безобидным разделом и где оных недостаточно, чтоб к разработыванию новых полевых земель приступили общими мирскими силами». Годом позже он пояснил свою мысль о «безобидном разделе»: «Справедливость требует, чтобы поселяне, платя одинаковую все подать, равное имели участие и в угодьях земляных, с коих платеж податей производится». Поэтому уравнение земель, особенно в местностях, где, помимо земледелия, недостаточно промыслов, «неминуемо нужно» для обеспечения возможности всем безнедоимочно платить подати, а также для успокоения малоземельных крестьян94.
Ефименко не жалеет иронии для комментариев этой административной маниловщины, особенно предписания 1785 г. о коллективной мирской разработке земель, котором содержало также предложение выделить бедным лошадей и скот для удобрения земли: «Всякому, кто хотя сколько-нибудь представляет местное положение: все трудности, с какими боролось крестьянство, веками выдирая из-под леса или высушивая из тундры лоскуты своих деревень, ту жадность, с какой оно цеплялось за всякий клочок годной земли, ничего не жалея, чтоб овладеть им, — легко понять всю комичность этих чиновничьих предписаний и предложений»95.
Данные инициативы вызвали, как тогда говорили, «общий вопль», и администрацию захлестнула волна жалоб на то, что волостные старосты и выборные отнимают у законных владельцев земли, расчищенные их трудами или купленные на законных основаниях, и отдают совершенно посторонним людям.
И власть вынуждена была реагировать на эти протесты. Во-первых, из-за боязни, что прекратится новая расчистка земель. Во-вторых, тогда было понимание, что отбирать земли, на которые их владельцы имеют бесспорные, законные, т. е. утвержденные самой властью, документы, было не вполне удобно.
К тому же появилась возможность отложить уравнительный передел. Он имел смысл как средство довести землепользование бедноты до определенного уровня, который позволил бы ей платить без долгов; считалось, что в Архангельской губернии для этого нужно 9 дес. на душу. Однако раздел наличных тяглых земель не давал этой цифры. Тогда решено было передать крестьянам обширные казенные оброчные земли, а также пустопорожние места. Власть ориентировалась на указанный в межевой инструкции минимум — 15 дес. на душу. Это процесс был запущен в конце XVIII в. и продолжался не менее 20 лет.
Только в 1829–1831 гг. категорические требования Министра финансов Е. Ф. Канкрина привели к первому «генеральному равнению» (эта трагедия впечатляюще изображена Ефименко), когда в передел пошли все земли, включая родовые.
Примерно по тому же сценарию произошла замена личной собственности на землю общинным землепользованием и на другой бывшей окраине Московского государства, в районах расселениях однодворцев и малороссийских казаков, несмотря на очевидные историко-юридические, хозяйственные и этнографические их различия с черносошными крестьянами.
Однодворцы (четвертные крестьяне), напомню, образовались из служилых людей по прибору — детей боярских, казаков, стрельцов, рейтаров, драгун, солдат, копейщиков, пушкарей, затинщиков (пищальников), воротников (стража у ворот,) и засечных сторожей, поселенных на южной границе государства и в Поволжье.
Предки однодворцев за защиту страны наделялись определенным количеством земли на поместном праве, и затем эти земли разделялись «в каждом роде по наследственным линиям».
Заметим, что грань между ними и нижними разрядами служилых людей по отечеству была достаточно размыта, однако Петр I включил однодворцев в состав плательщиков подушной подати и сделал частью государственных крестьян. При этом, учредив ландмилицкие полки, царь велел пополнять их однодворцами от 15 до 30 лет. Хотя при Анне Ивановне их велено было по-прежнему считать служилыми людьми, но это не остановило процесса слияния их с казенными крестьянами.
Однодворцы, несмотря на запрещение 1727 г., продавали свои земли в посторонние руки. Межевой инструкцией 1766 г. продажи эти были утверждены.
После присоединения Крыма к России в 1783 г. особое пограничное войско стало ненужным, и однодворцев окончательно уравняли с казенными крестьянами в отправлении рекрутской повинности (они служили 15 лет) и в платеже податей.
У малороссийских слободских казаков повсеместно было участковое наследственное землевладение со всеми последствиями индивидуальной личной собственности: семейными разделами, куплей-продажей, завещанием и т. п., а также неравномерным распределением земли между владельцами и накоплением недоимок.
Поэтому в первой половиной трети XIX в. правительство старалось ввести у казаков общинное землевладение и в 1830–1840-х гг. в конечном счете преуспело; та же участь постигла и большую часть однодворцев. В обоих случаях начавшаяся в 1836 г. реформа Киселева стала для них, по выражению П. П. Дюшена, «настоящей мартирологией»[26].
