А сейчас на хуторах энергично уничтожаются заросли, осушаются болота, все приводится в культурный вид. Редкий хуторянин не сеет клевера с тимофеевкой.
Да, правильное многополье с травами пока завели немногие, но важно то, что травы теперь почти всегда связаны с основным севооборотом.
Больше всего случаев перехода от трехполья к еще не совсем налаженному многополью, хотя уже есть правильное шести- и семиполье.
Посев трав на полях ведет за собою и улучшение скота в качественном отношении. Количество скота сразу после перехода на хутора уменьшается, так как крестьяне несут большие затраты на перенос построек, но личные впечатления Кислякова и материалы обследования говорят о том, что в сравнении с тем, что было в общине, скота на хуторах стало больше.
Постройки у хуторян тоже разрастаются. Больше стал и парк сельхозтехники, в обиход входят пароконные плуги, веялки и пружинные бороны, которых нет в общине. Дорогие машины иногда покупают вскладчину 3–10 домохозяев283.
Так, в 1908 г. сельскохозяйственный склад Островского земства продал сельхозмашин и орудий на 16,4 тыс. руб., ав1913 г. — более чем на 160 тыс. руб., т. е. в 10 раз больше за 6 лет. Основной контингент покупателей — хуторяне284.
Обработка почвы стала более интенсивной, земля получает много как навозного, так и минерального удобрения, и это сразу же повысило урожайность хлебов. Крестьяне говорят, что у них на хуторах теперь «сена вволю и хлеба вдвое», в сравнении с общиной.
Скот у большинства хуторян пасется свободно под присмотром пастухов-детей на своем участке, и лишь иногда для него арендуют выгоны на стороне или сдают куда-нибудь на выпас. На привязи скот держат только на небольших участках и когда за ним некому присмотреть285.
В общем к индивидуальной пастьбе скота начинают привыкать, и уже многие хуторяне находят, что подножный корм на хуторе полезнее, чем в общем стаде.
Удои даже крестьянских «тасканок» выросли в полтора и более раз286.
Благодаря клеверосеянию восстановливалось плодородие почвы, что сразу же повысило арендные и продажные цены земли в два и более раз. Если чересполосная земля продавалась не выше 100–110 руб. за десятину, то хуторская дошла уже до 200 руб., а иногда и вовсе до 600–700 руб287.
Кисляков отмечает на хуторах одно «очень нежелательное явление». У ребят школьного возраста на хуторах намного больше работы, чем было раньше. Несколько лет назад земская школа работала в период с октября и до Пасхи. Учебное время продолжалось 5–6 месяцев, и при хорошем преподавателе дети успевали в 3–4 года окончить курс земской школы. Так устроила сама жизнь. Однако сейчас дирекция народных училищ настаивает на том, чтобы учебный год начинался 1 сентября, и это неизбежно породит ненужные трудности288.
Кроме того, Кисляков остановился на проблеме агрономической помощи в уезде. У населения, особенно у хуторян, нужда в ней огромная, но, к сожалению, этот запрос удовлетворяется «довольно слабо».
Во-первых, достаточно опытные агрономы в дефиците. Работает все больше молодежь, только что со школьной скамьи, часто не имеющая никакого плана, но «с большими на все претензиями».
Во-вторых, «наши агрономы новой формации», которые и без того идут служить «в какой-нибудь Островский уезд» не за идею, а из-за жалованья, часто уходят туда, где больше платят. А только начатое ими дело останавливается на полдороге и погибает. Словом, тут «масса бесполезного и дорогого трения»289.
Юрьевский раскрывает эту тему в более широком контексте.
Он уверен, что несмотря на тот «ярко выраженный культурный порыв псковских крестьян к интенсификации их хозяйств», о котором ко времени обследования уже много писалось в прессе, здешние хуторяне за минувшие 7 лет могли бы достичь большего, если бы агрономическая помощь была организована иначе290.
Например, маслоделие. Казалось бы, широкое распространение травосеяния при хороших в данной полосе России укосах клевера и близости петербургского рынка, должны были элементарно натолкнуть псковских агрономов на пропаганду артельных крестьянских маслоделен, уже появившихся во многих местностях России.
Однако во всей Псковской губернии была только одна такая маслодельня в Новоторжском уезде.
Крестьян этот сюжет, несомненно, интересовал, что видно по значительным покупкам сепараторов в последние годы, однако переработка молока в одиночку совсем не так эффективна, как аналогичные усилия соединившихся в артель 20–30 хуторян со своими сепараторами291.
Псковское земство, несмотря на свою в целом «весьма почтенную» деятельность, столь же безынициативно и в отношении других отраслей крестьянского хозяйства. И причина этого не в равнодушии (индифферентности) земства, а в том, что это принципиальная позиция.
Это позиция невмешательства.
У земства не «просто» нет определенного плана агрономической помощи, оно не считает такой план необходимым.
