Второй важной проблемой были подати и повинности. Ситуация здесь была настолько запутанной, что с ходу разобраться с ней не могли иногда и ревизоры.
Казенная деревня платила подушную подать, земские повинности и мирские сборы. Объем двух первых определяло государство, а третьих — сами крестьяне, точнее, мирские сходы, чьи решения должна была утверждать казенная палата. Ревизоры делили эти сборы на «законные», т. е. вызванные реальной необходимостью, и «незаконные», которые произвольно требовало сельское начальство.
Вот они-то и были Клондайком для губернских и уездных чиновников, а также сельской администрации, которые вовсю использовали неграмотность крестьян, их забитость и привычку к подчинению.
Практика взимания мирских сборов дает яркие примеры возмутительного беззакония, из-за которого эти сборы иногда превышали подушную подать. Зато сельское начальство концентрировало в своих руках весьма крупные суммы, позволявшие им, что называется, крутиться при исполнении служебных обязанностей, не забывая и себя, любимых.
Десятками обнаруживались специально изобретенные незаконные душевые налоги, неизвестные казенной палате и не отраженные в бухгалтерии. Записи волостных правлений напоминают ситуацию XIII–XV вв., когда при проезде ханских чиновников население платило им дополнительные налоги — «поклонное», «мимоходное по дороге послу» и т. д.
Вот лишь некоторые записи расходов волостного управления, найденные екатеринославским ревизором:
«В 1826 году в проезд разных чиновников куплено водки на 65,5 руб.
Дано стряпчему 20 руб.
За купленных для стряпчего и секретаря 3 барашка 6 руб.
За 4 барашка 8 руб.
За купленную для стряпчего и письмоводителя муку 4 руб.
В 1830 году за 2 бутылки рома для городничего 4 руб.
При бытности в Бахмуте ревизора Сведерского (асессора казенной 53 р. 60 коп.
палаты) на разные для него надобности
В 1835–1836 годах при отдаче в казначейство податей издержано на 13 р. 40 к. гостинцы казначею и канцелярским
Подарено канцелярскому, проезжавшему с чиновником Бобово 12 р.
(при особых поручениях у начальника губернии)
Издержано для сельского заседателя…Нагорного во время ярмарки 2 р. 36 к.»106
То есть любая мелкая сошка уездного масштаба могла рассчитывать на подношение за счет крестьян.
Вести сложную бухгалтерию не всегда могли даже писари, присылаемая отчетность не заполнялась (а часто вообще не велась), контроля за собранными деньгами не было, люди платили налоги за тех, кого не было в списках и т. д. и т. п. А еще многие селения должны были покрывать растраты своих начальников. Неверно насчитанные недоимки достигали десятков и даже и сотен тысяч рублей107.
В подобном хаосе ни один казенный крестьянин не знал, сколько он должен платить в год податей, сколько за ним значится недоимок, внесены ли его деньги в Уездное казначейство. Однако такая обстановка была весьма благоприятна для самых наглых и беззастенчивых хищений со стороны местной администрации[29].
Самой тяжелой натуральной повинностью была рекрутская. И здесь также вскрылись крайне серьезные злоупотребления. Дружинин пишет, что поступавшие сотнями «заявления о неправильной сдаче в рекруты» были самым массовым видом жалоб108.
Ревизия установила, что посемейные рекрутские списки «почти повсеместно» ведутся с нарушением закона. Волостная администрация сплошь и рядом произвольно изменяла их, подделывала, нарушая очередность семей в этих списках — разумеется, не бесплатно.
Не меньше несправедливостей творилось при сдаче рекрут. Богатеи могли не только купить охотника или зачетную квитанцию, им не сложно было подкупить сельское начальство, угостить мир несколькими ведрами водки и даже обеспечить себе поддержку бедноты[30]. Часто рекрутов сдавали без согласия мира и без какого бы то ни было мирского приговора109.
Третий комплекс проблем, вскрытых ревизией, касался системы управления казенной деревней.
Дружинин пишет, что отчеты ревизоров на основании множества фактов солидарно и категорично констатировали, «что вся организация выборной и коронной администрации ведет государственных крестьян к упадку и разорению. Сельские и волостные органы избирались крестьянами на мирских сходах.
„Мир“, уходивший своими корнями в глубокое прошлое, представлялся и самому Киселеву, и многим из его современников хранителем народных обычаев, крестьянским оплотом против несправедливостей и насилий.
В действительности в условиях крепостнического строя и разложения патриархальных устоев крестьянское самоуправление, за исключением северных районов, переживало состояние упадка и вырождения.
Расслоение крестьянства и давление бюрократии превратило сельскую общину в орудие деревенских богатеев и уездных чиновников. Напрасно мы станем искать в конкретных материалах ревизии доказательства свободы, и независимости крестьянского самоуправления.
Черты идеализации, которые придавались сельскому миру в описаниях славянофилов, быстро стираются в свете материалов Киселевской ревизии.
