьян Псковской губернии, несомненно, существует стихийный порыв к улучшению хозяйства»277.
С другой стороны, и здесь агрономическая помощь была поставлена неважно.
Псковичи, разверстывались на хутора еще до 1906 г. Да и сейчас, мечтая скорее перейти на хутора, они, не дожидаясь, пока подойдет их очередь в Землеустроительной комиссии, нанимают частных землемеров.
К своим хуторам («футорам», как они говорили) крестьяне относятся «чрезвычайно любовно». Это проявляется уже в том, что они устраивают своеобразные «крестины» хутора, потому что здесь каждый из них получает свое название, которое затем не меняется.
На хуторе Ивана Никандрова «Захарьино» автор встретился с несколькими десятками хуторян, соседей хозяина, и беседа с этими «пионерами новой земледельческой России» оставила в нем «неизгладимое впечатление»278.
Они рассказывали ему, что до разверстания в их деревне у каждого двора земля была в 200 местах, и половина ее пропадала зря. На хуторах же урожай у них повысился вдвое против общинного, овес теперь родится сам 10, рожь сам 2. При этом они обходились без поденных рабочих — теперь это дорого; «хотя и трудновато было первое время», но старались делать все сами.
Недовольные хуторами есть, «да мало. Это или бездетные, которым не для кого хлопотать, или малоземельные»279.
Первым, с кем автор поговорил об обследовании, приехав в Остров, был только что покинувший военную службу помещик одной из центральных губерний В-в. Он решил служить по землеустройству и для начала ему «в виде особого искуса» предложили поработать простым счетчиком.
«Я, говорил он мне, — произвел тщательную подворную перепись 78 хуторским хозяйствам, и, представьте себе, из этого числа только два хуторянина ведут такое же хозяйство, что и в общине». На остальных 76 хуторах он зафиксировал ту или иную стадию перехода от трехполья к многополью с посевом клевера и весьма крупный подъем всех сторон хозяйства, по сравнению с прежним положением280.
На обследовании в качестве счетчиков работало много студентов и мелких чиновников из губернской администрации, например, из казенных и контрольных палат. Автору были очень интересы беседы с этой молодежью, часто впервые попавшей в деревню и уж точно впервые близко познакомившейся с землеустройством.
И вот эти «русские, средней руки „интеллигенты“», после непосредственного общения с хуторянами радикальным образом меняли свой взгляд на реформу Столыпина. В деревню они приезжали с «известным запасом скептицизма», вполне понятного учетом отношения к землеустройству большей части прессы.
Однако у их быстро появлялся диссонанс между тем, что вещала оппозиционная печать, и тем, что они видели своими глазами.
Прикоснувшись к происшедшему за эти 5 лет колоссальному подъему сельского хозяйства, громадному сдвигу в развитии производительных сил деревни, они возвращались домой другими людьми281.
Заведующий статистическим бюро Псковского губернского земства М. М. Кисляков, руководивший обследованием, сразу отметил, что уже сам факт точного определения границ селения и владения отдельного двора с установкой межевых знаков имеет для крестьян громадное значение.
Это устранило массу споров и раздоров, которые всегда были обычным делом в чересполосной общине, почти в каждой деревне, где он бывал как земский статистик. Были споры и с соседним селением, и с соседом-односельчанином. И кто физически был сильнее, тот и брал верх, часто совершенно несправедливо.
Официальные суды отнимали время и деньги, которых крестьянам всегда не хватало. Земельные споры, помимо судов, нередко вели к драками, а иногда кончались убийствами, каторгой или в лучшем случае тюрьмой, а значит, упадком и разорением тех, дворов, хозяева которых пошли по «Владимирке».
Теперь же все 1600 обследованных хозяйств отрицательно ответили на вопрос анкеты о спорах282.
Второй и самой важной заслугой землеустройства Кисляков считает «раскрепощение, если можно так выразиться, сельскохозяйственной мысли населения».
В общине каждый пахарь должен был почти во всем подчиняться деревне и смотреть на свои хозяйственные проблемы глазами общины. Самодеятельность сковывала рутина трехполья, требующего больших затрат энергии и средств — ведь обрабатывать приходилось до 60 узких полосок в каждом из трех полей, а всего 180.