236.
Эти мысли очень важны. В рамках этой логики вечное российское рабство, о котором так много писали европейцы, начиная с Герберштейна, оказывается истинной свободой. Ими же определяется и правовая концепция славянофилов, с которой мы в общих чертах уже знакомы.
Как правило, в историографии более или менее подробным изложением взглядов славянофилов на отличия между Россией и Западом все и заканчивается.
Однако не говорится главного: славянофильство было формой «национального русского христианского утопического социализма», по определению историка С. С. Дмитриева237, впервые заявившего об этом еще в 1940 г.
Между тем только в этом контексте все подчеркиваемые ими различия между Россией и Европой обретают, на мой взгляд, настоящий смысл. Что, кстати, радикально меняет привычную родословную социализма в России.
Однако прежде, чем коснуться этой темы, попытаемся рассмотреть противопоставление России и Запада, исходя из оппозиции системоцентризм — персоноцентризм.
По мнению поставившего данную проблему А. В. Оболонского238, к этим двум «противоположным традициям, двум взаимоисключающим взглядам на мир» сводятся — на уровне идеальных типов — все известные нам человеческие цивилизации, невзирая на их громадное многообразие. Ведь две указанные «традиции» («антропологии», «этики») имеют огромное влияние практически на все области жизни того или иного общества.
Глобально эти взгляды разделяет диаметрально противоположный подход к окружающему миру: в первом случае высшая ценность — Система, какой бы она ни была, во втором — Человек.
В персоноцентристской шкале «индивидуум является высшей точкой», или по Протагору, «мерой всех вещей». Все явления окружающей действительности трактуются с точки зрения человеческой личности.
Соответственно здесь доминирует тип мышления, ориентированный на эту личность, признающий и даже исходящий из идеи «неповторимости духовной сущности, автономности и самоценности каждого человека», причем важность отдельного индивида отнюдь не определяется мерой его значимости в политической, социальной, культурной и прочих сферах.
Он важен самим фактом своего существования.
Напротив, в системоцентричной шкале человека как бы нет или он выступает как нечто второстепенное, подсобное, которое может сыграть большую или меньшую роль в «достижения неких надличностных целей», необходимых для системы.
Большей частью речь идет о «растворении человеческого „Я“ в интересах Империи, Царственной Особы, Культа, Обычая, Идеологии или просто Государства».
Общим знаменателем здесь выступает «отсутствие представления о самоценности человеческой индивидуальности», о том, что человек рождается не для того, чтобы стать винтиком или гайкой в механизме какой-либо системы. Индивид при таком подходе всегда средство и никогда не цель.
Это и понятно, поскольку в данной традиции безусловным приоритетом являются интересы Целого, как бы оно не именовалось, и в первую очередь его стабильность. Естественно, что «ориентация на воспроизводство одних и тех же условий определяет неразвитость и неприятие индивидуалистского сознания, тенденцию к доходящему до полного самоотречения отождествлению своих интересов с интересами социального целого — рода, племени, общины или более широких образований.
Внутреннее жизненное равновесие для члена такого коллектива достижимо лишь через полную гармонию с Системой, которая, в свою очередь, сохраняет устойчивость лишь благодаря соответствующему поведению своих членов».
Понятно, что исторически первым был системоцентризм, а в ходе буржуазных революций XVI–XIX вв. в ряде стран Европы и Северной Америки о себе все громче стал заявлять и со временем утвердился персоноцентризм[63].
Однако процесс перехода от системо- к персоноцентризму, к торжеству либерализма, к правам человека протекал очень сложно и противоречиво.
Думаю, не требует специального обоснования тезис о том, что Россия со времен Ивана III была, безусловно, системоцентричной страной. Достаточно вспомнить приводившуюся выше мысль К. П. Победоносцева о том, что хотя в русской истории развитие самостоятельной личности «остановилось и замедлилось», однако население в своей массе имеет прочный прожиточный минимум в виде земельного надела, а также «в постоянной обязательной связи своей с государством». Понятно, что с известной поправкой это относится и к дворянству до его раскрепощения.
Нетрудно видеть, что построения славянофилов и их единомышленников системоцентричны, что вполне естественно.
Приключения социализма в стране крепостной общины
В социализме… есть магия, которая обещает бесконечность неизвестного счастья, так как помимо самых общих рекомендаций он не предлагает никаких институтов, а лишь альтернативу всем существующим институтам — которые могут быть не только либерализмом и капитализмом, но и самодержавием и крепостничеством, в зависимости от времени и места.
Крайне важно понимать, что в то время социализм воспринимался не так, как в наши дни.
