произвольно увеличить число примеров и доказательств, свидетельствующих о подъеме сельского хозяйства в начале XX в. Все признаки говорили о том, что это был длительный и прочный прогресс, основанный на массовом расцвете мелкого крестьянского хозяйства.
Успехи последнего подводили фундамент и под все здание экономического благосостояния страны. Развитие покупательной силы крестьянского населения создавало платежеспособный спрос на продукты промышленности. Увеличение платежеспособности крестьянина позволяло найти точку опоры для государственных финансов. Начало XX в. отмечено не только прогрессивными течениями в сельском хозяйстве, но и пышным расцветом промышленности и ростом государственного бюджета. После долгого застоя, обусловленного по преимуществу аграрным кризисом, страна, наконец, вступила на путь несомненного экономического прогресса»342.
Как нам измерить Россию
Эти оценки выдающихся экономистов разительно не совпадают с мнениями негативистов о перманентном упадке и кризисе Империи в конце XIX — начале XX вв.
И как же быть человеку, который не будучи историком, хочет понять, что в конце концов происходило?
Люди, как известно, очень склонны к упрощениям, к простым ответам на сложные вопросы, и вполне естественно, что это относится и к попыткам понять Историю. Когда мои студенты хотят получить от меня подобные ответы, я в ответ прошу поднять руки тех, кто считает свою жизнь простой. Рук никто не поднимает. И тогда я интересуюсь, почему же они так уверены в том, что совокупная жизнь миллионов людей описывается элементарно?
Но эту уверенность с ними разделяет с ними множество людей, обожающих приводить в качестве довода произведения художественной литературы, а также мнение бабушки, дедушки.
Однажды я получил письмо от телезрителя, который, ссылаясь на рассказ А. П. Чехова «Мужики», упрекал меня в приукрашивании дореволюционной действительности. И его точка зрения понятна. Только он странным образом не заметил слов матери Николая: «Мужики наши горькие, не в дом несут, а из дому. И Кирьяк пьет, и старик тоже, греха таить нечего, знает в трактир дорогу. Прогневалась царица небесная». Ситуация известная не только по Чехову.
Мы уже знаем, что положительного героя-предпринимателя мы от русской классической литературы не дождались. А позитивно описанного трудолюбивого зажиточного крестьянина — не мироеда? О том, что такие были, говорит тот же Успенский.
Может ли рассказ Чехова, или воспоминания условной бабушки, которая помнит, как чудесно жилось в СССР (мы ведь не в курсе, кем она была и какую должность занимал ее муж), быть серьезным аргументом?
Понятно, насколько важны для потомков мнения современников, но надо ясно понимать, что не всегда они «в одну цену». Статистика не расскажет о том, как воздействовали на окружающих своим магнетизмом Петр I или Наполеон, это может сделать только очевидец.
Однако очевидцы могут иметь совсем разные мнения относительно улучшения или ухудшения, например, благосостояния крестьян после 1861 г. или о причинах учащения неурожаев в конце XIX — начале XX вв., или о проблеме глобального потепления. Часто это обычная иллюстрация к сюжету о стакане воды, который то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон. Так устроены люди.
К тому же личное мнение одного человека иногда выглядит довольно сиротливо на необъятных российских просторах, если он не Чичерин или Соловьев.
Напомню, что Франция с территорией порядка 550 тыс. кв. км. справедливо считается гигантом Западной Европы. Однако суммарная площадь лишь трех дореволюционных российских губерний из девяноста — Вятской, Пермской и Самарской — составляла 635 тыс. кв км! (557,9 тыс кв верст)
При этом не только каждая губерния, но часто и отдельные уезды были целым миром со своей историей, спецификой устройства и организации жизни[194]. Негативисты предпочитают этого не замечать, потому, что для их нехитрых построений куда удобнее рассматривать Россию как пространство внутри даже не МКАД, а Бульварного кольца.
Попробуем представить территорию Европейской России в 5 млн. кв км, равную половине части света Европа (около 10 млн. кв км). Здесь в 1861 г. в 334,5 тыс. сельских поселений проживало примерно 54 млн. чел., а в 1897 г. в 591,1 тыс. сельских поселений обитало порядка 82 млн. чел.343
Понятно, что число конкретных житейских ситуаций, имевших место на этом пространстве — от Урала до Польши, от Белого моря до Каспия и от Балтики до Черного моря — приближается к бесконечности. На этих просторах всегда можно найти аргументы, для создания, так сказать, и «Севильского цирюльника», и Реквиема. То есть, здесь нетрудно обнаружить факты, которыми можно что угодно подтвердить, и что угодно опровергнуть!
Мы уже видели, что традиционные методы демонстрации упадка благосостояния населения после 1861 г. в большей частью неосновательны.
