112.
Растраты собранных податей — на сотни, тысячи и даже десятки тысяч рублей — были довольно обычным делом.
Материалы ревизии содержат весьма негативную информацию о действиях местной администрации, которая, подобно офицерам после введения подушной подати, трактовала государственную деревню как свою «законную» кормовую территорию.
Ревизию захлестнула волна жалоб — «бесчисленных и во многих случаях весьма верных» — на уездных чиновников. Ревизор Вятской губернии докладывал: «Они справедливо ропщут и на равнодушие Казенной палаты, и на притеснения земских и волостных начальников… и по многим другим предметам».
«Брали, сколько с кого хотели, просто — грабили среди белого дня», — пишет екатеринославский ревизор, изумленный тем, что открытые им бесчинства имели место не в степной глубинке, а рядом с городом, на глазах у губернской администрации.
Больше всего притесняла государственную деревню земская полиция. Перманентные поборы натурой и деньгами, насилия и вымогательства — ее обычный модус операнди.
Так, воронежский ревизор особо отмечает негативное влияние становых приставов: «Люди сии большею частью необразованные и безнравственные, притом облеченные большою властью, беспощадно обирают казенных поселян, и ежели прибавить к этому, что исправники и стряпчие тоже не упускают извлекать свои пользы, то в сложности выходит, что казенный поселянин при нынешнем порядке вещей, по крайней мере, вчетверо угнетен противу прежнего»113.
Приставы самочинно обкладывали крестьян поборами в свою пользу, могли заставить работать в своем имении на барщине, а бывали и случаи пострашнее, когда, например, во время расследования доноса о сектантстве садист земский исправник с комиссией три месяца «мучил» жителей 37 селений Курской губернии114. Подозреваемых пытали самым жестоким образом[32].
И это был не единичный факт.
Ужас положения крестьян заключался в том, что практически они не могли защититься от подобных насилий: «Ревизия 1836–1840 годов документально установила, что местные судебные органы не отвечали своему назначению и являлись рассадником волокиты и беззакония»115.
Судебные дела, начатые для защиты интересов казенной деревни и ее жителей, без всякого движения лежали десятилетиями. Смоленский ревизор нашел 649 таких незаконченных дел, ряд которых был начат в 1811–1813 гг. (в рязанских судах дела лежали и с 1799–1802 гг.), в Екатеринославской губернии нашли 1477 нерешенных дел, а в Таврической — 3597. Показательно, что обычной практикой было не приведение вынесенных приговоров в исполнение. О том, что вся верхушка местной администрации беззастенчиво покрывала преступления друг друга, можно и не упоминать.
В ряду мздоимщиков видное место принадлежало окружным лесничим и землемерам, деятельность которых ревизоры описывают в «самых отрицательных красках».
В ведении окружного лесничего и его аппарата было выделение государственным крестьянам лесных участков, разрешения на рубку леса и привлечение к ответственности за самовольные порубки. Все это могло быть предметом продажи и было им. Так, в Ярославской губернии 987 казенных селений (41,9 тыс. ревизских душ) имели годовые лесосеки, а 929 селений (50,1 тыс. душ) остались без них. Не только положенный им по закону участок леса, но и билеты на вырубку нескольких деревьев крестьяне получали за взятки. Порубки без разрешения нещадно преследовались, но можно было и откупиться. Чиновниками казенное имущество воспринималось примерно так же, как сто лет спустя общенародная собственность.
Очень важную роль в жизни государственной деревни играли землемеры, которые фактически разрешали земельные споры и определяли в натуре границы и площадь крестьянских наделов.
От могли реализовать решение суда, а могли свести его на нет, могли дать чуть больше или меньше земли крестьянам, а могли — и соседним помещикам за счет государственных имуществ и т. д. Ясно, что эти услуги во многих случаях также были платными.
В определенном смысле квинтэссенцией всего изложенного выше является то, что во всех уездных казначействах Тверской губернии старосты, вносившие собранные с селения подати, могли получить квитанцию об уплате денег только за взятку (!!!). Если староста не давал «положенного» рубля, его брали измором. То же практиковалось и в Подольской губернии116.
Отдельную и очень грустную страницу истории государственной деревни составляет проблема пьянства, обострившаяся после возобновления в 1827 г. откупной системы.
Если помещики и управляющие удельными имениями были не очень заинтересованы в пьянстве своих крестьян, то в казенной деревне кабаки открывались беспрепятственно. Так, в Московской губернии 1 кабак приходился на 843 душ мужского пола в помещичьих деревнях и на 167 душ в казенных. Для Орловской губернии соответствующие показатели равны 1569 и 334, для Саратовской — 4574 и 1040, для Казанской — 5399 и 1474 души117, а для 15 великорусских губерний[33] в 1837 г. — 2691 и 701 душа118.