Он еще совершенно не имел сегодняшних коннотаций, воспитанных кровавым XX веком, который прошел под его знаком. Во всяком случае, ни «Великий перелом», ни «ликвидация кулачества как класса», ни «Голодомор», ни ГУЛАГ им не подразумевались.
Не подразумевались теорией и такие социалисты как Ленин, Сталин, Троцкий, Мао и Пол Пот. Хотя в реальной жизни уже встречались Белинский и Бакунин, а чуть позже — Нечаев и Ткачев, готовые, по крайней мере на словах, к любым жертвоприношениям во имя грядущего счастья человечества.
Напомню, что социализм возник как реакция на торжество экономического и политического либерализма в Западной Европе в конце XVIII — начале XIX вв. Экономический либерализм выступает за свободную конкуренцию, за невмешательство государства в экономику, основанную на частной собственности и свободе контракта. Политический либерализм говорит о равенстве прав всех людей от рождения, от природы, не говоря уже об их равенстве перед законом.
Начавшаяся в передовых странах Запада модернизация — следствие воплощения этих идей в жизнь, продукт освобождения личности и экономики от пут и ограничений средневековья — буквально на глазах одного поколения радикально преобразила жизнь человечества.
Вместе с тем бурное развитие капитализма привело, с одной стороны, к невиданному подъему производительных сил Запада, а с другой, к громадному имущественному расслоению.
Поэтому социализм стал ответом на несправедливое, по мнению многих, распределение создаваемого обществом богатства, причем он сразу же приобрел черты системы глобальной критики и даже отрицания едва ли не всей современной цивилизации. Экономические вопросы тут — лишь часть общей проблематики. Социалисты позиционируют себя как новых христиан.
В основе социализма лежало радикальное отторжение имущественного неравенства, породившего, с одной стороны, множество негативных общественных явлений, а с другой, будто бы в корне противоречившего идее природного равенства людей, которая уже в XVIII в. стала неоспоримой аксиомой и была увековечена в 1789 г. в «Декларации прав человека и гражданина».
Дело в том, что либерализм понимает это как равенство всех перед законом. Однако социалисты считают, что истинное равенство состоит не в равенстве прав людей, а в равенстве их доходов. Соответственно, социалисты требуют имущественного уравнения — «никто не должен испытывать лишений, в то время когда другие живут в излишествах».
С некоторым упрощением ход мысли социалистов таков.
Если все люди от рождения имеют равные права, то у них должна быть возможность материализовать это равенство в реальной жизни. Но поскольку одни богаты, а другие бедны, то те, у кого нет ничего, кроме физической силы, должны эту силу продавать, чтобы богачи пользовались продуктами их работы. Данное обстоятельство делает политическое и юридическое равенство издевкой над обездоленными.
Их право принимать участие в выборах наравне с остальными классами не имеет для них значения, во-первых, потому, что голодного человека волнует еда, а не выборы, а во-вторых, потому, что реалии политической жизни — давление имущих классов и подкуп ими избирателей — делают это право чистой фикцией.
Поэтому невозможно мириться с ситуацией, при которой одновременно с растущим материальным богатством «к стыду общества зияет язва нищеты, порождающая разврат и болезни».
И здесь сразу возникает большая проблема.
Либерализм не только говорит о том, что люди равны, но и том, что они, по возможности, должны быть свободны в своих действиях, т. е. что регламентация взаимных отношений между людьми должна быть минимизирована.
Другими словами, либерализм предполагает соревнование людей с равными прирожденными правами, фактически — соревнование их способностей.
Однако жизнь показала, что свободное соревнование личностей приводит — как в спорте — к делению людей на лидеров и аутсайдеров, сильных и слабых, богатых и бедных — и, соответственно, к господству первых над вторыми.
Выяснилось также, что полная свобода не обеспечивает большей части человечества якобы обещанных ему благ. Ведь ликвидация всех средневековых стеснений отдельной личности, упразднение сословий и цехового устройства ведет к обнищанию и пролетаризации массы населения, к ужесточению экономической борьбы, с одной стороны, а с другой, — к концентрации капиталов в руках немногих.
Поэтому большинству людей соревнование способностей неинтересно, поскольку оно (большинство) его проигрывает.
И вариантов решения этой коллизии только два.
Либо человеческая психика внутренне переродится и люди избавятся от присущих им от природы недостатков и начнут относиться друг к другу в соответствии с духом Евангелия, прежде всего — перестанут притеснять друг друга. Другими словами, человечество должно переродиться. А много ли шансов на это