Через 20 лет разверсталось уже несколько сот деревень и постепенно это движение из Витебской губернии перешло в соседнюю Могилевскую, где Кофод и встретился с ним.
Всякий раз он внимательно изучал предысторию расселившейся деревни, воздействие разверстания на хозяйство и быт крестьян, составлял планы разверстания и т. д. Он фактически в одиночку провел громадное исследование, своего рода перепись, результаты которого в итоге вылились в двухтомник «Крестьянские хутора на надельной земле». Это был настоящий подвиг — от слова подвижничество.
Сразу выяснилось, что люди стали больше работать, меньше пить и лучше жить.2
Кофод попытался заинтересовать свое ведомство сделанным открытием, однако успеха не имел. Он лично вручил в Петербурге свой отчет Главноуправляющему Дворянского и Крестьянского банков графу В. В. Мусину-Пушкину и попытался убедить его в том, что банку следовало бы найти и обследовать районы разверстаний, поскольку социальные и экономические результаты разверстания чересполосицы огромны. Он не сомневался в том, что хорошо выполненное разверстание надолго разрешило бы крестьянский вопрос, «серьезнейшую проблему России того времени», поэтому банку следовало бы взять руководство движением в свои руки.
«Напрасный труд!
Мои доводы были отклонены с высокомерной улыбкой:
— Есть так много других интересных задач, решение которых имеет большее значение, чем решение этой.
Я предложил, что буду ездить за свой счет, только в качестве представителя Крестьянского банка. И это предложение было встречено отказом:
— Если эта проблема Вас так интересует, Вы же можете взять отпуск, разъезжать как частное лицо и делать Ваши обследования самостоятельно».
Мусин-Пушкин отлично знал, что в то время любой, кто ездил по стране без особого поручения, превентивно воспринимался полицией как революционный агитатор и в этом качестве рисковал быть задержанным, что для чиновника было чревато серьезными последствиями.
«Тем не менее», — продолжает Кофод, — «я поднял эту презрительно брошенную перчатку и решил проводить мои обследования дальше, чего бы мне эта ни стоило»3.
С этого времени история жизни Андрея Андреевича Кофода оказалась неразрывно связана с аграрной реформой Столыпина, до которой оставалось еще 4 года. «Коллекция» разверстаний непрерывно пополнялась, и его открытие, о котором пока никто не знал, стало одним из эпиграфов к крушению Утопии.
Во многих отношениях для него наступило новое время. До этого его жизнь проходила «если не слишком однообразно, то все же довольно буднично».
Теперь он, «никому не известный иностранец… должен был создавать движение и искать сторонников в деле, совершенно противном общественному мнению».
Для этого нужно было в 46 лет становиться публичным человеком — писать и делать доклады, словом, заявить о себе, что было абсолютно не в его натуре. Притом же он сознавал, что «совсем не был оратором Божьей милостью».
Он написал статью «О разверстании крестьянских земель в России» с рассказом о своем открытии, однако ни «Новое время», ни другие ведущие ежедневные газеты в авторском варианте ее не взяли. Опубликовал ее еженедельник Министерства финансов (№ 9 за 1903 г.), практически одновременно с Манифестом 26 февраля 1903 г. Николая II о сохранении общины, однако Кофод слишком верил в значение своего открытия, чтобы пасть духом.
Статья вызвала сенсацию, чему, по словам Кофода, способствовало уменьшение преклонения перед общиной.
Номер с ней был распродан за несколько дней, ее цитировали в других статьях, ею крайне заинтересовался А. А. Риттих, правая рука Витте в период работы Особого совещания 1902–1904 гг., будущий последний министр земледелия Российской империи, который в то время был почти также неизвестен, как и Кофод, чьим непосредственным начальником он станет через два года.
Статья вышла в удивительно удачное время.
С 1902 г. аграрный вопрос стал особенно актуален из-за того, что его начали обсуждать в Редакционной Комиссии МВД по пересмотру крестьянского законодательства, в которой главную роль играл В. И. Гурко, и в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности во главе с Витте.
И работа Кофода уже на этом этапе принесла, как мы увидим, весомые плоды, потому что статья подкрепила конкретными фактами как программу, выдвинутую в проекте нового крестьянского законодательства 1903 г., так и идеи Витте.
Теперь А. А. должен был продолжить свои поиски новых районов разверстания. Делать это в отпуске, как ему предложил Мусин-Пушкин он не мог. Отпуск ему был нужен для встреч с теми, кто заинтересовался его статьей, потому что, говорит он, «я должен был, так сказать, создавать заговор против общины»4.
При этом финансировать его деятельность, конечно, никто не собирался. И несмотря на нехватку средств, он ухитрялся продолжать свои исследования.
1 апреля 1904 г. при помощи друзей Воейковых он смог прочесть лекцию в Императорском географическом обществе. Витте и Гурко прислали своих представителей.