Откупа развращали администрацию всех уровней самим фактом своего существования — слишком велики были соблазны, т. е. взятки, получаемые чиновниками. Так, «купленная» полиция разрешала открывать кабаки там, где этого делать не полагалось и в запрещенное время (не только ночью, но даже и во время праздничного богослужения), «а водка рассылалась по постоялым дворам и продавалась проезжающим. Крестьяне пропивали не только деньги, но и одежду, и инвентарь и др.».
Особый доход давали кабаки, открытые возле волостных правлений, — по сговору между откупщиками и местным начальством. И ревизоры считали, что инициаторами «доброй половины мирских сходов» были кабатчики — сходы часто заканчивались поголовным пьянством.
Ревизоры утверждали, что за водку «иногда погубляется участь семейств, из которых берут под разными неправильными предлогами последних работников; оказывают потворство ворам и мошенникам, которые за сие угощают сходку», а нередко вместо наказания взыскиваются деньги для пропоя[34].
В Тульской и Курской губерний ревизия установила, что по соглашению с откупщиками полиция взыскивала подати и оброки не сразу же после уборки урожая, а спустя некоторое время — чтобы продавшие хлеб крестьяне оставили часть денег в кабаке.
С корчемством крестьян, т. е. незаконным изготовлением или продажей спиртного, откупщики боролись так яростно, что дело иногда заканчивалось смертоубийствами[35].
Дружинин пишет, что под руководством объездчиков питейных контор они производили «настоящие набеги» на казенные селения, врываясь с понятыми в избы, обыскивая хозяйственные постройки и огороды, иногда жестоко избивая заподозренных крестьян. Как опытные негодяи, они не гнушались подбрасывать невинным людям спиртное, чтобы склонить их «закончить дело миром — покупкою у кабатчика определенного количества откупного вина. Такие же сделки заключались между кабатчиками и крестьянами, если по случаю свадьбы или семейного праздника отдельные хозяева варили у себя пиво: за всякую варку пива, разрешенную, хотя и ограниченную законом, крестьяне обязывались купить определенное, назначенное кабатчиком количество ведер вина»119.
Жившие в Казанской и Вятской губерниях удмурты издавна варили так называемую кумышку, которую тогда считали родом пива и которая имела для них религиозное значение. Местные откупщики начали жестокую борьбу с этим обычаем. У крестьян производились массовые обыски, нарушителей сажали в тюрьму, давили огромными штрафами и, разумеется, били.
Дружинин приводит пример, когда пойманный со стаканом кумышки, купленным за 10 коп., вятский крестьянин Андрей Мохначев был присужден к уплате штрафа — покупке из кабака пяти «законных» ведер вина, каковой приговор, и был исполнен, «разумеется, при содействии местной полиции».
Нам известны случаи, когда подобный беспредел встречал серьезный отпор со стороны крестьян. Так, осенью 1837 года в Казанской губернии агенты откупщиков и местная полиция начали изъятие сваренной кумышки, удмурты трех деревень с палками и другими подручными средствами атаковали их и, избив понятых и нескольких чиновников, прогнали из деревни. Против крестьян открыли военно-уголовное дело и посадили зачинщиков тюрьму. Аналогичный случай зафиксирован годом раньше в Курской губернии. Накануне местного престольного праздника откупщики и полиция захотели изъять самогон у крестьян. В начавшемся побоище крестьяне убили двух поверенных откупщика. В итоге 43 крестьянина оказались тюрьме120.
Итак, ревизия обнаружила, условно говоря, царство использованных возможностей определенного спектра.
Все, что можно было продать, продавалось.
Воистину, «что охраняешь, то имеешь».
Реформа государственной деревни П. Д. Киселева
Обдумывая план реформы, Киселев лично осмотрел ряд уездов Петербургской, Псковской, Московской и Курской губерний и 17 мая 1837 г. представил царю свои впечатления вкупе с некоторыми итогами ревизий, а также план реформы.
Его диагноз неутешителен: «Безнравственность установленных властей и самих крестьян достигла высшей степени» и требует адекватных мер для уничтожения злоупотреблений, которые до основания расстроили крестьянское хозяйство, «породили в них нерасположение к труду, и без того мало вознаграждаемому, и тем остановили, а в некоторых случаях уничтожили надлежащее развитие государственного богатства».
Важнейшей причиной бедности крестьян, особенно там, где не было дополнительных заработков, Киселев считал «повсеместное грубое невежество крестьян» и злоупотребления крестьянских должностных лиц, которых выбирают из числа «поселян самых порочных и которые