В центре записки — огромный мир беззакония, коррупции и воровства, зачастую неприкрытых, в который так или иначе вовлечены сотни тысяч людей — от рядовых до генералов, а также гражданских лиц, — причастных к добыванию и дележу («распилу», как сейчас говорят) громадных сумм, на которые должна функционировать армия, т. е. питаться, обмундировываться, кормить лошадей и т. д. А кроме того — воевать.
Эта четко отлаженная противозаконная система довольно органично встроена в государственный механизм и является его важной частью. Правительство о ней прекрасно осведомлено[44], но не торопится ее уничтожать — и потому, что экономит на ее существовании огромные деньги, и потому, что просто не в силах пресечь ее целиком, даже если бы и хотело (это чревато уничтожением армии). То есть нельзя сказать, что оно совсем равнодушно к правонарушениям, но существующие меры контроля явно не достигают своей цели.
Реально мы видим ситуацию, корни которой уходят в московский период, — не имея возможности платить чиновникам достойную зарплату (и вовремя!), снабжать армию всем необходимым по действительной стоимости, правительство платит меньше положенного и закрывает глаза на злоупотребления, с помощью которых подчиненные выходят из финансовых затруднений.
Провиант и обмундирование поставляются в армию через две комиссии, характеризуя которые автор замечает: «Смею сказать, что вообще никогда не существовало и нигде не существует более наглых мошенников, чем чиновники этих комиссий, и то, что они воруют ежегодно у казны, невозможно исчислить»150.
Провиантские чиновники не блистали честностью и в королевской Франции, однако там они не носили мундира и «генералы приказывали их вешать». В России же это — офицеры, «ворующие до такой степени непристойно, что быстро наживаемые ими громадные состояния должны были бы открыть глаза правительству», но оно предпочитает оставаться слепым в этом плане. Их часто отдают под суд, но ни одного наказанного из них автор не видел; схожую ситуацию он отмечает в Англии.
Чиновники из комиссии снабжения обмундированием просто вздувают цены на него и они — «лишь жалкие воришки» по сравнению с провиантскими офицерами, которые разоряют свою страну «тысячами способов», среди которых, однако, доминируют два.
1) Сговор с полковыми командирами и капитан-исправниками (уездные начальники) о фиктивном установлении более высоких цен на провиант, чем те, которые есть в действительности.
2) Определение находящегося в магазинах хлеба якобы сгнившим, покупка (заготовка) нового и тайная продажа старого151.
Быть провиантским чиновником настолько выгодно, что этими должностями в Петербурге торгуют, так же, как и полками.
Ясно, продолжает автор, что достойный человек не станет жить такой жизнью, которая в принципе может испортить кого угодно; впрочем, провиантмейстеры моралью не обременены. Так, комиссионер полка Ланжерона майор Петр Нартов был человеком «презренным и негодным», которого выгнал прочь родной отец. На него заводилось три или четыре уголовных дела, он открыто мошенничал в карты, и тем не менее купил в Петербурге значительный округ и ворочал огромными суммами. Автор два года наблюдал, «как он обкрадывал казну с одинаковыми беззастенчивостью и бесстыдством», а под конец потом украл у Ланжерона несколько тысяч рублей, оставленных им на столе. И при всем том «это был один из более еще честных людей своей компании»152.
Эпицентром армейского мошенничества является полковая канцелярия, где круглые сутки 30 писарей заняты фабрикацией бесчисленного количества бумаг. Помимо того, что все приказы по полку записываются в особую книгу, с которой снимаются копии для каждой роты, существуют еще 13 специально прошнурованных книг, которые рассылает за своей печатью военная коллегия. В одну записывают жалованье, в другую — провиант, третья предназначена для казначейства и т. д. Приход и расход каждого предмета фиксируется в книгах, и дважды в год все офицеры своими подписями удостоверяют, что все необходимое поступило в полк и все было израсходовано правильно153.
Если офицеры недовольны командиром, они могут отказать ему в своей подписи, что может стать для него большой проблемой. Однако такое случается редко, потому что «обыкновенно застращенные или подкупленные своими начальниками офицеры подписывают, не читая; если же они и придираются к тем, которые позволяют себе слишком большие злоупотребления, то часто лишь для того, чтобы сорвать какую-нибудь подачку, после чего делают все, что от них желают»154.
Так мера, которая в принципе должна была бы уменьшать злоупотребления, поскольку делала и офицеров ответственными за происходящее в полку, наоборот, способствовала росту воровства — ведь «в случае чего» командира пришлось бы судить вместе со всеми офицерами. Поэтому предпочитают никого не трогать, и все махинации остаются безнаказанными.
Именно отсюда вытекает мысль Ланжерона о том, что «не существует страны, в которой было бы столько предосторожностей против злоупотреблений, как в России, и ни одной, где бы их совершалось столько».