Сухие протокольные записи ревизоров разнообразных губерний дают безрадостную картину мирской жизни государственной деревни.
Мирской сход — это прежде всего пьяная сходка, которая инсценируется деревенскими кулаками и сельскими начальниками около и внутри питейного дома.
Мирские выборы, которые в принципе являлись важнейшим актом самоуправляющейся общины, определяя состав ее исполнительных органов, проходили в обстановке полного беспорядка и пьяного угара»110.
Деревнями и выборным начальством повсеместно заправляла кучка бойких и своекорыстных богатеев («мироедов»). Они умело манипулировали сельскими сходами, заранее покупая голоса участников за ведра водки и мелкие денежные подачки.
«Приговоры составлялись и подписывались pro forma, ни в малейшей мере не выражая мнения трудящейся массы деревни. Как правило, на мирском сходе закладывались основы того произвола и повсеместного грабительства, которым систематически подвергались государственные крестьяне».
Вот как изображает выборы ревизор Московской губернии.
Активная часть «предвыборной кампании» стартует за несколько дней до схода. Тот, кто хочет стать, например, волостным головой, объезжает округу с бочонком водки с «изветами» на нынешнего носителя власти или же с широкими обещаниями в случае, если сам занимает этот пост.
«Потом собирается сход толпою, без всякого порядка и разделения даже на стороны, но всегда в сопровождении вина и буйства. Сельский заседатель, играющий с земским (исправником) в таковых случаях важную роль, предлагают или заставляют предлагать одного за другим двух или трех кандидатов, которых общество — уверены они — не изберет.
Проходит три, четыре часа, мир мало-помалу расходится, засыпает и утихает. Этим и оканчивается выбор. Затем земский со сговорившимися пятью или шестью человеками пишут приговор, означая в оном произвольно и согласившихся, и несогласившихся, или не бывших даже на сходе. Все это везется в город и тем проформенность оканчивается».
Хотя во Владимирской губернии выборы с внешней стороны были больше похожи на то, что задумывалось законом, однако их содержание и итоги были аналогичными. Ревизор сообщает, что «выборы крестьянские начинаются пирами: одни угощают крестьян, чтобы быть избранными, другие — чтобы быть уволенными». Среди первых, как правило, преобладают люди ненадежные, а среди вторых — «лица трудящиеся», т. е. хозяйственные крестьяне, торговцы, промышленники.
Баллотировка происходит с помощью лукошка картофеля и чашек, куда кладутся картофелины (один клубень — один голос). Несложно вообразить, как с ними управляются не вполне трезвые, «подгулявшие» люди, нередко набирающие в руку столько клубней, сколько могут ухватить, чтобы положить их в какую-нибудь избирательную чашку.
Затем картофелины из чашек подсчитываются, результаты записываются, однако без понимания того, что число клубней не должно превышать число собравшихся на выборы крестьян.
«Вообще на выборах шум, крик, брань, упреки, а иногда драки», которые отвращают от выборов «крестьян благомыслящих, трезвых и доброго поведения. Многие крестьяне в похвальбу себе говорят: „Я, сударь, человек тихой, на выборах, то и на сходах никогда не бывал“. Если же малая часть крестьян сих и появится, то крики пьяниц заглушают их голоса. Случается, что крестьяне, не желая итти по отдаленности на выборы или сход, дают руки свои старосте, и тот кладет за них картофелины»[31].
Подобные характеристики, сообщает Дружинин, совершенно обычны.
Весьма характерно, что «мироеды» редко стремились занимать выборные должности, им выгоднее было выдвигать людей из своей «клиентелы»111.
Неудивительно, что ревизоры единодушно отмечали невысокий умственный и моральный уровень крестьянских выборных, их крайнюю неразборчивость в способах управления и склонность к беззаконию и стяжательству.
Получив должность, «народные избранники» часто начинали третировать своих избирателей. Сельские сходы собирались лишь по крайней необходимости, нужные решения готовились загодя и протаскивались любыми средствами. Приговоры часто фальсифицировались — их составляли задним числом и хранили как оправдательные документы на случай внезапной ревизии.
Ревизоры были буквально завалены жалобами крестьян на притеснения выборного начальства, которое нечестно нарезало землю, насильственно отбирало наделы, искажало ревизские сказки, нарушало рекрутские очереди, всячески притесняло и не стеснялось их пороть и которое вымогало у крестьян деньги за подачу жалобы, за выдачу паспорта, — вообще при любом удобном случае, обещавшем поживу.
Крестьянские власти наживались не только на мирских сборах, но и на махинациях с мирским оброчным хозяйством. Приговоры общинных сходов о сдаче оброчных статей по закону должна была утверждать Казенная палата. Но и здесь ревизия выявила вопиющие нарушения обязательного порядка. Цены за аренду при этом назначались бросовые, а плату сельские начальники нередко попросту клали себе в карман