Как ясно из изложенного, у нас нет ни одного источника, который позволял бы прямо проследить динамику благосостояния не только каждого человека в отдельности (это и сейчас нелепо), но и отдельных групп населения. И традиционные подходы к анализу этих проблем несостоятельны.
Всего два примера.
Первый характеризует положение крестьянства Костромской губернии: «По характеру промысловой жизни губерния может быть разделена на три района по 4 уезда в каждом: 1) северо-западный, с населением, состоящим из отхожих промышленников, 2) северо-восточный, с населением, занятым лесными промыслами и 3) южный, с фабрично-заводским населением». Меньше всего уделяют внимания своему хозяйству жители первого района, «уходящие на все летние месяцы на заработки в столицы и оставляющие хозяйство на попечение женской половины семьи, больше занимается им население лесного района, которое „всю зиму с половины ноября по март месяц проводит в лесу, а в ближайших к рекам селениям уходит с плотами и белянами даже до половины мая, и только в третьем районе население, занятое работою на фабриках и заводах, ведет более или менее оседлую жизнь, и, хотя урывками, но может уделять часть своего времени на ведение земледельческого хозяйства“»344.
Второй касается крестьян Васильковского уезда Киевской губернии: «Земледелие составляет почти исключительное занятие крестьянского населения. Южная половина уезда относится к району культуры сахарной свекловицы. Там сосредоточены 6 свеклосахарно-песочных заводов, дающих свободному местному крестьянскому населению хорошие заработки. В северной части уезда подспорьем в хозяйстве служат главным образом, заработки на разработке и возке леса в казенных дачах, заработки и службы на железной дороге, прорезывающей уезд с севера на юг с разветвлением в м. Фастове. Кроме того, развиваются отхожие промыслы. В настоящем году за 9 месяцев волостными правлениями выдано 9500 паспортов крестьянам, отправившимся на разные заработки вне пределов уезда. Кустарная промышленность если не считать гончарного производства в 2-х селениях и ткацкого в одном селении, отсутствует в уезде… В уезде кроме уездного города с 19-тысячным населением находятся еще 4 торговые местечка, из которых три — Фастов, Белая Церковь и Ракитно расположены по железной дороге… Местечко Белая Церковь имеет жителей свыше 50 тыс., местечко Фастов более 10 тыс. Ввиду удобного расположения железной дороги и торговых пунктов возможность сбыта сельскохозяйственных продуктов вполне удовлетворительна»345.
Вопрос — как можно вывести среднее взвешенное суждение о благосостоянии сотен тысяч семей проживавших на этих территориях?
Какой источник может решить эту задачу — даже не в динамике, а на какие-то фиксированные даты?
Я привел 2 примера, а мог бы и 122. Только смысла нет.
Социально-экономические процессы такого масштаба, о котором мы говорим, в истории фиксируются на уровне статистической тенденции — больше или меньше.
И никакие подсчеты подушевых урожаев, подушевого потребления хлеба, площади наделов и другие вариации натурально-хозяйственного подхода к жизни крестьян не дадут адекватного представления о размерах их действительного достатка и доходов.
Кто и как сосчитает заработки «отхожих промышленников» северо-западного района Костромской губернии? И так ли им было важно сельское хозяйство, если им летом, т. е. в горячую пору, занимались в основном женщины?
А как быть с теми, кто большую часть года зарабатывает на лесных промыслах, рубит и сплавляет лес? Какую часть совокупного дохода их семей составляет эта работа?
А что значат сельскохозяйственные доходы в контексте фабрично-заводской зарплаты для крестьян южного района?
А если брать Васильковский уезд — то как мы учтем стоимость крестьянских контрактов на производство сахарной свеклы для заводов в каждом данном году и их воздействие на крестьянский бюджет?
А как сосчитаем заработки крестьян по доставке, разгрузке, обработке этой свеклы на сахарные заводы и последующей перевозке песка с заводов до станций железных дорог с погрузкой в вагоны? На маленьких станциях возле заводов специальных грузчиков не было.
А каковы доходы с крестьянских садов и огородов, продукцию которых можно было сбывать не только в Василькове и Белой Церкви, но и в соседнем Киеве? И т. д.
Смею думать, что здесь как бы узаконенная фальсификация, т. е. деление заниженного урожая продовольственных хлебов и картофеля на число жителей, не поможет. Диагноз будет поставлен неверно — он просто о другом.
Потому что из анализа выпадают целые пласты жизни людей. Они давно участвуют в модернизации, а их искусственно помещают в ситуацию натурального хозяйства, давно неактуальную для многих районов.
К тому же средние цифры нередко — сомнительный помощник.
Спора нет, они вполне работают, если речь идет о таких показателях, как число грамотных, как корректно вычисленная доля дворов с плугами или жатками и т. п.