«Каждый агроном работает здесь, да и не только в Псковской губернии, как Бог на душу положит — без твердо поставленных директив, без всякой обязанности отчитываться перед кем бы то ни было в конце года о результатах своей деятельности»292. В итоге множество людей не слышит советов агрономов.
Поэтому, продолжает Юрьевский, если псковские крестьяне добились большого прогресса в своих хозяйствах, то этим они обязаны преимущественно самим себе, а вовсе не земской агрономической помощи, которая на самом деле почти что отсутствует из-за неправильной постановки дела.
Псковское земство считает, что только сам владелец участка в состоянии учесть все экономические и естественные условия хозяйства, без чего невозможна его интенсификация.
Поэтому оно в основу своей агрономической деятельности поставило ссудную помощь хуторянам. Надо, дескать, лишь предоставить крестьянам материальную возможность заводить те или иные улучшения в хозяйстве, выдавая ссуды, например, на покупку семян кормовых трав, сельхозтехники и т. п., «но отнюдь не вторгаясь в самое существо дела, в обсуждение того, какие именно мероприятия следует предпринимать тому или иному хозяйству»293. А. Н. Челинцев оценивал эту позицию как явное недоразумение.294
Ограничивая этими скромными рамками свою работу, здешние агрономы в основном заняты чтением лекций на общие темы, сочинением объемных докладов для земских собраний и такой творческой работой, как выписка талонов на отпускаемые в кредит минеральные удобрения и семена клевера в сельскохозяйственных складах.
Разъезды по селам для пропаганды и закладки многопольных севооборотов, для организации различных кооперативов у них не в приоритете.
Юрьевский считает это положение «совершенно ненормальным».
Эти дефекты можно списать на сравнительную молодость агрономической организации, на общий дефицит агрономов и их постоянные «миграции» с места на место, но устранять их необходимо295.
Реформа в действии: Трокский уезд Виленской губернии
Юрьевский сразу же категорично заявляет, что «из всех посещенных мной за 1913 год губерний результаты землеустроительной реформы произвели на меня особенно сильное впечатление в Виленской губернии»296.
В Трокском (Тракайском) уезде обследовалось 3262 единоличных хозяйств, из которых на отруба пришлось лишь около 10 %.
Землеустройство в техническом отношении проводится тут идеально. Селения и целые местечки разверстываются сплошь на хутора.
Деревня в Виленской губернии «это сплошное царство Литвы», говорит Юрьевский. Никаких тебе привычных уху россиянина Малиновок и Ивановок, а сплошные Рудзишки, Улькишки, Коновалишки, или Бутрыманцы с Адоманцами.
При всем том в самых глухих местах крестьяне хорошо понимали и говорили по-русски. А говорил Юрьевский с ними много, потому что его особенно интересовала постановка агрономической помощи.
Из более чем 5 тыс. хуторов уезда примерно 80 % переживали разные стадии перехода к многополью с посевом клевера, 17 % остались при трехполье с угловым травосеянием, и не более 3 % вели то же хозяйство, что и при чересполосице в общине.
Хутора, где серьезных улучшений сравнительно немного, как правило либо разверстались позже остальных, либо имеют песочную почву, на которой клевер не растет. Здесь его заменяют викой, а на парах сеют люпин в качестве зеленого удобрения.
Из 5 тысяч хуторов 300 поставлены буквально образцово. Это те, кого агрономы избрали для пропаганды среди населения сельскохозяйственных новаций297.
Важным свидетельством успеха реформы является тот факт, что хуторяне почти не ездят в Америку на заработки, в то время как в деревне это стало обычным явлением. Дома у чересполосников «очень часто» остаются только старики и дети, а все «сильные и способные к труду и вообще более предприимчивые люди» плывут за океан.
Весьма интересны рассуждения самих крестьян о жизни на хуторах.
Поскольку они не могут выразить своих удобств иначе, как только оценив их денежной мерой, то «многие из них говорят, что если бы им дали тысячу рублей или даже две, то даже и в этом случае они не согласились бы идти обратно на полосы»298.
Один крестьянин на вопрос: чем же на хуторах лучше? — не мог дать первоначально другого объяснения, как только то, что на хуторе и есть, и спать никто ему не мешает, а только потом уже добавил, что работать легче и удобнее и «вообще лучше»299.
Однако от более или менее рассудительных крестьян приходилось слышать строго обоснованные и не подлежащие оспариванию рассуждения относительно удобства и выгоды хуторской жизни перед деревенской.
А другой хуторянин так резюмировал свое мнение: «На хуторах, — говорит он, — я уже завел многополье, сею конюшину (клевер) и бураки, а в пару сею мешанку (вика с овсом). Оно, конечно, урожай ржи после мешанины и бывает хуже но, если с вола две шкуры берешь, то они должны быть тоньше.