«Главное внимание я уделил влиянию, которое это глубокое изменение основы крестьянского хозяйства оказывает на образ жизни крестьян; разнице в этом отношении между различными формами разверстаний; значению того примера, который вызвал разверстания. В конце своего доклада я указал, что предпринятые мною обследования нужно рассматривать как неокончательные и что необходимо продолжать их на более широком базисе.
Когда я день спустя разговаривал с Риттихом, он спросил меня, чем мог бы быть полезен для меня наш общий начальник Витте в деле, над которым я работаю.
Я предложил ему просить Витте освободить меня от служебных обязанностей, с сохранением жалования, — чтобы я имел возможность заниматься исключительно моими исследованиями, которые пока еще нуждались в разработке деталей этого движения.
О поддержке в форме возмещения моих дорожных расходов я воздержался сказать, чтобы мое предложение не выглядело так, будто я стремлюсь получить солидную выгоду из моего дела. Правда, я надеялся, что с их стороны последует предложение относительно этого, но ничего не последовало»5.
Его материальное положение сразу ухудшилось, потому что он перестал получать суточные и ему больше не возмещали дорожных расходов. Сообщать об этом Риттиху он не стал, т. к. был уверен, что ему в ответ посоветуют «бросить совсем» это предприятие.
«Я стал советоваться с моей женой, бывшей и моим лучшим другом. Мы решили, что было бы глупо выражать недовольство, а насчет денег на мои поездки она сказала:
— Раз ты веришь, что то, чем ты занимаешься, нужно моей стране, то я тоже верю в это. Значит, мы должны найти выход и достать нужные деньги.
И она предложила заложить наше серебро и продать мебель, а она с дочерью поселится временно в той вилле, которую мы, во время нашего пребывания в Закавказье, выстроили на берегу Черного моря, на полпути между Поти и Батумом.
Сказано — сделано.
Многие ли жены и матери способны смотреть на вещи с таким пониманием, как она?!»6.
Затем была поездка в Европу для изучения тамошнего землеустройства.
Всего он отыскал в Волынской, Гродненской, Ковенской, Витебской, Могилевской и Смоленской губерниях 10 районов расселения, захвативших 64 волости и 947 селений. В итоге образовалось 20 253 хутора на площади в 223,5 тыс. дес. земли. Положение крестьян после разверстания были проанализированы в двухтомной монографии7, вышедшей в 1905 г. Тем самым он дал сторонникам введения частной собственности 947 аргументов в виде деревень, решившихся выйти за рамки вековой обыденности и начать другую жизнь.
Кофод стал не только видным деятелем Столыпинской аграрной реформы, но и очень важной фигурой влияния. Авторитет его был громаден.
Метаморфозы С. Ю. Витте
После отмены ст. 165 о возможности досрочного выкупа и введения неотчуждаемости крестьянских наделов в 1893 г. неокрепостнический строй деревни, казалось бы, стоял нерушимо — как стена, как плотина.
Три тома материалов созванного МВД в 1894 г. совещания стали апогеем прообщинных настроений русского общества. Гневная статья Чичерина «Пересмотр крестьянского законодательства», в которой он констатировал новую победу крепостнического сознания в русском общественном мнении, изменить ничего не могла.
Однако это плотина вскоре начала размываться, и огромную роль в этом сыграл Витте, осознавший, что несмотря на все заклинания народников, общинный режим неуклонно ведет деревню к краху.
После пламенных речей 1893 г. в защиту общины он начал прозревать.
Описывая впоследствии эти перемены, он признается, что в момент назначения его министром финансов он «крайне поверхностно» был знаком с
проблемами деревни — на уровне «обыкновенного русского так называемого образованного человека». Поначалу он «блуждал» и воспринимал общину через призму славянофильства. К тому же он мало знал коренную крестьянскую Россию, поскольку вырос на Кавказе, а позже работал в Новороссии и Юго-Западном крае.
«Но, сделавшись механиком сложной машины, именуемой финансами Российской империи, нужно было быть дураком, чтобы не понять, что машина без топлива не пойдет и что, как ни устраивай сию машину, для того, чтобы она долго действовала и увеличивала свои функции, необходимо подумать и о запасах топлива, хотя таковое и не находилось в моем непосредственном ведении.
Топливо это — экономическое состояние России, а так как главная часть населения — это крестьянство, то нужно было вникнуть в эту область»8.
Сделать это ему помог H. X. Бунге, объяснивший ему, что главным тормозом крестьянского благосостояния является «средневековая община, не допускающая совершенствования». Но еще больше его «просветила» ежедневно проходившая перед его глазами статистика, которую он изучал и анализировал.
Вскоре он пришел к убеждению, «что при современном устройстве крестьянского быта машина, от которой ежегодно требуется все большая и большая работа, не будет в состоянии удовлетворять предъявляемые к ней требования, потому что не будет хватать топлива».