Картина крестьянского землевладения, которую мы увидим после 1861 г., местами сформировалась незадолго до Великие реформы. Так, в Раненбургском уезде Рязанской губернии более 75 % государственных крестьян-общинников владели прежде землей на частном праве; в Данковском уезде таких крестьян около половины всех общинников; в Елецком уезде Орловской губернии больше половины, в Белгородском уезде Курской губернии 75 %, Обоянском — еще больше и т. д. Переход от частной собственности к общинному пользованию произошел в конце 1830-х гг.
Аналогичным образом сотни селений в Тамбовской, Пензенской, Саратовской, Тульской, Московской и других губерниях перешли в те же годы к общине.
Рассказы крестьян позволяют понять, как это происходило. Например, в 1839–1840 гг. в Обоянском уезде Курской губернии активная агитация чиновников за переход к уравнительному землепользованию имела успех — большинство мелких собственников в расчете на поживу за счет крупных хозяев согласилось и стало уламывать остальных. «Многих подпаивали, и при этом добивались их согласия; самых упорных запугивали, нередко избивали, портили посев, увозили телеги со дворов, бывали случаи поджогов и т. п. Если оставалась небольшая часть домохозяев, не уступавших никаким натискам, несогласных на передел, тогда дело переходило к начальству в суд»96.
Дядя П. А. Столыпина, Дмитрий Аркадьевич Столыпин приводит впечатляющий пример действий местной администрации, когда власть, исходя из знакомых нам представлений о государственной пользе, разрушила многие тысячи крестьянских хуторов на юге России.
После завоевания Крыма наиболее энергичные крестьяне «самопроизвольно» двинулись в благодатные степи Новороссии и «самобытно» расселились хуторами, приняв на себя все положенные платежи. Когда об этом сообщили в Петербург, то Екатерина II приказала оставить новоселов в покое, несмотря на то, что среди них было много русских крестьян, бежавших из крепостной неволи.
Д. А. Столыпин считает, что императрица знала о хуторском хозяйстве из сочинений уважаемого ею экономиста Кене; в своем «Наказе» для переселенцев из Вюртемберга в Поволжье она хотела, чтобы они селились подворно хуторами. Однако переселенцы привыкли жить деревнями, и «дело ограничилось подворной частной собственностью».
С началом реформы Киселева хуторян Таврической и Екатеринославской губерний в конце 1830-х гг. просто согнали с их земель и поселили «по плану большими деревнями». Так, в одном из поселений хутора были разрушены и построено село в 10 кварталов. «Это совершенно то же, что происходило в военных поселениях», — замечает автор, участвовавший в их ликвидации, когда рушили дома, зарастали бурьяном пашни и дичали сады.
Пристав 2-го стана Бердянского уезда рассказал Столыпину, помещику этого уезда, как это происходило. Ранней весной он оповестил хуторян-великоруссов, «находившихся в его стане на казенном участке, переселиться деревней в указанное место, что в продолжение лета никто из хуторян не тронулся, а так как приказание должно было быть исполнено, то в ноябре он взял понятых и сломал печи на всех существовавших там 720-ти хуторах. По свидетельству пристава, хуторяне эти были зажиточные хозяева»; к этому сообщению сделано примечание: «Надо заметить, что в ноябре в Бердянском уезде морозы очень сильны. Сколько помню, пристав сказал мне, что в этот день мороз доходил до 20 градусов»97.
На замечание Д. А. Столыпина, «что жаль этих хуторов, он мне отвечал, что многие тысячи таких хуторов были разрушены в Днепровском уезде Таврической губернии, также в Екатеринославской губернии»98.
Вот в коллективном сознании народа укреплялся аграрный коммунизм.
Накануне реформы П. Д. Киселева
В данном контексте нельзя не коснуться огромной темы — реформы государственных крестьян Киселева. Напомню, что с начала XIX в. власть задумывалась о реформе положения государственной деревни, однако при Александре I дальше проектов дело не пошло.
Во внутренней политике Николая I до 1848 г. крестьянский вопрос занимал главное место. Известно, что при нем проблемами крестьянства занимались 9 секретных комитетов и было принято 367 законодательных актов, касающихся крепостных (втрое больше, чем при Александре I)99.
Царь, безусловно, отрицательно относился к крепостному праву, однако он и не думал в связи с этим отменять сословный строй — крепостные крестьяне должны были превратиться в государственных.
Не имея возможности осветить эти сюжеты подробно, остановлюсь лишь на том, что важно для данной книги.
В 1835 г. был созван новый секретный комитет под председательством И. В. Васильчикова «для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий»; его членами были М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, П. Д. Киселев и Д. В. Дашков.
Он должен был дать экспертную оценку, во-первых, проекту Киселева об использовании конфискованных после восстания 1830–1831 гг. имений польских повстанцев и, во-вторых, проекту реформы государственной деревни Канкрина.