Понятно поэтому, что вынужденный все время писать и считать полковник должен стать «настоящим прокурором» (во французском смысле термина). В силу этого храбрый боевой офицер, который умеет «лишь сражаться» и достойно командовать своим полком на войне, «считается в России очень дурным полковым командиром».
Наибольший доход полковникам приносит содержание лошадей, точнее, махинации с фуражом и их поголовьем. Не говоря о том, что упряжные лошади овса не получали, он всегда мог, снизив число установленных казной повозок, уменьшить соответственно на 40–50 голов число лошадей в сравнении с положенным по закону.
Если полк квартирует в таком районе, где в случае форсмажора можно за 24 часа купить 200–300 упряжных лошадей, то тогда их можно в полку не иметь. В этом случае эти «мертвые» лошадиные «души» приносят полковнику «громадные» деньги.
Доход зависит от места дислокации полка и от цен на фураж. При прочих равных Ланжерон определяет его в 5 тыс. руб. для егерского батальона, в 8 тыс. для пехотного полка и в 15 тыс. руб. для гренадерского полка. (Напомню, что средняя величина оброка в конце XVIII в. считается в 5–8 руб.)
Часто в кавалерийских полках не хватает 300 лошадей до положенного числа, но этот фокус приносит их командирам 25, 30 и даже 50 тыс. рублей дохода. Они стремятся не только уменьшать поголовье своих лошадей и положенный им рацион, но и завышать закупочные цены фуража.
Капитан-исправники и городничие (начальники городов) обязаны ежемесячно давать главнокомандующему сводку рыночных цен, чтобы тот понимал, по каким ценам закупают фураж полковые командиры. Однако военные чиновники подкупают гражданских, и те удваивают и утраивают представляемые цены.
Эти доходы, пишет Ланжерон, «хотя и общеприняты, являются настоящими мошенничествами», как и те, которые получаются от махинаций с числом солдат, их обмундированием и пищевым довольствием.
1) Командир полка, не сообщая точно число умерших и бежавших солдат, присваивает себе их жалованье за 5–6 месяцев, а иногда и за год-два.
2) Он требует из комиссий все необходимое для обмундирования своих «мертвых душ» и к тому же отрезает два-три вершка от того, что дается на наличных солдат. В итоге возникают «целые склады сукна, холста, кожи и пр., которые служат ему» для того, чтобы одевать своих слуг, обивать свои экипажи, дарить своим друзьям или подкупать городничих; если эти запасы становятся слишком велики, их можно просто продать.
3) Ланжерон пишет, что «доход от пищевого довольствия солдат отвратителен, но громаден», он доходит до 12 тыс. руб. в гренадерском полку155.
Тут начинались махинации с расписками крестьян о том, что они якобы кормили солдат за деньги. Командир, вместо того, чтобы брать натурой из провиантских комиссий муку и другие съестные припасы, получает на их покупку деньги. Понятно, что он ничего не покупает (крестьяне вынуждены кормить солдат даром) и из полученных денег, которые полностью причитаются солдатам, дает им только часть, а остальными делится с ротными, а те, в свою очередь, — с фельдфебелями.
Все они солидарно обманывают солдат относительно действительной цены провианта. Иногда полковой командир договаривается с солдатами, предлагая им какие-нибудь деньги, а если они их не берут, то угрожает выплатить крестьянам все, что им причитается.
«Этот доход очень преступен и очень опасен», по мнению Ланжерона, и «если бы солдаты принесли на это жалобу, то полковой командир лишь с трудом мог бы выпутаться из такого дела».
Однако если он, получив деньги на провиант, все-таки покупает его по более низкой цене и раздает солдатам натурой, «то доход этот весьма справедлив и не представляет, как и доход от фуража, никакой опасности».
При этом Ланжерон считает, что будь доходы полковых командиров поменьше (т. е. не будь они «школой разврата») то, будучи не слишком вредны для службы, они бы экономили деньги казне и были очень выгодны для армии.
Дело в том, что казна отпускает на покупку упряжных лошадей, на постройку повозок, на содержание госпиталя, канцелярии и т. д. заведомо меньше того, что они реально стоят (иногда четверть необходимого), и полковник восполняет разницу из своих доходов.
При этом «казна требует от него все, а иногда и более, чем бы следовало», хорошо понимая, что в отставку он из за этого не подаст. Не будь у него доходов, он потребовал бы от правительства «действительную цену всякой вещи, и цена этой вещи была бы громадна».
Наконец, надо помнить, что полковой командир отвечает за все и он обязан без всяких отговорок в 24 часа — если прикажут — выступить в поход,
Поэтому он выходит в путь и «прибывает на место назначения, иногда с трудом, но все-таки прибывает. Если в дороге он теряет лошадей, то теряет своих и покупает других; если они были казенные, то он покажет, что их погибло вдвое, донесет, что повозки поломались, пошлет жалобы на комиссионеров и пр. и будет стоять на месте».